– Кариньо, не думай. Спи, Даш-ша, спи, девочка. Я тебя люблю. Очень-очень люблю.
Я, боясь расплакаться, молча кивнула и уткнулась лицом ему в поросшую жесткими волосами грудь. От кожи Антонио пахло знакомо и успокаивающе, но я все равно еще долго не могла уснуть из-за гудящих, словно растревоженные пчелы, мыслей. А когда уже более или менее стала успокаиваться и погружаться в долгожданную дрему, мне пришла догадка. Я нашла или, правильней сказать, вспомнила то, что меня беспокоило раньше. Помещение на третьем этаже! Оно слишком маленькое, неправильно маленькое, специально маленькое. Оно должно быть по площади равнозначным площади находящегося под ним этажа, но было практически вполовину меньше. Площадка на отремонтированной лестнице гораздо меньше площадки на старой, не тронутой ремонтом. И стена, в которую практически упирается эта обновленная лестница, – не каменная, не родная, из другого материала, как и новая стена-перегородка в салоне на втором этаже. И что из этого следует? То, что я видела не весь третий этаж, а только его половину. И на месте новой стены, которая теперь значительно обрезала новую лестничную площадку на третьем этаже была, видимо, дверь, но ее заделали.
Нет, мне определенно надо снова попасть в помещение наверху, где мы уже два раза были с Антонио. Но на этот раз без мужа. И постараться найти вход на вторую половину третьего этажа, если, конечно, он не был единственным – с лестничной площадки. Потому что, если я найду вход на «засекреченную» половину третьего этажа, я разгадаю тайну этого дома.
IX
На следующий день Любовь Федоровна не пришла ко мне. Я напрасно прождала ее в гостиной на первом этаже до конца нашего предполагаемого занятия, а когда все сроки ожидания истекли, вышла на кухню к гремящей кастрюлями домработнице:
– Роза, не знаешь, где моя преподавательница?
Не прерывая своего сверхважного занятия – отмывать жир с большой сковороды, – Роза покачала головой, так и не удостоив меня словом. Я еще с минуту потопталась возле нее, ожидая, что та все же что-то вспомнит касательно Любови Федоровны и ответит, но Роза, совершенно не обращая на меня внимания, отставила вымытую сковороду и, наклонившись к посудомоечной машине, принялась выгружать из нее чистую посуду.
– Все с тобой ясно, – невежливо проворчала я себе под нос, вернулась в гостиную, собрала с дивана учебники и книгу, которую читала в ожидании Любови Федоровны, и отправилась наверх. Не хотелось бы звонить Антонио, чтобы не отвлекать его от работы, но беспокойство за мою учительницу росло, поэтому я взяла мобильный и набрала номер мужа.
– Антонио, это я. Ты можешь говорить?
– Ола, кариньо! Да, немного.
– Антонио, Любовь Федоровна не пришла. У тебя есть номер ее телефона, я хочу позвонить ей? Вдруг что-то случилось? Я волнуюсь.
– О, кариньо… – вздохнул после недолгой паузы муж. – Извини, забыл сказать. Твоя преподавательница уехала в Россию.
– Когда? – глупо спросила я. Что-то не складывалось, не получалось. Я знала, что муж Любови Федоровны должен был уехать на днях, но моя учительница оставалась присматривать за магазинчиком мужа во время его отсутствия.
– Антонио, Любовь Федоровна мне не говорила, что собирается уезжать. Ее муж – да, но не она.
– Даш-ша, она позвонила мне вчера вечером. Что-то случилось, она уехала вместе с мужем. Извини, я не сказал тебе вчера.
В его голосе было столько вины, будто каялся муж не только в том, что забыл предупредить меня об отъезде учительницы. Хотя я понимала его и прощала забывчивость: не до того ему было, я его сильно встревожила своими ночными «приключениями». Но новость, которую он мне сейчас сообщил, расстроила сильно. Я очень привязалась к Любови Федоровне, более того, полюбила ее. Она стала для меня неким светом, буфером между мной и все еще присматривающейся ко мне стране. Господи, о чем я думаю? Свет, буфер… Не об этом я должна думать. У Любови Федоровны что-тослучилось, вот почему она уехала вместе с мужем. Что-то с дочерью?
– Кариньо?.. – осторожно позвал меня муж, так как я молчала.
– Что случилось у Любови Федоровны? – почему-то шепотом спросила я.
– Ничего страшного, – торопливо ответил Антонио, услышавший тревогу в моем голосе. – Ничего страшного, просто что-то важное. Она должна была уехать.
– Когда она вернется?
От сердца немного отлегло. Я просто буду терпеливо ждать возвращения моей учительницы и старшей подруги. И постараюсь найти, чем занять себя в ее отсутствие.
– Не знаю. Не знаю, Даш-ша, она мне не сказала. Потом она обязательно вернется к тебе. Обязательно.
– Хорошо.
– Кариньо, как ты? Я волнуюсь за тебя.
– Не надо за меня волноваться, все хорошо. Роза приготовила вкусный обед, я съела все, а утром долго…
– Кариньо, сегодня вечером придет сеньор Хавьер. Доктор, ты помнишь его? – не дал договорить мне Антонио. Он будто и не слушал моего ответа, занятый тем, как сообщить мне второе известие, которое бы не обрадовало меня.
– Зачем?! Зачем, Антонио?!
– Кариньо, – начал он твердо и уверенно. – Я волнуюсь. Ты плохо спишь, боишься, много нервничаешь. Сеньор доктор даст тебе другие медикаменты, чтобы ты спала хорошо и тебе не было страшно.
– Антонио! Я не собираюсь…
– Тш-ш, Даш-ша, не сердись. Это будут витамины, я попрошу, чтобы тебе дали только витамины. Но пусть сеньор Хавьер придет.
– Ладно, – буркнула я. Но тут же вновь взбунтовала: – Антонио, но я тебя не просила звать этого Хавьера!
– Извини, кариньо, ты права. Я не должен был так делать, но я беспокоюсь. Очень-очень беспокоюсь. Ты вчера долго времени была на улице без пальто, ты могла заболеть. Пусть доктор тебя посмотрит.
– Я уже сказала, что да. Да!
– Не сердись, – ласково попросил он. – Я скоро приеду и привезу тебе подарок. Что ты хочешь?
– Не знаю. Ничего. Нет, привези что-нибудь сладкое.
– Хорошо. Я буду дома через час. Кариньо, ты очень хорошо говоришь по-испански. Ты очень-очень хорошо уже говоришь!
– Неправда, – засмеялась я, польщенная. Уроки с Любовью Федоровной все же не прошли зря. Я и правда стала гораздо свободней изъясняться. И понимала все, что муж мне говорил. Прогресс!
– Я тебя люблю, – интимно понизив голос, сказал мне по-русски Антонио и отключил вызов.
Один час до его приезда. Один час. Для того, что я задумала – мало, лучше не рисковать. Я прошлась по комнате, наматывая на палец прядь волос – вредная привычка, с которой, помнится, в детстве пыталась бороться моя бабушка, говоря, что надо избавляться от навязчивых жестов, так же как и от слов-«паразитов». Благодаря ее воспитанию, я до сих пор старалась следить за своей речью, дабы не заполнять паузы в разговоре, когда они возникали, режущими слух «э-э», «это самое», «ну, в общем» и тому подобной шелухой. Только вот избавиться от привычки наматывать на палец волосы, когда нервничаю, так и не смогла.
Да, я нервничала. Нервничала, словно обдумывала план ограбления банка. На самом деле всего лишь собиралась пробраться на третий этаж и попытаться отыскать вход в другое помещение (а я была уверена в том, что оно существует!), но не знала, когда и как это сделать. При Розе я не рискнула – боялась, что эта вездесущая дама застукает меня в тот момент, когда я буду пытаться отпереть дверь на третьем этаже. Черт, эта Роза практически живет в нашем доме, уходит уже тогда, когда возвращается с работы Антонио, за редким исключением. Но если бы это «редкое исключение» случилось сегодня, сейчас, я бы все равно не отважилась подняться на верхний этаж, опасаясь досрочного возращения мужа.
А нужно сделать это как можно быстрей, чтобы Антонио не заметил пропажу из ящика стола ключа, который я, замирая от страха (вдруг в кабинет войдет Роза) взяла и спрятала в своей комнате, в ящике с нижним бельем.
Когда же мне это сделать? Ночью. Остается только ночью, потому что на милость случая, когда счастливо совпадут отсутствия в доме Розы и моего мужа рассчитывать не приходилось. Антонио всегда засыпает быстро и спит крепко – в этом я уже удостоверилась. Остается только не заснуть самой, пробраться наверх, постараться максимально быстро и бесшумно обследовать верхнее помещение и вернуться обратно в кровать. Ключ положу на место завтра.
Антонио вернулся домой вместе с доктором Хавьером. Я зараннее приготовилась к долгому осмотру, зная уже, что эскулап излишне болтлив и его визит растянется на добрый час. Но, видимо, доктор сегодня банально спешил, и весь его визит свелся к тому, что он торопливо меня послушал – не простыла ли я, ночуя накануне на лавке в слишком легкой для прохладной ночи одежде.
– Прекрасно, красавица! – жизнерадостно объявил доктор, складывая фонендоскоп в чехол и вытаскивая из нагрудного кармана рубашки ручку. – Не вижу повода для беспокойства. Но принимай вот это для профилактики простуды. А вот это – для хорошего сна.
Он быстро что-то начеркал на листке и сунул его мужу.
– Завтра куплю, – сказал Антонио, убирая листок в портмоне. – Аптека уже закрыта.