Тот беззвучно глотал воздух, точно пил его. Вдруг он упал на колени и стал молить о пощаде.
— Я не виноват… Пощадите! — лепетал он. — Я все вам отдам, все, что имею, только пощадите!
Лесник побежал в конюшню.
У самых яслей он наклонился, одним рывком поднял доску и вытащил из-под пола кожаный мешочек, наполненный чем-то тяжелым.
— Вот, — он взял его обеими руками и протянул Тарасу.
Много я прочитал в эти минуты на сморщенном, сухом лице лесника. Руки его дрожали, тело согнулось, точно придавленное тяжестью, и вздрагивало.
Изредка он с жадностью поглядывал на монеты. Ему, наверное, казалось, что он мог бы откупиться дешевле. Но лицо Тараса перекосилось, как от боли. Сжав зубы, он схватил горсть монет и с размаху бросил их в сморщенное лицо лесника.
— Ах ты, сволочь! Ты думал?!. Жри, жри же свое золото!..
На развилке дорог мы расстались с лошадью..
— Хороша! — похлопал ее Казимир по шее. — Не давала о себе знать в лесу. Хороша!
— Дойдет сама, недалеко, — заверил Тарас. — Дорога знакомая, ведет прямо домой.
Мы тронулись в обратный путь.
Когда проходили Абаву, на юго-западе стояло зарево пожара и слышались взрывы со стороны Кулдыги. Там выполняли свою боевую задачу партизаны «Красной стрелы». Стрельба стихла, а зарево все еще долго стояло в небе.
Радостная весть облетела всех: «Войска Белорусских и Первого Украинского фронтов перешли в наступление».
Мы чувствовали себя так, как будто это случилось здесь, в Тукумсе, Лиепае или Салдусе.
— Теперь до Берлина не остановимся! — говорили партизаны.
— К кощу идет дело!..
Коядратьев достал карту и, сидя над нею, высчитывал расстояние до Берлина.
— Дождались. Скоро конец Гитлеру, — приговаривал он.
Мы стали мысленно жить с наступающими войсками, старались помогать им по мере наших сил.
На другой день после сообщения Совинформбюро о наступлении наших войск Павел Ершов, Колтунов, Залатис и Казимир Большой привели «языка» — танкиста-лейтенанта из 12-й танковой дивизии фашистов. Они захватили его спящим на хуторе, неподалеку от места, где находился танковый взвод гитлеровцев.
— Девушек явился искать. А хозяин напоил его, и лейтенант завалился спать, — рассказывал Колтунов. — Подходим к нему, будим: «Вставай, мол, русские пришли». Он как встрепенется. Мигом хмель вылетел. Тянется за пистолетом, а мы уже пистолет к рукам прибрали…
«Язык» сообщил нам много полезных сведений.
Сбылась мечта Сережи. Ему перед строем вручили трофейный пулемет. Отряд выстроился. Сергей и моряк Коржан, чеканя шаг, вышли из строя и остановились перед командиром.
— Стреляйте на славу, хлопцы! — сказал Капустин, передавая пулемет первому номеру.
— Служим Советскому Союзу, — ответили бойцы.
— Мы будем, — взволнованно заявил Сережа, — стрелять из немецкого пулемета в фашистов и в их холопов до тех пор, пока все они не лягут на нашей земле.
Пулеметчики возвратились обратно в строй. Капустин прошел по фронту выстроившегося отряда. Каждый, наблюдая за взглядом Капустина, невольно осмотрел себя и товарищей. И сейчас как-то особенно бросался в глаза наш неприглядный вид. У многих рваная обувь, латаная одежда, но мы были бодры и высоко держали свои головы.
— Воюем, значит, хлопцы? — начал Капустин.
— Воюем! — хором ответили партизаны.
— Тяжеловато приходится? — продолжал Капустин, задержавшись взглядом на Григории Галабке.
— Есть немного, — ответил тот.
— А будет больше, — сказал Капустин серьезно. — Тяжелее будет. Хотим мы или нет, а придется выдержать натиск карателей, стремящихся нас уничтожить. Мы многому научились в Курземе, научились не опускать головы перед трудностями и, может быть, должны будем выдержать тяжелое испытание. Мой долг напомнить вам об этом.
Капустин передохнул. Ветер шумиул по ветвям деревьев, сбивая с них снег. Хлопья снега, рассыпаясь, падали на головы партизан. Но никто не шевельнулся. Все взоры были устремлены на командира.
— Враг силен, товарищи, — снова начал Капустин. — Превосходство его в количественном и техническом отношении, по сравнению с нашим отрядом, нельзя даже определить. Это надо всегда помнить. Что же делать? Может быть, выйти из леса, как это предлагают нам враги? Этого они не дождутся. Мы будем стоять на посту. Нет такого положения, из которого большевики не нашли бы выхода. Мы будем действовать умело, смотреть вперед и — побеждать. А в слове «вперед» многое сказано. Если каждый из нас будет носить это слово в сердце, как материнское благословение, то мы с честью пройдем путь до победы. Да я и представить не могу, как можно, нам, людям, рожденным и выросшим в новое время — в советскую эпоху, как можно нам впасть в уныние, опустить голову в трудные минуты тяжелых испытаний! Не будет этого никогда!.. А хорошо все-таки после победы смотреть в глаза своим матерям, отцам своим прямо, с чистой совестью, с гордостью, что ты сын, настоящий сын своей великой Советской Родины!.. Так я сказал, товарищи?
— Правильно, Сашок!
— Выдержим, переборем все, что предстоит.
— Так куда надо смотреть, Казимир?
— Вперед, товарищ командир! Мы идем в бой за нашу любимую Родину. Нашей силы фашистам не одолеть!
Через день после торжественного вручения пулемета Сергей и Коржан со своим новым оружием решили исход боя с фашистской засадой на Грауздупских хуторах.
Было так. Колтунов и двое новичков — Андрей и Федор Куйбышевский — направлялись на дальний хутор. По дороге они надумали заглянуть к деду Галабке. Но только перебрались через шоссе, как из ближних кустарников их обстреляли. Группа залегла. Фашисты выбросили осветительные ракеты и продолжали обстрел. У Колтунова пуля пробила шапку, Федора ранило в ногу. Все пути отхода были отрезаны. И вдруг с высотки, поднимающейся неподалеку от хутора Галабки, ударил пулемет. Он бил по опушке кустарника, где засели фашисты. Вражеская засада умолкла. Колтунов и Андрей, под прикрытием пулеметного огня, не теряя времени, подползли к лесу. Они вышли сами и вынесли раненого Федора.
В лесу им встретился Капустин. Тот был с группой бойцов, ходивших дублировать движения групп, ушедших на связь. Вместе с Капустиным были Сергей и Коржан. Это они со своим пулеметом пришли на помощь Колтунову и новичкам.
Утром, по указанию Капустина, дед Галабка ходил к коменданту докладывать, что к нему приходили партизаны. По той же дороге гитлеровцы увезли подобранных в кустарнике убитых солдат из тех, что были в засаде.
В начале февраля мы перенесли лагерь в густой еловый лес и вместо шалашей, в которых мы страдали от холода, поселились в только что выстроенных землянках.
«ТЫ ЛЕНИНГРАД ПОМНИШЬ?»
Седьмого февраля 1945 года, в час дня, на третий день перехода на новое место, я, разбросав антенны, присел на спиленное дерево и начал обычную работу. Но едва на свой вызов принял ответ Большой земли, как в лагерь прибежал запыхавшийся Казимир Большой.
— В ружье! В лесу гитлеровцы!
Через несколько минут все были на ногах.
— По местам! На оборону! — подал команду Капустин.
Лагерь опустел. Там остались раненые да повар Михаил, который с автоматом в руках ходил около костра с висящим над огнем котлом.
Ударил пулемет. Это Сережа и Коржан били вдоль просеки. Несколько фашистов, пытавшихся перейти просеку, упали.
Тарас, дважды легко раненый, крикнул:
— За мной! Покажем гадам!
Перебегая от дерева к дереву, его бойцы оттесняли фашистов под огонь Сережи и Кор-жана.
Бой не затихал. Гитлеровцы, во много раз превосходившие своими силами партизан, не наступали. Они залегли, обстреливая нас разрывными пулями из винтовок и автоматными очередями. Партизаны отвечали на огонь. Я слышу неподалеку голос Коржана:
— Нажми, Сережа, по леску. Вот так. — Коржан корректировал стрельбу друга.
— Ура-а! — вдруг раздалось на правом крыле.
Это не выдержало горячее сердце Кости Толстых.
Враги немного отхлынули.
— По березняку, Сережа, — раздается голос Коржана. — Еще… Сережа! Сережа, что же ты?..
Пулемет молчал. Сережа, опустив на него окровавленную голову, был неподвижен. Коржан, оторвав от пулемета пальцы друга, бережно отнес его в сторону и, уложив на снегу, подложил под голову его свою шапку.
Пулемет снова заговорил — это стрелял Коржан.
Ударяясь о ветки, хлопали разрывные пули.
Враги возобновили атаку.
— Хох… хох… — неслось из лесу. Небольшой группе гитлеровцев удалось прорваться в лагерь. Казалось, еще минута — и произойдет что-то страшное.
— Ты Ленинград знаешь? — крикнул Колтунов.
— Помним! — отозвались рядом.
Фашисты, прорвавшись сквозь огонь пулемета Коржана, бежали от просеки прямо на нас. Они совсем близко, рядом.
Я не могу передать чувств, которые охватили меня в эту минуту. То, что переживал я, мне кажется, переживали и Колтунов, и Капустин, и Агеев, и все…
Я стреляю в упор. Ни на секунду не мелькнуло мысли об опасности. Впереди, на снегу, я вижу закутанные в маскировочные халаты неподвижные туши гитлеровцев. Эти больше не воюют, но живые…
— Вперед! За Родину! — слышу голос Капустина.
— Вперед!
— Ура! Товарищи! — подхватил Зубровин.
И случилось неожиданное для врагов. Четыре десятка автоматов и винтовок, два пулемета дружно ударили по врагу. Окрыленные внезапным «ура», мы ринулись вперед. Горстка партизан, лежавших в обороне, теперь, в минуту, когда весь лес дрожал от трескотни и гранатных взрывов, казалась грозной и непобедимой силой, способной смести врага. И… не выдержали «прочесчики»! Дрогнули, побежали, бросая оружие.