– Ничего себе… Вот же сволота какая, а? Слушай, а найти его никак нельзя? Да я бы… Да я бы его вот этими руками придушил…
Для достоверности он даже поднял над столом руки и со всей силой сжал их в кулаки, демонстрируя, как бы он душил обидевшую ее «сволоту». Тамара улыбнулась ему благодарно, расслабленно откинувшись на пластиковую спинку стула. Потом продолжила:
– Вот, теперь уж и опасаюсь, как бы еще чего такого со мной не приключилось. Теперь уж я пригляжусь сначала. А ты вроде не такой, смотрю… Ты простой совсем, добрый…
– Да конечно, я простой! Вот он я, какой есть, сама не видишь, что ли? Чего ко мне долго приглядываться? Пока приглядываешься, сколько времени зря потеряем!
– И… что ты предлагаешь? – заинтересованно и немного кокетливо проговорила Тамара, подняв чуть подведенную бровь.
– Что, что! Надо жить начинать, а не приглядываться! А я хороший тебе мужик буду, слово даю! Не обижу. Не бойся. Я и по дому все делать могу, и вообще… в других тоже планах… Другие на меня в этих планах тоже не жаловались…
Глаза его маслянисто блеснули, и в тот же миг он быстро протянул через стол руку, погладил ее вверх-вниз по предплечью – Тамара даже дернулась от неожиданности.
– Нет, правда, я хороший… Ты во мне не сомневайся, Тамарочка! Будем жить, как люди!
– Ну, я не знаю… – снова засмущалась Тамара. – Так уж и хороший…
– Да хороший, хороший! Правда, выпить я лишнего иногда могу. Не скрою. Водится за мной такой грешок. А кто сейчас лишнего выпить не дурак, скажи? Да хоть обыщись, трезвенника днем с огнем не найдешь! Ну, выпью иногда… Зато просплюсь – человеком буду. Ну? Давай решайся, Тамарочка!
Что ж. И в самом деле – надо было решаться. Раз просит человек. В конце концов, она ж и сама на будущего мужикашку особых планов не строила! Такого вот и хотела – простого да доброго. Они ж, в конце концов, даже рябые да выпива ющие, на дороге нынче не валяются… Пока будет решать да приглядываться – мигом кто-нибудь к рукам приберет! Да. Надо решаться. Тем более, если приодеть его получше, да прибрать, да прикормить опять же домашним – такой еще мужикашка получится, что всем на зависть будет. Да. Надо решаться…
– Что ж, тогда поехали! – решительно всунула она отдохнувшие ноги в туфли. – Поехали домой, Коля. Посидели, и хватит. Вон, смотри, уже и дождь собирается… Успеть бы до дому доехать…
* * *
Лидия Петровна сидела нахмурив лоб и никак не могла взять в толк, чего хочет от нее Соня. Ну, понятно, ночью у нее поезд, к сестре едет. В северный дальний город. Так и что? Командировка-то ей зачем? Да еще и липовая…
– Ой, ну я и сама не знаю зачем, Лидия Петровна! Просто сестра сказала – обязательно возьми командировку! Говорит, могут проверить…
– Ага… Я знаю, точно могут! – неожиданно встряла в их разговор Света. – У меня брат тоже на севере живет, так он говорит – кто к ним туда только не едет! Всякий сброд на вокзале да в аэропорту собирается! Все ж думают, что там длинные рубли прямо на дороге валяются! Потому и проверяют, чтоб документ был!
– Так Сонечка же не сброд… По ней же сразу видно, что она приличная девушка! – обиделась за Соню Лидия Петровна. Потом, подумав и будто разложив что-то внутри себя по нужным полочкам, произнесла медленно и деловито: – Ты вот что, Сонечка… Ты привези-ка мне оттуда рыбки, ладно? Муксуна привези, килограммчика этак на три. Хорошо?
– Я постараюсь, Лидия Петровна… Если найду, конечно. Я ж не знаю, где там этот муксун продается…
– Да найдешь! Вот только у меня с собой денег нет… Ты купи на свои, я потом с тобой обязательно рассчитаюсь!
– Ага… Обязательно рассчитаешься, как же… – едва слышно пробормотала за ее спиной Света.
– Что ты там бормочешь, Светочка? – настороженно обернулась к ней Лидия Петровна.
– Да ничего! Выпишите вы ей командировку, жалко вам, что ли? И без муксуна выпишите!
– Ладно, без твоих ценных указаний разберусь! И без фамильярностей – тоже! – резко отчеканила начальница, доставая из ящика стола командировочный бланк.
– Спасибо, Лидия Петровна! – сунулась к ней с торопливой благодарностью Соня.
– Ой, да что – спасибо… А вдруг они там чего проверять начнут? Тебе ничего не будет, а мне… Не дай бог, и этого места лишусь…
– Так Сонька тогда скажет, что она у вас бланк из стола выкрала! – хохотнула коротко Света и тут же подмигнула Соне из-за спины начальницы – смотри, мол, как я с ней не церемонюсь. – Сонька – она может! Она что хошь сделает, лишь бы за нее человек не пострадал! И сама жрать ничего не будет, а муксуна этого вам припрет, уж будьте в этом уверены!
– Да, Света. Соня именно такая – честная и порядочная. В отличие от тебя. И тебе надо брать с нее пример, – тихо и раздраженно проговорила Лидия Петровна, примеряясь круглой печатью в нужное на бланке место.
– Ага… Потому вы и питаетесь ею частенько… Намазываете на себя ее честность да порядочность, как масло на хлеб…
– Света! – одновременно возмущенно вскинули на нее головы Соня и Лидия Петровна. Правда, возмущение это было совсем разного толка: у Сони – робко-просительное, как всегда, а у Лидии Петровны – сердито-выпуклое, чуть визгливое даже, перелившееся через край ее начальственного терпения.
– Все! Молчу, молчу… – выставив вперед ладони, примирительно улыбнулась им Света.
– Нет, это уже ни в какие рамки… Ты что себе позволяешь вообще? Как ты со мной разговариваешь? Да я тебя в два счета отсюда уволю!
– А права не имеете. Трудовой кодекс, он и для меня тоже написан, в конце концов. Не только для вас.
– Да я… Да я…
Чем закончилась их словесная перепалка, Соня уже не услышала. Схватив со стола заветную бумажку, она поторопилась выскочить за дверь, в очередной раз удивляясь Светиному то ли нахальству, то ли смелости. Вот ей бы так научиться! Нахальства, конечно, ей такого, уж извините, не надо, а от кусочка смелости она бы точно не отказалась.
В магазине она долго ходила меж прилавков, примериваясь, что бы такого купить в дорогу, для кошелька необременительного. Выбор ее пал на буханку черного бородинского, творожные сырки и китайскую лапшу быстрого приготовления. Молодцы, китайцы. Хорошую еду придумали. Как Вика ее называет – бомжовскую. Но это ж Вика… А для нее – и такая сойдет! А сырки она будет на черный хлеб намазывать. А что – красиво даже. В некотором смысле – фантазийно. Черный хлеб, а сверху белый сладкий творог… В общем, с голоду не умрет!
Домой она заявилась совсем поздно, уставшая и голодная. На этот раз дверь открыли ей с ходу, она даже отпрянула от неожиданности, увидев в дверном проеме злое лицо Люсиного мужа. Да ладно бы еще злое – лицо это было абсолютно разъяренным, узкими глазками растопыренным и кривыми губами шипящим. Она даже оглянулась назад растерянно, словно ожидала, что злоба эта направлена на кого-то другого, и открыла было рот, чтобы задать какой-нибудь сакраментальный, подобающий случаю вопрос вроде того – что это с вами такое происходит? Или – что такое у вас случилось? Но не успела. Люсин муж Серёня грубо обхватил ее руку чуть выше локтя, рывком втащил прихожую, захлопнул за ней дверь. Можно сказать, не втащил, а выдернул ее с лестничной клетки. Потом с силой пихнул ее в спину так, что лязгнули Сонины не ожидающие такого поворота событий зубы, и она влетела в комнату и долетела до дивана, ткнулась в него коленями и свалилась плашмя. Все произошло настолько быстро, неожиданно и бесповоротно, что мозг Сонин отключился на время, не догоняя последних событий, и даже паники внутренней в ней не проснулось. Было внутри одно только сплошное удивление – что это? Может, это все и не с ней вовсе происходит?
Сев на диване, она так же взглянула и на Серёню – очень удивленно. Из кухни выглянула Люся с полотенцем через плечо, и ей досталась порция этого наивного, детского, удивленного ее взгляда. Вроде бы возмутиться надо, или спросить чего, иль просто заплакать – ничего такого в Соне сейчас не было, а было одно только сплошное удивление – чего это вы сейчас со мной сделали?
– Ишь, еще и зенки на меня вытаращила, тварь подзаборная! – обращаясь к жене, голосом оскорбленного праведника прохрипел Серёня. Потом, подойдя к Соне и наклонившись к самому ее лицу, проговорил сквозь зубы, будто плюнул: – Куда деньги унесла, шалава? Говори, а то живой отсюда не выйдешь!
Соня моргнула медленно, отвела лицо в сторону, снова моргнула. Веки отчего-то оказались тяжелыми, будто стремились закрыть ее глаза поплотнее. Чтоб защитить. Чтоб не видеть этого склоненного над ней яростного лица с его трясущимися щеками и исходящими из глаз ядами и токсинами человеческой злобы. Слишком уж их на сей раз много было, этих ядов и токсинов. Можно сказать, перебор. Ей столько не вынести.
– Эй, ты чего? Ты мне тут сову бессловесную не изображай! Ишь, сомлела она! Еще и в обморок сейчас хлопнись! – чуть встревоженно проговорил Серёня и оглянулся на жену, будто прося помощи в своем зверстве.
Схватив за плечи, он слегка приподнял Сонино обмякшее тело с дивана, встряхнул, потом отбросил назад на диван, потом отошел на два шага в сторону, будто примериваясь. Потом повторил уже громче: