– Удивительная женщина. Действительно, при таких способностях было бы очень обидно развалить жизнь ни за что. И что же вы теперь от меня хотите? С ней все в полном порядке, семейной терапии вы не желаете, что далее? – Врач был обязан задать этот вопрос. Тянуть деньги с мужика не пойми за что, из месяца в месяц строя гипотезы относительно человека, которого ни разу не видел, он не желал. Раз мадам социально реабилитируется, да еще так успешно, надо сворачиваться.
– Скажите, насколько велик риск рецидива? – с придыханием и будто бы даже с надеждой спросил Миша.
– Не очень.
– А именно?
Черт, а ведь этому Мише действительно понравилось спасать жену, вытаскивать из пропасти. Вынь да положь ему хотя бы возможность рецидива.
– Совсем невелик. Скоро год, как вы увезли жену из Питера. Стало быть, почти год она стойко удерживается от приема допингов. Она ведет размеренный, нормальный образ жизни. В ней сильны те же самые ценности, что и в любой здоровой женщине. Красивые вещи, новые страны, внутренний рост. Кроме того, согласно статистике, подавляющее число наркоманов не выдерживают именно этого, годового срока. А уж через три года риск сводится к минимуму. Окончательно вы сможете расслабиться через десять лет. Но если ваша жизнь будет меняться, то и раньше.
– Как меняться?
– Ну, новые дети родятся, или вы переедете в отдельную квартиру. Что-то позитивное.
– Спасибо, доктор.
– Не за что. Если будут вопросы – звоните, – доброжелательно закивал Вячеслав Павлович. Дверь закрылась, но пожилой врач смотрел из окна, как Миша Потапов садится в автомобиль. «Э, брат, как ты прост. Десять лет тебя вполне устроили. Можно еще десять лет делано волноваться за ее психическое состояние и этим оправдывать ее холодность, равнодушие, фригидность. Не надо задумываться о том, почему и зачем на самом деле она с тобой живет. Можно чувствовать себя рыцарем, спасителем. Хотя... Что это я так на него набросился?» Вячеслав Павлович одернул себя. «В самом деле, что ему еще остается? Он любит ее, боится потерять. А подсознательно все равно чувствует, знает – не сможет удержать, если Алиса выздоровеет. Не любит она его и никогда не любила. Схватилась за него, как утопающий за спасательный круг. А теперь, на сухой твердой земле, круг больше не нужен. И только вопрос времени – когда она отбросит его и пойдет дальше, опираясь только на саму себя. Тем более что вряд ли она сможет в новой жизни, которую сейчас, по всей видимости, строит, видеть лица тех, кто знал ее раньше. Знал слабую, беспомощную, раздавленную обстоятельствами. В новой жизни место всему новому. Так что для Миши рецидив – единственный шанс...»
Глава 4
Вверх, к облакам
Шестого июля Светлана Владимировна с дурацким выражением лица прокралась к нам в комнату и принялась обкладывать Олеську кульками и свертками. Блестящие бумажки шуршали.
– Господи, ну зачем? – простонала я.
– Как же? Ведь день рождения сегодня.
– И что? – уперлась я. – Можно было и попозже подарки вручить. Мы же спим.
– Ну, ничего. Я тихонько.
– Мама, это мне? – уставилась на меня своими глазами-блюдечками Олеська. И конечно, сна ни в одном глазу. Не люблю я все-таки эти торжественные даты! Одни проблемы. Разве может хорошо пойти день, который так начался? Из-за чего весь сыр-бор? Стукнуло Олеське два года вместо одного, так она все равно пока разницы не понимает.
– Алиса, не порти ребенку праздник, – больно ткнул меня в бок Мишка.
– А я чего? Я ничего. И вообще, дайте поспать!
– Спи. Олеся, иди ко мне. Что, хочешь развернуть? – Свекровь оттащила ошалевшую дочь к себе.
Я попыталась отключиться, ибо отдохнуть мне совсем не мешало. Последнее время было много работы, очень много. Реализация жизненного плана – штука сложная, не терпящая отступлений и промедлений. Так что я проводила в офисе по восемнадцать часов в сутки. Если бы было можно, то оставшиеся жалкие сколько там – шесть – я провела бы там же. Атмосфера всеобщей суеты и постоянного праздника для тех, кто улетал, уезжал, уплывал в Турцию, Египет, Кипр, Испанию, Индию... Или еще куда-то, к черту на кулички, где их жизнь на пару недель окрасится в кричащие тона буйной природы. Или где сердце запоет давно забытую песню легкой скоротечной любви. Любви за бокалом ямайского рома, любви с тем, кто ни слова не понимает ни по-русски, ни, собственно, по-английски и имя которого так же сложно запомнить, как и произнести. Молодые, старые, с детьми и без, уже в офисе стаскивающие с пальца обручальное кольцо – это была моя реальность. Мой стул, мой стол, моя чашка в изящном офисном шкафу. Мои клиенты, моя новая жизнь. Ни один человек не скажет: ну как ты, перестала колоться? Потому что никому и в голову не придет такое. Там я дышала полной грудью, улыбалась всем наперебой и всех любила. Я цокала каблучками лодочек и на вопрос: «Ты сможешь сегодня задержаться и допечатать путевки экскурсионной группе?» – всегда отвечала: «Конечно, о чем ты говоришь! Пойдем перекурим, и ты мне объяснишь подробнее, что делать».
Еще в театре, когда я, босая, сопливая и восторженная малолетка, била в бубны и носилась по сцене, замотанная в простыню, я точно знала: чтобы тебя не забыли или, не дай бог, не выгнали – становись незаменимой. И это у меня неплохо получалось. Если бы не Артем Быстров, я и по сей день бегала бы по тем коридорам, решая все вопросы. А может, и нет. Теперь я бегала по этим коридорам, в три минуты могла объяснить желающим, куда лучше всего поехать в это время года и какие развлечения их там ждут. За то время, что я тут проработала, я узнала о мире больше, чем вся моя семья, вместе взятая, не исключая камнебетонного братца. И я бы в три секунды сменила кресло менеджера на кресло в самолете, тем более что у нас в фирме постоянно требовались люди, согласные превратить свою жизнь в череду взлетов и посадок. Но непреодолимая тяга к дочери заставляла меня возвращаться. Всегда. За те два года, что она со мной, я уже смирилась и привыкла. Наверное, поняла – не отпустит. Видимо, это и есть материнская любовь. Только мне забыли отвесить при раздаче умиления и наслаждения материнством. Выдали все запасы чувства долга и ответственности – и решили, что с меня хватит. Так что, как и всегда, в этот день я спала в рыхлой кровати на Водном стадионе. И просыпаться не желала.
– Алиса, как ты можешь?
– ... – перевернулась я на другой бок. Пытаясь представить, что же это такое – морской прибой? Я столько его описывала клиентам, что хотела бы хоть раз увидеть сама.
– Прямо больно смотреть. Что ты от нее хочешь? Она же ни в чем не повинный ребенок!
– Поменьше патетики, прошу, – промямлила я и с трудом подняла свое усталое тело. Шесть часов сна под аккомпанемент заливистого храпа для меня все же недостаточно, это факт.
Работа, хоть и выматывала, наполняла мои дни. Я говорила со службами отелей по телефону, и мягкие звуки английских слов в моем исполнении доставляли удовольствие похлеще хорошей песни. Кто бы мог подумать, что я так легко и быстро преодолею языковой барьер? Я знала, что коверкаю слова, не увязываю предложения и порой трачу драгоценные минуты международной связи на попытки окольными путями добраться до смысла, который, знай я больше нужных слов, свелся бы к: «Они хотят, чтобы их будили не в девять, а в семь сорок пять. И приносили кофе в номер». У меня еще были большие проблемы с цифрами, а хуже всего дело обстояло с пониманием ответной тарабарщины. Только, в отличие от моих коллег, все эти сложности почему-то не сковывали мне вербальный аппарат. Я наплевала и, как могла, изъяснялась, быстро усвоив, что у людей с той стороны провода точно такие же проблемы. Мы дружно издевались над правилами разговорного английского, но делали это весело и с удовольствием. И целей своих, как правило, достигали. То бишь клиентов будили-таки в эти их семь сорок пять. И тащили им coffee. А уж со стороны я и вовсе смотрелась роскошно со всеми этими: «O’kay, I understand. Yes, I thing so toо. No-no-no, not do it. Please before speak with me»
.
В общем, мечтала я, мечтала о морях и прочих водоемах планеты. А тут... Проблемы и претензии, и у Миши такое смешное надутое лицо и дрожащие губы. Ой, хочу на работу!
– Не ерничай.
– Ты что, всерьез взываешь к моей совести? – я аж усмехнулась.
– Человеку два годика, а ты портишь с утра праздник.
– Да это вы мне портите выходной. А у меня всего один выходной!
– И это твоя беда.
– В каком это смысле? – опешила я. – Беда, что у меня много работы? Так ведь и много зарплаты я мимо тебя не проношу.
– Мне на твою зарплату плевать, – гордо отмахнулся Михайло.
– Интересно, – решила наконец завестись и я. Разомнемся, по крайней мере.
– Я в состоянии обеспечить свою семью. Я только надеялся, что на работе ты развеешься.
– В каком смысле? По ветру? – вытаращилась я. Опа, покраснел. Один – ноль.
– Язвишь? В смысле, просто к тебе вернется интерес к жизни.
– А куда он уходил? – Два – ноль. Даже настроение поднялось.
– Ну тебя. Ребенок тебя не видит. Во сне бредишь английским и какими-то отелями, зведочными или черт-те какими. Слова не скажи – раздражаешься.
– Твои предложения? – уточнила я.
– Может, тебе стоит посидеть какое-то время дома? – с деланым равнодушием бросил он. Однако это предложение, по-видимому, отражало его самые тайные, самые заветные устремления. Вот чего хочет мой спаситель.
– Забавно. И зачем, позволь спросить? Чем мне дома заниматься? Предаваться тоске? Гладить тебе трусы?
– Ну почему? Незачем все утрировать. Ведь ты так устаешь. – Он всплеснул руками и попытался по-отечески приобнять меня.