А мне без Андрея было хорошо. Даже удивительно. Я стала отлично высыпаться. Ведь замужней женщине всегда что-то мешает высыпаться. Сначала мужчина, который постоянно будит ее своими требовательными ласками. Потом плачущий ребенок, не терпящий никаких промедлений и возражений. Потом будильник, который поднимает ни свет ни заря, чтобы можно было отвести ребенка в садик, а после успеть на работу. А потом снова мужчина, но уже не в жажде обладания телом жены, а просто потому, что ужасно храпит, занимает большую часть кровати или читает допоздна какую-нибудь дурацкую научную статью в американском журнале. Про космос.
Мне было очень хорошо! Лежала на свежем постельном белье, растянувшись поперек кровати и вспомнила, как впервые провела ночь с Андреем. Это было еще в институте, на шестом курсе. Почти сразу после того своеобразного признания в любви, больше похожего на команду «ко мне». Мы были у Андрея дома.
– А ты уверен, что мама не вернется?
– Она на две недели уехала к тете Полине на море.
– А вдруг она захочет тебя проведать? – сомневалась я.
Все годы учебы я слышала страшные истории про маму Андрея и про ее характер. Так что теперь хотела познакомиться с ней меньше всего.
– Значит, ей придется пережить тот факт, что я тебя люблю, – спокойно пояснил Андрей.
Я зарделась.
– Любишь?
– Ну естественно. А что я, по-твоему, делаю? – Он обнял меня и притянул к себе.
Каким же он был уверенным в себе. Ни тени сомнения на чистом, красивом и умном лице. Его жизнь была проста и понятна только для него одного и ни для кого больше. Ну, разве что немножко для меня.
– Знаешь, я все никак не могу поверить, – нарывалась я на комплименты.
– А ты поверь. Я точно знаю, лучше тебя никого для меня нет.
– И для меня.
Я завороженно смотрела на него, на то, как его губы становятся все ближе к моим. Он был самым лучшим, самым удивительным и неразгаданным из всех, кого я знала. И я гордилась правом быть его любимой, правом его любить. Лежать в его объятиях и смотреть, как он спит, прижимая меня к себе даже во сне. Мне хотелось больше никогда не спать, чтобы только не пропустить ни одной минуты от его сна. Он действительно был прекрасен в своей любви, где слова говорятся один раз и навсегда. Или вообще не произносятся вслух, а только угадываются по горящим от счастья глазам.
– Оставайся таким всегда, – тихо шептала я, боясь, что это все – сон. Вот он проснется, откроет глаза и спросит, что я тут делаю. И попросит уйти, потому что он всего лишь пошутил. Но нет, только не он. Только не он...
И действительно, не он, а я попросила его уйти. Теперь я спокойно спала, мечтая хорошенько отдохнуть перед работой. Завтра мне предстояло ехать на один подмосковный завод, где под разными предлогами срывали и саботировали интеграцию нашей системы в складских цехах. Я их прекрасно понимала, с подобной ситуацией я сталкивалась не в первый раз. Все предприятия такого рода живут за счет махинаций с запчастями, пересортицы и всякого рода недостачи. Наша система гарантировала полный тотальный контроль над поступлением, перемещением и расходованием всех материалов. От высокотехнологичных автомобильных двигателей до коробок с туалетной бумагой. Любое движение происходило только с цифровой подписью сотрудника, складские полки выдавали и принимали товары и запчасти по штрихкодам. Все автоматизировалось на радость собственникам и акционерам. Завскладами и начальники ремонтных цехов ненавидели меня всей душой. Что ж, прогресс – железная штука, перемалывающая без разбора все, что не подходило под коротенький термин «хай-тек».
Мне надо было выспаться. Завтра предстояло выслушать немало фантастических историй. Например:
барабашка украл сто бабин с оптическим кабелем, который надо было проложить по заводу;
провайдер, предоставляющий интернет-связь, стер файл, в котором были все присланные мною инструкции к программному обеспечению;
программное обеспечение не запускается, потому что все диски случайно зажевал фрезерный станок;
сервер сгорел, потому что, оказывается, ему вредно стоять под прямыми солнечными лучами. А мы-то и не догадывались!
Еще вариант – заболел кладовщик, и в ближайший месяц нет ключа от склада. За месяц хотя бы как-то набить карман ворованными запчастями, прежде чем отдаться нашей всеобщей бесконечной технологической ревизии, не смыкающей глаз ни на один день. Россия!
Да, следует признать, что я очень люблю свою работу. На ней мне никогда не приходится скучать. Много поездок, много контактов и, как следствие – много времени, отнятого у домашних дел. У нас дома, как в старом фильме, – компот консервированный, обед из полуфабрикатов. Подогреете сами. Не забудьте после помыть посуду.
Как же много, оказывается, Андрей делал, пока я была на работе! Продукты, коммунальные платежи, химчистка. А еще, например, почтовый ящик. Именно Андрей раньше проверял его. Я настолько привыкла к незаметному появлению газет на журнальном столике, что даже не задумывалась, откуда они берутся.
И вот однажды, когда я выходила из подъезда, ко мне подошла уборщица. В нашем доме была очень склочная уборщица, она же консьержка.
– Что ж вы делаете-то, ведь грязь и мусор! – патетично обратилась она ко мне.
– В смысле? – Я инстинктивно опустила глаза на ботинки. На них не было никакой грязи.
– Бумажки ваши уж не лезут совсем. Все выпадают.
– Какие бумажки? – окончательно удивилась я. И на всякий случай осмотрела свой портфель. Из него ничего не падало.
– Реклама ваша. А я что – убирай? А мне за то недоплачивают! Сами набросали, сами собирайте, – затарахтела она, надвигаясь на меня грудью.
– Что с вами? Вы хорошо себя чувствуете?
– Я разве виновата, что они лезут? У нас вечно проходной двор! – без остановки несла уборщица.
Я попыталась было спастись бегством, но ее необъятный бюст перекрыл все выходы.
– Кто лезет? Вас ограбили?
– Да эти... блин... не почтальоны, а... рекламщики, – с трудом пояснила она.
Я смутно начала догадываться, о чем идет речь. Посмотрела на почтовые ящики. Ну конечно! Из нашего ящика содержимое прямо-таки выпирало, а по полу стелились разноцветные бумажки с рекламой.
– Ай-яй-яй, – покачала я головой и принялась рыться в сумочке, безуспешно пытаясь откопать ключи от почты.
– Вот именно! – удовлетворенно кивнула консьержка и отбыла в свою будку.
Я повернула замок ящика. Лавина рекламы и каких-то бесплатных газет рухнула на пол. Поборов желание выбросить все это разом, я присела на корточки и принялась отделять «зерна» от «плевел». Квитанции в одну кучку, рекламу – в другую, письма – в третью. Хотя, как правило, они – та же реклама.
И тут из груды мусора я извлекла на свет маленькую тусклую бумажку странного цвета. Она была явно изготовлена из переработанного картона. Или из макулатуры. Такая, знаете ли, характерная желтизна.
«Извещение».
Извещение? О чем? От кого? И для кого? Для меня?
Да, для Демидовой Е.П.
Интересно, что это? На бумажке, прямо под набитой мелким шрифтом надписью «Повестка» еле читаемым почерком было размашисто написано: «Явиться в суд для подготовки к судебному разбирательству».
К судебному разбирательству?
Ничего не понимаю!..
Глава 6
НУЖЕН ПЕРЕВОДЧИК – С РУССКОГО НА РУССКИЙ
Високосные года никогда не проходят гладко. Казалось бы, что в них такого? Ведь, в сущности, это – всего лишь цифры, не более. Однако прибавь один-единственный несчастный день к февралю, как весь год все будет идти наперекосяк. Вас затапливают соседи, при этом вы не успеваете вызвать комиссию из ДЕЗа и за ремонт приходится платить из своего кармана. Да, с соседями сверху вы больше никогда не поздороваетесь, но скажите честно, вы верите, что им есть до этого хоть какое-то дело? В високосные года случаются выборы президента, что само по себе нагрузка, а уж последствия этого «выбора» никто никогда не спрогнозирует. Может, и обойдется, а может, и шандарахнет. Неизвестно. Фифти-фифти. Такая вот аналитика в России. Високосные зимы самые холодные, а лета – дождливые. Ну, впрочем, это я утрирую. Нагнетаю.
Четыре года назад, в високосную осень, умерла моя мама. Умерла тихо, по-доброму, от инсульта и, как мне кажется, от осознания того, что теперь уже я справлюсь без нее. Я тогда крутилась как белка в колесе и барабанила, как зайчик Энерджайзер, в четыре раза дольше и сильнее – мне надо было выплачивать огромные долги за новую квартиру. Мы успели прожить в ней чуть меньше года, как вдруг моя мама ушла. Быстро, всего за несколько дней, не приходя в сознание.
После ее смерти я вдруг отчетливо и как-то на клеточном уровне поняла, что человек смертен. Когда умер папа, я рыдала на мамином плече и думала, что этого не переживу. Через пару месяцев я снова беззаботно улыбалась. Молодость залечивает любые душевные травмы. Когда умерла мама – острая боль от потери преследовала меня очень долго, но так и не оставила в покое до сих пор.