– Вот и всё… – прошептал Тутмос IV. – Барка уже плывет за мной по волнам Нила… Бог Тот ждет меня…
С этими словами фараон Тутмос IV закрыл глаза… навеки.
Юного Тутмоса, крепко сжимающего в руках браслет, охватили вдруг противоречивые чувства. С одной стороны, жрецы, словам которых он всегда прилежно внимал, учили, что смерть – это всего лишь начало новой жизни, благодаря которой человек обретает вечность. Но с другой стороны… Слишком уж горько было расставаться с дедушкой, которого он нежно и искренне любил, сколько себя помнил. Усилием воли мальчик подавил слезы: негоже показывать слабость прилюдно.
Всё это время на семилетнего Эхнотепа практически никто не обращал внимания. Впрочем, смерть старого фараона ничуть и не тронула его сердце: мальчика более озаботил и взволновал тот факт, что браслет в виде змеи был подарен отчего-то его старшему брату, а не ему. В детскую душу закралась тоска. Несмотря на свой юный возраст, Эхнотеп прекрасно понимал, что со смертью старого фараона и восшествием на престол Египта отца, Аменхотепа III, права эрпатора, то есть законного наследника, всё равно перейдут к старшему брату Тутмосу. Получается, что ему, Эхнотепу, уготована участь всю жизнь провести в лучах чужой славы?.. Внезапно мальчик ощутил поднимающуюся из глубины души горечь обиды и одновременно… жгучую ненависть к старшему брату.
Глава2
1386 год до н. э., дворец фараона в Инебу-Хедже
В амфитеатре, воздвигнутом в саду в тени экзотических растений, члены семьи фараона и его приближенные разыгрывали представление «Из жизни богов». Зрителями же сего увлекательного театрального действа были преимущественно вельможи и многочисленные номархи Инебу-Хеджа и его предместий, а также их жены.
На сцене, сооруженной из темно-красных досок тамаринда[13], восседала в креслах божественная триада, облаченная в золоченые одежды: Ра – бог солнца, его сын Шу и несравненная богиня Тефнут. Впрочем, правильнее было бы сказать, что эти трое были скорее наблюдателями, нежели исполнителями. Просто другие роли, кроме перечисленных, исполнять царственной чете (а именно Аменхотеп III выступал сейчас в образе Ра, а Тея – в роли Тефнут) и главному визирю-чати (он изображал бога Шу) было недопустимо по статусу.
Тефнут (царица Тея) откровенно скучала. За ее спиной стоял юный нубиец, усердно обмахивающий «богиню» и ее «божественных родственников» опахалом из страусиных перьев. Сие действо происходило в середине весны ежегодно: одни и те же вельможи, номархи и их разодетые в пух и прах жены сидели в зрительном зале на издавна закрепленных за ними местах. Одни и те же лица из года в год исполняли роли Осириса, Исиды и коварного Сета. В роли Нефтиды, к примеру, вот уже пять лет кряду «блистала» всё та же Таусер – жена первого советника.
Сета играл садовник, потому как никто из уважающих себя вельмож не желал лицедействовать в личине злодея и предателя. Садовник же настолько вошел в образ, что всякий раз, «убивая» своего брата Осириса, неистово потрясал мечом, а потом делал яростно-свирепое выражение лица и начинал «кромсать» тело несчастного якобы на множество частей. Несчастная Исида (Хаба, жрица одноименного храма), заламывая руки, бросалась к возлюбленному Осирису (Ранебу, Верховному жрецу Инебу-Хеджа), но, увы, всегда «опаздывала»: к этому моменту жизнь уже оставляла правителя Нижнего Египта.
Сет, торжествуя, потирал руки: теперь он – единственный и полновластный правитель Египта, Нубии и Эритреи! Больше ему не придется довольствоваться жалкими крохами власти!
Тем временем Исида, прибегнув к помощи Нефтиды, укладывала Осириса на белую ткань. После чего, «упиваясь горем», мастерски изображала, как пропитывает тело супруга специальными смолами, дабы превратить его растерзанные останки в бессмертную мумию[14]. Затем несчастная вдова, раскинув руки, словно соколица – крылья, «соединилась» с телом Осириса, после чего… «понесла» от него ребенка.
Но тут на сцене снова появился коварный Сет! Жестом, полным презрения, он указал своим воинам в сторону беззащитных женщин. Те тотчас поспешили скрыться, и подручные Сета гордо унесли «тело» Осириса со сцены[15].
Пока Исида исполняла свой «последний супружеский долг», царица Тея-Тефнут исподволь наблюдала за стоявшим рядом с «богиней Маат» своим старшим сыном Тутмосом – красивым юношей, изображавшим сегодня бога Тота. От внимания умудренной жизненным опытом женщины не ускользнуло, сколь восторженно поглядывает Тутмос на юную и очаровательную (если не сказать – соблазнительную) дочь начальника дворцовой стражи, которой и досталась в сегодняшнем представлении роль богини Маат. Конечно же, царица сразу догадалась, что ее пятнадцатилетний отпрыск почувствовал, наконец, в себе мужскую силу, и, значит, отныне общений с представительницами прекрасного пола ему уже не избежать. И всё-таки Тее хотелось, чтобы первый урок любви её сыну преподала не дочь начальника стражи, а опытная в подобных делах наложница – обученная таким изощренным ласкам, которые способны были бы удовлетворить любые желания, пусть даже совсем ещё юного мужчины.
От сокровенных мыслей Тею отвлек появившийся на сцене Гор – сын, рожденный Исидой от умершего Осириса. Гор зычно взывал к могущественной триаде богов и, в особенности, к богу Ра, но, по замыслу представления, триада должна была оставаться «глухой» к речам Гора.
И вот, наконец, настал черед Тота и Маат – помощников всемогущего бога Ра. Молодые люди дружно бросились на колени и начали в унисон умолять Ра быть к Гору снисходительным и великодушным: ведь мало того, что Гор – истинный наследник Нижнего Египта, так он же должен ещё и поквитаться с Сетом за смерть отца!
Ра-Аменхотеп поднялся и величественно простер длань к небу:
– Не внять мольбам сим невозможно, боги! – излишне театрально воскликнул он. – Коварный Сет хотя и правнук мой, но должен будет понести заслуженную кару! Какое счастье, что Геб и Нут, произведшие его на свет, не видят ныне своего позора!.. Что скажешь, дочь моя? – обратился божественный Ра-Аменхотеп к Тефнут-Тее, с самого начала действа хранившей молчание.
Тея поднялась с кресла и тоже воздела руки к небу.