– Да бог с тобой, Оксанка! Какой я тебе судья? Только запомни: конфета шоколадная – она никогда бесплатной не бывает. За нее могут столько с тебя фантиков содрать, что мало не покажется.
– Ой, да знаю я! Не дура, слава богу. Я вот скоро работать пойду. Как порядочная. И никто меня ни в чем упрекнуть зазря не сможет!
– Куда ты работать пойдешь?
– А Гоги обещал меня секретарем взять. Я уж и на курсы записалась… Вот закончу и пойду к нему секретарем работать.
– А где он трудится, твой Гоги?
– На рынке.
– Хм… Зачем ему на рынке секретарь, интересно?
– Ой, Женя, та ты шо! Знаешь, какой у него там офис! Так шикарно все… Вот он уволит свою прежнюю секретаршу и меня туда возьмет… Обещал уже! Ну, так ты будешь с нами Новый год встречать, чи ни?
– Нет, Оксанка, не буду. Спасибо.
– Но как же, Женечка… Так же нельзя, чтоб совсем одной…
– Ну почему нельзя? Вот скажи мне: где это написано, что нельзя одной встречать Новый год?
– Ой, я не знаю… Нигде не написано, конечно, но…
– Да никаких но, Оксанка! Понимаешь, я так сама хочу! Так что забирай стол и проваливай! Мне и правда он на сегодня не трэба! Тебе помочь?
Вдвоем они вынесли из комнаты большой квадратный низкий стол, объединяющий в одну уютную композицию диван и кресла. В комнате сразу стало просторно, но пусто очень. Будто дыра образовалась. Впрочем, если особо не присматриваться… И в самом деле, зачем ей стол? Она сядет на диване перед телевизором, в мягких тапочках, под родительским портретом… Красота! Чего еще надо человеку, чтобы хорошо провести время перед телевизором? А тарелку с оливье можно и в руках подержать…
После обеда начались телефонные звонки. Хорошее время для телефонных звонков – тридцать первое декабря после обеда. Безобидное такое, но очень даже особенное. Можно запросто позвонить, кому только пожелаешь. Кому не решался позвонить весь год, может быть. А в это время – пожалуйста! В это время все можно. Можно восстановить прежние отношения, можно задать начало новым, можно попросить прощения за нанесенные когда-то обиды, и тебя простят обязательно. Потому что это время такое – будто лазейка маленькая. Есть еще один такой же день в календаре – восьмое марта называется. Но он не такой объемный, там и на разговоры особо не разбежишься. Там что? Поздравляю, мол, желаю того-то и того-то, и сказать больше нечего. А вот тридцать первого декабря – тут можно все! Это как окошко в прошлое, где ты набедокурил основательно. Кому сильно надо иль кого совесть мучает, тот в это окошко с удовольствием ныряет…
Позвонить, что ли, Игорю? Ну, типа тоже поздравить… Сказать, что она на него не обижается? Хотя зачем… Ему все ее обиды и необиды, вместе взятые, вообще сейчас до лампочки. А вот милиционеру Диме, например, она бы позвонила. Просто так, чтоб с Новым годом поздравить! В другое время не позвонишь ведь, а тут вроде и к месту… Может, ему приятно будет? Но опять же там эта Галя… Да и телефона Диминого у нее нет… Хотя он и писал его где-то на бумажке… Нет, все-таки не надо ему звонить, на верно е. Понятно, что тридцать первое декабря на дворе, и понятно, что лазейка открыта, но всякие там потерпевшие и не очень потерпевшие милиционерам таки все равно в это святое время не докучают… Тем более и телефон снова звонит…
– …Женечка, почему такая грустная? – услышала она в трубке голос Анны Ивановны.
– Нет, я не грустная, Анна Ивановна, я сосредоточенная. С Новым годом вас, Анна Ивановна! Счастья и успехов в шоу-бизнесе! Вы дома сейчас?
– Да где там, дома… Сейчас самый чес начинается, ты что! Аркашка наш весь в мыле носится, глаза набекрень! А ты почему дома? Гостей ждешь?
– Жду, Анна Ивановна, – легко соврала Женя, чтобы избежать расспросов и соболезнований.
– Небось мужичка какого? Я и расспросить тебя на этот счет не успела, когда приезжала…
– Ага, Анна Ивановна. Мужичка жду. Угадали.
– Ну хорошо, моя золотая, счастья тебе в Новом году…
– И вам того же! Спасибо! А подарок новогодний за мной остается, Анна Ивановна! Ладно?
– Да бог с тобой, Женечка, какие такие старухе подарки… Сама счастлива будь, и весь мне в этом подарок! А то мне потом, на том свете, и не отчитаться будет перед бабкой твоей…
Как только Женя положила трубку, телефон зазвонил снова. На сей раз голос был девчачий, совсем незнакомый…
– Здравствуйте. А Катю можно?
– А кто ее спрашивает? – тихо спросила Женя, осторожно оглянувшись на дверь Катькиной комнаты. Дверь была плотно закрыта – Катька вовсю наводила праздничный марафет.
– Это знакомая ее.
– Вас зовут Алина, верно?
– Ну да… А чё? – с некоторым вызовом отреагировала на Женино любопытство трубка. И даже жвачкой чавкнула слегка.
– Да нет, ничего… Скажите, Алина, Катя, случайно, не у вас намеревается встречать Новый год?
– Ну да… А чё?
– Алина, а вы другие какие-нибудь словосочетания знаете? Более вежливые?
– А чё вы на меня наезжаете-то сразу? Трудно Катьку к телефону позвать, что ли? Или ее дома нету?
– Да. Правильно. Ее дома нет.
– Ну так бы и сказали сразу. А то – словосочетания какие-то…
Короткие гудки ударили в ухо, будто маленькие кулачки. Вот так тебе, мать. Дочь врет, а ты тут с собой эксперименты устраиваешь. Ну что ж, сейчас разберемся…
– Катя! Иди сюда! Ты слышишь меня или нет? – крикнула она в закрытую дверь Катькиной комнаты. – Иди сюда, потом свою боевую раскраску наведешь!
– Ну что такое, мам? – выстроилась капризным изваянием в дверях Катька. – Вечно кричишь, будто пожар случился…
– Да лучше бы уж пожар! Ты что себе позволяешь, дочь? Ты почему врешь мне, а?
– Где это я тебе вру?
– К Даше, говоришь, идешь встречать Новый год? Полкласса, говоришь, собирается?
– Ну, не к Даше… Что это меняет-то? Для твоего же спокойствия и вру. Ты ж опять начнешь со своими перепугами…
– Так. Начнем с того, что ни к какой Алине я тебя не пущу.
– Ну, мам…
– Не мамкай! Что там за компания? Судя по голосу этой Алины…
– Она что, звонила? А почему ты меня не позвала?
– А потому что не сочла нужным! Ты туда не пойдешь, Катя!
– Нет, пойду! Ты что, мне друзей выбирать будешь? Я что, в песочнице до сих пор играю?
– Нет, Катя, не играешь. Но от этой девочки я советую тебе держаться подальше!
– Ничего себе советы! Вот тебе бы кто-нибудь так посоветовал!
– Ну, не советую… Скажем так – запрещаю… Чему она тебя научит, скажи? Свободному поведению?
– Мам, а чем оно плохо – свободное поведение? Оно вообще-то от слова «свобода» происходит… Себя в оковах железных держать лучше, что ли? Или одной дома Новый год встречать лучше?
– Катя… Ну при чем тут – одной дома…
– А при том! Чему ты хочешь меня научить сейчас, скажи? Шарахаться ото всех? Одной сидеть? Блюсти свою драгоценную нравственность? Да кому она нужна сейчас? Другие пришли времена, мамочка… Ой другие…
– Времена всегда одни и те же, Катя! И во все времена всякие женщины были! То есть… Я хочу сказать, свободу по-всякому для себя понимали… А ты просто перепутала одно с другим, все свалила в общую кучу! Я так понимаю, в той компании очень свободные нравы, да?
– Ой, да нормальные там нравы! Пристала со своими нравами… Я тебя понимаю, ты просто боишься всего, мам! Но… ты же от себя боишься! Как мать! От своей колокольни! А за меня вовсе не надо бояться! Ты пойми, я жить уже по-другому буду! Не как ты! И это я не в обиду тебе говорю, просто у нас поколение другое…
– Постой… А я что, по-твоему, совсем плохо живу, да?
– Плохо, мамочка. Раз в Новый год рядом с тобой никого нет – плохо. Мертвую аукубу нарядила и радуешься! А я вот, знаешь, никогда этого ужаса с собой не допущу! У меня будет столько мужиков, сколько я захочу! На все случаи жизни! На мой выбор! Как украшения к разным платьям! Одно подходит к одному платью, другое – к другому…
– Господи, что ты говоришь, Кать… Ты подумай сама, какие ужасные вещи ты говоришь…
– Да нормальные вещи! И не надо меня держать, мама. Я все равно туда уйду.
– Да я не пущу тебя!
– Хм… А смысл? – посмотрела Катька на мать взглядом умудренной грустным опытом женщины. – Ну, допустим, сегодня не пустишь… Так я завтра туда пойду! И послезавтра! Я все равно уйду в эту жизнь, мам…
– В какую… в эту?
– В самостоятельную! Вот в какую! Я буду жить так, как я хочу!
Развернувшись, Катька удалилась в свою комнату, демонстративно закрыв за собой дверь. Женя сидела ни жива ни мертва, потом медленно подняла глаза, стала смотреть на родительский портрет на стене. Она всегда на него смотрела, когда ей плохо было. Лица отца и матери расплывались в слезной дрожащей пелене, шевелились, как живые. Вот показалось, что мать улыбнулась ей ободряюще – ничего, мол, пусть туда, в эту жизнь, сходит… Ничего страшного! Дети всегда в свою жизнь уходят, в новую и лучшую, как им кажется…
– Но не в такую же! – тихо прошептала ей в ответ Женя. – Когда… как украшения к платьям…
Спохватившись, что разговаривает вслух, Женя отвернулась от портрета, вытерла слезы. И тут же вздрогнула от звука захлопнувшейся двери. Ушла! Ушла все-таки! Тихо оделась, подкралась к двери и ушла! Ну что за девчонка? Ну не бежать же за ней теперь по улице… А может, и права мама? Пусть сходит… Пусть. На чужих советах, говорят, не учатся. Тем более на материнских. На своих ошибках учатся. Хотя и жаль, конечно. Как бы нам хотелось, чтоб дети все-таки на наших советах учились…