– Если он не разрешит, ты меня прикроешь? – шепотом спросил пилот.
– Нет! – вскинулась она.
– Да я уже здоров, у меня даже не болит ничего… Послушай, а ты веришь, что он есть, тот свет? – быстро сменил он тему. Знал по опыту – прямо ломиться не надо. Обходным путем быстрее добьешься своего.
– Почему ты спрашиваешь?
– А я, когда в коме лежал, странные вещи видел.
– Да? – В прозрачных глазах плеснулось любопытство. – Ты видел свет в конце туннеля?
– Типа того. Я все эти три недели, что в отключке был, рвался куда-то. Ехал, пешком шел… Только одного боялся – остановиться. Устал страшно. Это ведь со стороны я просто так лежал, а на самом деле жутко вымотался!
– Надо же… Ты настоящий гонщик. Если даже в своих видениях куда-то рвался… – задумчиво произнесла медсестра. – Ты что-нибудь странное видел или слышал? Какие-нибудь голоса?
– Нет.
– Я с тобой пыталась поговорить, знаешь, – опустив глаза, серьезно произнесла она.
– И о чем ты со мной говорила?
– О чем в таких ситуациях с больным говорят… Просила вернуться. «Никита, очнись», – вот что говорила.
– Спасибо, – произнес он. – Эх, недогадливый, сразу надо было сказать: «Слышал, слышал тебя!» Но и сейчас не поздно: может, я на твой голос пошел, потому и очнулся?..
Дина засмеялась. Ей приятны были его слова – невооруженным взглядом видно.
– Да, это ты меня спасла, – проникновенно прошептал он и, пока медсестра растроганно хлопала глазами, обнял ее за плечи и поцеловал. Что называется – куй железо, пока горячо.
Она не сопротивлялась. Она не могла его оттолкнуть, дать пощечину… Как она могла ударить больного, она, сестра милосердия? Нет, конечно. Она позволила себя поцеловать.
У ее губ был вкус абрикоса. Сладкий и терпкий одновременно. Только когда дыхания стало не хватать, только тогда Никита смог оторваться от ее губ. Дина сидела с закрытыми глазами и таким несчастным, печальным лицом, что он еле сдержался, чтобы не засмеяться.
– Что же ты делаешь… – жалобно произнесла молодая женщина. – У всех на виду!
– Так никого нет рядом, никто не смотрит даже в нашу сторону, – он обвел площадь рукой.
– Ты не знаешь. Все видят, все всё замечают, – мрачно произнесла она, вставая.
– Прости. Я не сдержался. Ты такая красивая… А я еще слишком слаб.
– Ой… болтун, вот ты кто! – сердито сказала Дина и взбежала по ступенькам.
Никита еще некоторое время сидел, смакуя впечатления от этого поцелуя. «Я живой. Я живой!» – думал он, чувствуя, как быстро и сильно колотится в груди сердце.
Минут через десять из проулков появился доктор Курбатов. Подошел к крыльцу, остановился напротив. Нахмурил густые, сросшиеся брови.
– Доброе утро, Фидель Рауфович! – радостно произнес Никита, делая вид, что не замечает его недовольства.
– Доброе. Никита, зачем вы встали? – укоризненно произнес тот. – Голова кружится? Руки-ноги не немеют?
– Нет. У меня ничего не болит, я прекрасно себя чувствую! Вот как заново родился будто…
– Замечательно. Я еще вчера вам хотел сказать… В субботу прилетит за вами вертолет, доставит в районный центр. Тьфу-тьфу-тьфу… Думаю, дорогу вы перенесете легко.
– В субботу? О, отлично… – рассеянно ответил Никита. «В субботу. Сегодня среда. Ну, что ж… Два дня еще здесь. Эх, за два дня не успею. За два дня такие, как Дина, не сдаются. Хотя чего, попробовать стоит! У них тут, в больнице, черт знает что творится. Главврач – тот еще ходок… Не больница, а дом свиданий какой-то!»
* * *
Дине нравился Никита Раевский. Легкий, веселый, добрый человек. Немного болтун и еще немного лишнего себе позволяет… Но он хороший. И Дине, стыдно признаться, было приятно, когда Раевский пытался за ней приударить!
С Диной и раньше пытались заигрывать пациенты, но сейчас был особый случай. Никита – не местный. Не простой человек, а гонщик мирового класса. Звезда! И одновременно – спасенный ею человек. Чудом спасенный! Она успела прикипеть к нему сердцем.
Поэтому она не могла сердиться на его вольности.
Дина была даже немного влюблена в Раевского. Ну так, несерьезно. Просто волновалась, когда его видела, смущалась, краснела от его заигрываний. Ничего лишнего она, разумеется, себе и не позволила бы, да и мужа своего она любила.
Но быть чуточку влюбленной – так приятно. Словно бокал шампанского выпила…
А Раевский, она заметила, следил за ней. Всегда ждал у крыльца, таскался за ней по больничным коридорам, то и дело заговаривал, шутил. Первый в очереди на перевязки, на уколы. То и дело просил померить у него давление. Ему нравилось, когда Дина прикасалась к нему, он, словно кот, сам подлезал под ее ладонь, прося ласки.
В пятницу она развешивала только что постиранное больничное белье на заднем дворе.
Двор представлял собой пустую, огороженную забором площадку. В одном углу, под навесом, были свалены старые кровати, сломанные каталки и прочее, отслужившее уже свой век больничное барахло. Сюда никто не ходил никогда. Лишь только по надобности – вот как Дина сейчас…
Дина развесила несколько простыней, потом заметила за окнами Раевского. Тот ходил по коридору, вертел во все стороны забинтованной головой… Не было никаких сомнений, что он искал ее, Дину. «А и пускай ищет! – с усмешкой подумала она. – Все равно не найдет!»
Она уже знала, что за ним завтра прилетят. Было грустно немного – но что ж, так надо.
Дина повесила еще одну простыню, потом повернулась к корзине, в которой лежало влажное белье, и вздрогнула – перед ней стоял Раевский. Нашел все-таки.
– Дина.
– Да, Никита? – стараясь выглядеть равнодушной, отозвалась она.
– Дина, я тебя искал.
Держа в руках влажную, тяжелую, вырывающуюся на ветру простыню, медсестра спросила как можно более спокойно:
– А зачем ты меня искал?
– Я не знаю. Меня к тебе как магнитом тянет! – простодушно ответил тот. Помог расправить простыню на веревке. – Дина!
– Ну что, что?! – она засмеялась нервно. – Что ты ко мне пристал?.. Что ты все ходишь за мной?
– Дина… – он взял ее за руку, придвинул к себе. Секунду медлил. В глаза его – зеленовато-карие, с золотистыми искорками на радужке – было невыносимо смотреть, потому что они ничуть не напоминали глаза мужа. У Руслана – глаза светлые, стального цвета, родные, привычные, а у этого мужчины… Глядишь в глаза Никиты, и словно в лесном болоте тонешь. Надо бежать – а не можешь. Уже увязла. – Дина.
Она хотела засмеяться, но и этого не смогла сделать в полную силу. Запрокинула голову, а Раевский поймал ее подрагивающие в немом смехе губы. «Опять! Что же он делает!» – с отчаянием и злостью подумала Дина и ответила на его поцелуй.
Ее успокаивало только одно: что за рядами полощущихся на ветру простыней их с Раевским не видно. Они скрыты от всего мира, они одни на этом выжженном солнцем, пыльном пятачке земли – бесплодной, способной родить только полынь.
В ее жизни был один мужчина – Руслан. Он первый, и он последний. Дина никогда никого не любила, кроме него, и не хотела любить. Но, верно, это сильное, настоянное на общем горе чувство утомило ее наконец. Она устала.
Целуя Никиту, Дина получила возможность сбежать на время из этого мира – из выжженной пустыни с белым солнцем. И она оказалась в лесу. В тенистом, густом. С мягкой, проваливающейся под ногами почвой, заросшей густой травой. Запах болотных цветов ударил ей в ноздри – слишком сильный, слишком резкий, острый, сладкий, на грани тошноты… Но не дышать этими цветами нельзя. Их аромат нес в себе забвение.
Дина подняла руки и обняла Никиту. «Я за него заплатила… – мелькнула мысль-воспоминание о перстне с рубином. – Этот человек теперь – мой!»
– Дина… Дина! – пробормотал Никита, взяв ее лицо в ладони. – Что же ты со мной делаешь…
– Что тысо мной делаешь! – нетерпеливо, сердито пожаловалась она и снова впилась в его губы.
Так странно. Она до безумия любила мужа, жила только им, но прикосновения Руслана давно не вызывали в ней желания. Она просто подчинялась мужу, изредка чувствуя пик наслаждения (не фригидная же она была!), но вот сами его поцелуи, объятия, прикосновения… Никакой радости от этого Дина не ощущала! Может быть, потому, что Руслан никогда не думал о ней, не помнил о ней самой, о Дине… Она всегда была одна – даже в те минуты, когда муж ее обнимал.
А сейчас, с Никитой? Дина чувствовала себя скрипкой, отзывающейся на каждое движение музыканта, игравшего на ней. Он и она и их общая мелодия. Они вместе. Дина сейчас – не одна!
– Туда… – выдохнул Никита, указав глазами на навес.
Они переместились в глухой закуток. Кровать с ржавыми пружинами. Сломанные каталки рядом.
«Как это все ужасно и… прекрасно. Нет, ужасно, ужасно! Грязно – в прямом и переносном смысле. Но все цветы растут из грязи. Самые красивые цветы растут именно из грязи…» – в миг последних содроганий подумала Дина.
Никита лежал щекой на ее плече, тяжело дышал.
– Как ты? – испуганно спросила она. «Господи, он же больной, он же после операции… А вдруг он умрет?!»
Никита поднял голову и прокашлялся.
– Я? – хриплым голосом отозвался он. – Я – прекрасно.