Планету Марка населяют люди, которые, кажется, взяты из сценариев артхаусных фильмов. Они курят и громко ругаются матом. Они могут молчать часами. Они одеты в барахло, взятое напрокат в театральной костюмерной. Для них не существует ни часов, ни времени суток. Уголовники; свихнувшиеся миллионеры; попы-расстриги; сумасшедшие гении; солдаты с «чеченским синдромом»; алкоголики-режиссеры; уличные певцы; мутные личности с одинаковыми лицами, одетые в строгие серые костюмы; поэты; скинхеды; драгдилеры; коротко стриженные парни с жестокими подбородками; манерные педерасты с депутатскими значками на лацканах итальянских костюмов; угрюмые небритые мужчины с печальными глазами и ворохом пронзительных жизненных историй; тонкие призрачные девушки в джинсах и кедах, смотрящие на мир сквозь холодный скандинавский голубой лед; молодые люди из картин Педро Альмодовара; огромные, раздутые, как водяные пузыри, существа с бритыми головами, приезжающие на больших черных джипах; подростки с глазами стариков и старухи в изящных шляпках с вуалетками.
…В солнечный осенний день Марк тащит меня на улицу. Он покупает шоколадку и ведет меня на старое монастырское кладбище. Гуляя среди могил, Марк скармливает мне шоколадку и сам с удовольствием растапливает во рту маслянистые черные пластинки. Марк останавливается возле старинных мраморных надгробий и саркофагов и с улыбкой читает эпитафии.
На вкопанных в землю желтых столбах висят таблички-указатели, которые особенно веселят Марка.
«Ряд 9, место 72. Княгиня Голицына. В ее салоне бывали Пушкин и Вяземский. Салон княгини в Петербурге с начала XIX века привлекал самые блестящие умы России. Его посещали многие французские эмигранты. Княгиня блистала на балах и была прозвана Ночной княгиней».
Марк смеется.
– Не кладбище, а бутик! Представь, что лет через сорок где-то будут лежать обладатели VIP-карточки клуба «Дягилев», а кто-то будет ходить и читать, как они блистали друг у друга на кокаиновых вечеринках и дружили с Сергеем Гулливером, Денисом Симачевым и Илиасом Меркури или Никасом Сафроновым. Ты думаешь о смерти? – неожиданно спрашивает Марк.
Мне почему-то очень неприятно думать, что меня может размазать по дороге какой-нибудь обдолбанный укурок или что мои кишки разлетятся по стенам вагона метро при взрыве чьей-то самодельной бомбы. Хотелось бы чего-то другого…
Мы молча идем по дорожкам, разбрасывая ногами опавшие желтые листья. Почерневшие мраморные ангелы и скорбные мадонны с преклоненными головами украдкой наслаждаются особой прозрачностью осеннего воздуха и холодным осенним солнцем. На границе кладбища и пустого монастырского сада Марк останавливается, берет мою ладонь и надевает на палец белое кольцо с прозрачным, похожим на застывшую слезу камнем.
– Будь моей женой. Давай хотя бы попробуем?
Я не бросаюсь ему на шею и не кричу, как героиня какого-нибудь фильма. Марк видит мои растерянно хлопающие удивленные и смущенные глаза. Он улыбается. И я просто целую его. Я думаю: Марк, я надеюсь, ты понимаешь, что все это шутка. Тебе нравится мое нежное, детское, покрытое золотистым пушком тело, ты любишь мои пухлые губки и наивные глаза маленького олененка. Но ты же не выдержишь того, что я буду постоянно просить у тебя денег на одежду, не сможешь ходить со мной в рестораны, у тебя не хватит денег и терпения потакать моим капризам и желаниям…
Мы идем молча, улыбаясь и время от времени бросая друг на друга смущенные взгляды, как будто играем в какую-то детскую игру.
На планете Марка все время идет война, с кем-то или с чем-то, неважно. Война за деньги. Война с самим собой. Война с теми, кто, по мнению Марка, разворовал страну. Война с безвкусицей. Война за тишину. Война за любовь.
Съемная квартира Марка находится на втором этаже серого кирпичного дома с тремя темными подъездами без лифта. Желтые окна квартир по вечерам светятся тусклым светом, вызывающим приступ тоски и тошноты. А на первом этаже прямо под окнами квартиры, в которой обитаем мы с Марком, находится продуктовый магазин, куда с утра до ночи весь район ходит покупать мороженые пельмени и дешевое бухло. Каждый раз, когда очередной перекошенный от этанола мужик или оплывшая баба в надетом поверх цветастого потного халата пальто заходит в быдловской супермаркет, здоровенная железная дверь на пружине с грохотом ударяет по железному косяку. Мы с Марком знаем о каждом входящем в магазин и можем сосчитать, сколько десятков человек ежедневно бывает там.
Хлопанье дверью начинается с самого утра и заканчивается только ночью. Когда грохот заполняет все сознание и становится невозможно думать о чем-то другом, я спрашиваю:
– Марк, почему ты живешь в этой помойке? Почему ты не снимешь другую, более приличную квартиру? Почему ты не купишь квартиру: ты же взрослый мужик?
Мои вопросы заводят Марка, и он разражается очередным монологом про врагов России, которые не дают нормально жить таким, как он.
– Ты ничего не знаешь о жизни, – говорит Марк. – Ты хочешь всего и сразу, а так не бывает. Десятки тысяч людей вообще снимают углы.
Когда грохот достает уже и Марка, он хватается за телефон, звонит в магазин и угрожает самыми страшными карами. Иногда это помогает, и магазинные работники привязывают к двери тряпку, которая смягчает удар. Но к середине дня тряпка перетирается, рвется, и в голове снова начинает работу невидимая кузница.
Когда Марк не выдерживает, он идет в ванную с ведром, наполняет его водой и выливает на пол под кухонной мойкой.
– Там есть щель между плитами, – говорит Марк. – Она находится прямо над отделом, где у них стоит бытовая химия.
Вода быстро уходит сквозь пол. Марк наливает второе ведро и снова выплескивает под мойку. Через несколько секунд снизу слышатся взволнованные голоса, а потом там что-то двигают и переставляют. Марк идет в ванную, чтобы наполнить еще одно ведро. Когда пять ведер вылиты на пол и окна маленькой кухни запотевают от влаги, Марк берет трубку телефона и снова звонит в магазин.
– Я живу над вами, и это я заливаю вас водой. И буду заливать до тех пор, пока вы не поставите на дверь бесшумный закрыватель или резиновую прокладку.
Война на планете Марка продолжается и ночью. За окном спальни один за другим куда-то едут тяжелые грузовики, которые, видимо, везут снаряды или продовольствие. Они рычат двигателями, гремят притороченными к бортам цепями и ведрами, подпрыгивают всем своим содержимым на ухабах и «лежачих полицейских». Дребезжат оконные стекла. Гул мчащегося на передовую груженого транспорта отдается от стен комнаты, влетает в сны, разгоняет первую самую сладостную дремоту после неспокойного тяжелого дня. Все окна в этой съемной норе выходят именно на ту улицу, по которой едут грузовики и идут, видимо в наступление, с диким ором и битьем бутылок обитатели рабочих районов. Поэтому спрятаться от войны, которая гремит на планете Марка, нельзя. Можно только накрыть голову подушкой и уткнуться в угол, чтобы хоть ненадолго заснуть и забыть, что ты живешь.
На планете Марка никогда не наступает завтра. Здесь вечноесейчасс непрекращающейся борьбой с неблагоприятными обстоятельствами и постоянная война всех против всех. В один из обычных дней – внизу хлопает дверь, за пыльным окном грохочут машины, но мне не хочется думать об этом, а хочется сидеть вместе с Марком за столиком кафе, пить ароматный напиток и смотреть, как ленивое солнце ласкает крыши, – я говорю Марку:
– Хочу детей! Марк, давай заведем ребенка. Ты будешь хорошим отцом, потому что с тобой всегда будет интересно. Наверно, я не смогу быть такой же хорошей матерью… Но я буду стараться. Я все сумею. Давай создадим настоящую семью, Марк!
Марк усаживает меня к себе на колени, обнимает и молчит. Наконец он произносит:
– Мне тоже хотелось бы иметь детей, но иногда я думаю о том, что это эгоистично и жестоко, приводить ребенка в наш безумный мир. Если бы у меня была возможность выбора, я бы не хотел рождаться в наше время и на нашей планете…
Снова грохот двери и рев грузовиков за окном. Я становлюсь такой чуткой, что слышу, как течет сверху вниз по канализационным трубам концентрированная смесь фекалий и мочи, как за стеной глухо и безразлично переругиваются немолодые и нетрезвые мужчина и женщина, как отсыхают от стен блеклые обои, как в кастрюльках булькают и испускают кислый запах дешевые пельмени… Я прикрываю ладонью губы Марка.
– Нет, нет, Марк! Лучше молчи! Не нужно ничего говорить… – Стоя посреди комнаты, я пытаюсь докричаться до него. – Прекрати этот спектакль, Марк! Засунь в задницу свои проповеди. Хоть раз позвони своим родителям и скажи им, что ты их ЛЮБИШЬ! Но даже если ты этого не сделаешь, они все равно знают, что у них есть сын, и уверена, что они счастливы. Подумай о том, что было бы, если бы они рассуждали, как ты?
Сидя на продавленном диване с выгоревшей обивкой, Марк продолжает снисходительно улыбаться в ответ на мои слова.