— Какого Леню?
— Того, за которого замуж выхожу.
— Когда выходишь? — Он все еще не мог до конца понять, о чем она говорит.
— Как только нас с тобой разведут, я же объяснила. Я знаю, ты добрый, честный, ты бы все равно разменял квартиру, чтобы мне было где жить. Подпиши вот здесь.
Он подписал, не интересуясь, что подписывает.
— Спасибо, — она поцеловала его в щеку, — выздоравливай и не обижайся, ладно?
Уже в Москве в госпиталь, где он долечивался, пришел хмурый и очень злой Антон. Они сели на скамейку госпитального парка, закурили. Антон протянул ему конверт с документами.
— И что это? — спросил Сергей.
— Свидетельство о твоем разводе и извещение о разделе имущества. Теперь ты живешь в коммуналке, правда в центре. — Ринк говорил зло, с досадой. — Почему ты мне не сказал, я хотя б не дал засунуть тебя в коммуналку!
— А что говорить? У нее любовь, она беременна. Пусть живут, — равнодушно отмахнулся Кнуров.
— Я с ней разговаривал, она мне ключи от твоей коммуналки отдала. На, держи.
— Воспитывал? — спросил Сергей, забирая ключи.
— Не воспитывал, а сказал ей и ее Лене кое-что. И кое-что пообещал. Они все твои вещи забрали, оставили тебе только кровать.
Понятно. Как это у Симонова? «Не уважающие вас, погибшего однополчане!»
Ну, он-то пока не погибший, а очень даже живой!
— Пустое это, Ринк. — Сергей раздавил ногой, обутой в больничную тапочку, окурок.
— Нет, Матерый, не пустое! Если ты о жизни не думаешь, если тебе безразлично, где и как жить, значит, настроился на смерть. Тогда тебе не место на войне! Хочешь умереть — иди и застрелись в уголке втихаря, а если ввязался в войну, то должен до одури хотеть жить, тем более когда ты людей за собой ведешь! Если командир не любит жизнь, то вся команда неминуемо погибнет! Через несколько дней тебя выписывают, так что, будь любезен, займись своими житейскими делами, пока у тебя отпуск. Обустрой новое жилье, бабу заведи, водки выпей, а мы поможем и водки выпить, и жилье обустроить, Дуб и твой Пират сейчас тоже в Москве.
— Это всенепременно! — засмеялся Сергей.
Как там еще у Симонова? «Ваш муж не получил письма, он не был ранен словом пошлым, не вздрогнул, не сошел с ума, не проклял все, что было в прошлом!»
С ума он, конечно, не сошел, но был ранен пошлостью ситуации и проклял все, что было в прошлом.
Он не проклял весь женский род и не страдал мужским шовинизмом, не презирал и не ненавидел женщин.
Нет, конечно!
Женщин Кнуров любил, уважал некоторых его, то есть женского, рода представительниц.
У него замечательная мама, которую он нежно любил и преклонялся перед ее силой и мужеством. Она жила в Сочи. Отец сильно болел, он был ребенком, прошедшим концлагерь в войну, и мама увезла его жить к морю, к своей маме. У бабушки недалеко от Сочи имелся домик. Отец умер, и бабушка тоже, а мама так и живет там, отказываясь вернуться к нему в Москву.
У него была хорошая, дружная семья.
Но для себя он решил, что семейная жизнь — это обман, иллюзия счастья, до первого Лени и квартирного вопроса ребром. Видя, как его друзья и знакомые проходят измены, непонимание, ненависть в семьях, а что говорить про его клиентов — там вообще полный абзац. Чем больше денег, тем больше и грязнее, часто смертельнее в прямом смысле семейные дрязги! Впрочем, неистовые дрязги, пожалуй, на любом уровне достатка происходят, можно и кастрюлю до смертоубийства делить.
Нет уж!
Хватит с него одного развода! Кнурова вполне устраивала его жизнь, легкие, ни к чему не обязывающие отношения. У него было много женщин, разных, он умел сохранять дистанцию, отточив за годы это мастерство. И как только какая-то из них пыталась придать серьезности и постоянства их отношениям, он решительно пресекал эти попытки, разрывая всяческие отношения. Правда, старался не обидеть женщину, откупаясь дорогими подарками, присовокупив к этому объяснения, что это он такой козел, а она самая, самая, и таких он не встречал, и если что-то и могло у него получиться в жизни, то только с ней, и бла, бла, бла в том же духе.
Удивительно, но с многими своими бывшими любовницами они становились потом друзьями. Ну, не задушевными, конечно, но все же!
«Что это меня на воспоминания-рассуждения потянуло? Из-за этой, вишневой!»
Ему казалось, что она его тихо ненавидит, ну, может, не ненавидит, но испытывает стойкую неприязнь точно.
Вообще-то он зря всполошился. Она не делала никаких попыток понравиться и привлечь к себе внимание. Не строила глазки, не кокетничала, а очень не по-женски, прямо и жестко смотрела в глаза и отвечала на вопросы.
Вот и славно!
Чем меньше он ей нравится, тем лучше!
Сергей увидел указатель с названием интересующего их поселка.
Он сбавил скорость и стал присматриваться к местности. Они проехали мост через небольшую речушку. Он рассмотрел несколько машин, стоящих вдоль речки, и расположившиеся возле них компании, приехавшие на пикник по случаю выходного и необыкновенно теплой погоды.
Кнуров съехал с моста и медленно катил по грунтовой колее, подыскивая место. Присмотрев небольшой пятачок возле реки, плавно поставил машину и заглушил мотор. Справа по берегу, ближе к трассе, метрах в двадцати, стояла черная «Волга», и веселая компания, установив недалеко мангал, разводила в нем огонь, жиденький кустик прикрывал от них машину Сергея. Слева, довольно далеко от места их стоянки, вниз по течению, пристроился тойотовский джип, и оттуда неслись веселые громкие голоса, перекрикивающие музыку.
«То, что нужно».
Он повернулся к Веронике:
— Дальше пойдем пешком.
Она кивнула и взялась за ручку дверцы, собираясь выходить.
— Подождите. Вы знаете эти места?
— Нет. — Зеленые глаза посмотрели на него в упор.
— Как идти к дому, вы запомнили?
— Да, но я шла от платформы, а до станции мы еще не доехали.
— Ладно.
Слегка задев ее локтем, он перегнулся и достал из бардачка блокнот с воткнутой за железную спиральку ручкой.
— Вы сразу нашли улицу и дом?
— Нет, я немного поплутала, два раза попадала не на ту улицу, но, когда шла назад, дедушка меня провожал по короткому пути к станции.
— Нарисуйте план, что запомнили, и название улиц, хоть приблизительно.
Она взяла блокнот, сосредоточилась и стала рисовать.
«Странно, что никаких дополнительных вопросов. «А почему пешком?», «Зачем это нам нужно?» — что-нибудь в обычном женском стиле!»
Нет. Вопросов не воспоследовало, она просто рисовала план.
Это он сбился с ее волны, позволив себе, под шелест шин, воспоминания, рассуждения и настройку на обычную женскую логику.
А эта Вероника совсем необычная, она другая.
Надо вспомнить, как она вчера отвечала, рассказывала, реагировала на его вопросы, жесткий темп их разговора, ее точные ответы — никаких эмоций, никаких рассуждений — только факты. Холодно, четко, никакого дребезжа.
Ни слез, ни сопель, ни страхов — жесткий контроль за тем, что говорит.
Хотя это было трудно, даже ему на ее месте было бы трудно.
Черт! Она ему нравилась!
«Стоп, стоп, Кнуров! Тормози! Мне нравится ее поведение в трудной ситуации, ее сила воли, это очень облегчит работу. И все! Никаких «нравится»! Все!»
Она передала ему блокнот.
Рассмотрев рисунок, он улыбнулся про себя, в последний момент удержавшись, чтобы не улыбнуться открыто. С памятью у девушки все было в порядке и с топографией тоже. Рисунок оказался сбоку, а не по центру листа. Все-таки она была женщиной и, начав рисовать с центра, сместилась к боку.
— У вас хорошая память, — похвалил он. Молчание. Ни спасибо, ничего.
— Вот что, Вероника. Если вы действительно хотите благополучно вылезти из этой вашей странной ситуации, то должны быть готовы к тому, что я буду знать о вас все, абсолютно, о вас и ваших близких. И буду задавать нетактичные вопросы, вплоть до ваших критических дней и марки любимых прокладок, и вы будете мне на них отвечать, и мне придется читать ваши личные письма, и никаких обид или обвинений меня в нетактичности категорически не разрешается. Подумайте еще раз, готовы ли вы к этому.
Зеленый выстрел!
— Критические дни у меня должны быть через три недели, правда, мне кололи много лекарств, и график может сдвинуться. Меня задевает и мне неприятно, когда вы задаете очень личные вопросы, но это не вызывает во мне обиды или обвинений в ваш адрес. Я приняла решение и вашу помощь. Единственная просьба к вам — быть помягче с моим дедушкой.
— Вот и хорошо, — отводя глаза и уходя из-под зеленого артобстрела, ответил он. — В заборе есть задняя калитка?
— Я не знаю, я не осмотрела толком дом и участок.
— Ладно, в крайнем случае полезем через забор.
— Там Апельсин.
— Значит, вы полезете первой, на вас он лаять не будет. — Кнуров быстро глянул на нее и, снизойдя, объяснил: — Надо попасть в дом так, чтобы никакие соседи, никто нас не видел и не знал, что мы там были.