Е.П.: А-а, так у него в это время уже дом в Биаррице был?
А.К.: Да. Он как раз вышел на профессорскую пенсию, оставил Америку, поселился в Биаррице. Мы договорились, что каждый из нас пишет начало. Потом-де посмотрим, что из этого получается, и договоримся, как дальше писать. Признаться, не лежала у меня душа к этому сюжету, но отказать Васе я просто не мог. И сочинил нечто, написал начало. Чтоб ты не думал, будто я привираю, могу показать тебе этот текст в моем компьютере. Он сохранен, и там есть дата. Там у меня фигурировал некий полярник и его соперник, очень похожий на Симонова. Послал все это Васе… Но понял по тону его ответа, что это для него совсем не то. Да мне и самому работать над этим текстом окончательно расхотелось. Я и отказался. А мотивировал знаешь чем? Что я, видимо, не совсем врубаюсь в эту эстетику, не могу в ней свободно фантазировать. Потом прочитал «Москву Ква-Ква» в «Октябре» и обнаружил в тексте слабые-слабые следы наших разговоров. Ну, например, что главный герой — почти что Симонов. И, конечно же, увидел следы этого самого «Строгого юноши». Что меня, откровенно говоря, не радует и сейчас.
Е.П.: Я не понял. Вы что с ним начали писать? Сценарий? Пьесу?
А.К.: Нет-нет-нет, представь себе, у нас только о прозе шла речь. Правда, Вася что-то такое говорил, что по этой прозе и кино потом можно снять…
Е.П.: Ты меня извини, пожалуйста, но я вспомнил, что ты мне нечто урывками об этом уже рассказывал. И намекал, что у тебя с Васей вышли и другие расхождения по линии «Строгого юноши».
А.К.: Ну да. Я не скрывал, что считаю этот фильм фашистским не по идеологии даже, а по эстетике. Фашизм романтизирует для своих целей безусловные достоинства рыцарей и воинов. И Васе я об этом сказал — еще он не уехал в свой Биарриц — во время очередного обсуждения сюжета… я ему сказал про свое отношение к фильму и этой эстетике. Вася в ответ — ты знаешь, как он это умел делать, — Вася в ответ недовольно промолчал. А я и сейчас считаю, что культ здорового тела — это эстетика фашистов и им подобных.
Е.П.: Ну, вот мы и выходим на главный вопрос: насколько переходит эта эстетика в роман «Москва Ква-Ква»? Ведь когда роман появился, он вызвал шквал самых разнообразных мнений и соответствующих этим мнениям рецензий, в отличие от сборника «Негатив положительного героя». Намекали, что мэтр исписался окончательно, «гонит пургу», пишет всякую чушь. Другие утверждали, что у него, как у всякого старика, слишком разыгралось… э-э-э… сексуальное воображение…
А.К.: Ну да, третьи ловили его на исторических ошибках в изображении известных советских персон… Однако я хочу, чтоб ты понял мою позицию: роман несомненно превосходный, и спасает его от этой — ну, если не фашистской, то по крайней мере тоталитарной — стилистики непреодолимая даже для самого Васи его ирония. Вася, как бы ни старался, не мог преодолеть свое, Богом данное ему чувство смешного. Не мог и баста! Он ведь всегда все писал вроде бы всерьез, а получалось совсем наоборот, понимаешь? Вот смотри, даже в таком общеупотребительном жанре, в котором хотя бы один раз в жизни, но практически все литераторы отметились, — путевые заметки. Все его советские и антисоветские путевые заметки — и «Под знойным небом Аргентины», и «Круглые сутки нон-стоп», и «В поисках грустного бэби» — полны иронии, издевки, выдумки. Ты вспомни только «Под знойным небом Аргентины»: это вообще… ну — фонтан. Все эти книги написаны иронически, некоторые написаны просто комически. Он абсолютную серьезность не понимал и не любил, да?
Е.П.: Мы уже где-то вспоминали, что он именовал ее «звериной серьезностью». А хочешь, я тебе скажу, отчего ты на самом деле отказался писать эту книгу?
А.К.: Ты, случаем, не чтец в сердцах, Евгений Анатольевич?
Е.П.: Вася, когда все это с тобой затеял, скорей всего вспомнил, как весело они втроем — он, Овидий Горчаков да Григорий Поженян — когда-то лудили бестселлер-детектив «Джин Грин — неприкасаемый».
А.К.: Тоже, кстати, была судьбообразующая книга.
Е.П.: Помнишь, Вася рассказывал, что в лихой затее первоначально участвовали даже Конецкий с Казаковым. Сначала они вроде бы сценарий какой-то хотели для Одесской киностудии писать, чтобы срубить денежек, а потом, когда Казаков с Конецким после длительных пьянок в легендарной «Лондонской» гостинице город Одессу покинули, соавторы решили — не пропадать же добру, пусть будет этот самый «Джин Грин». Вот и здесь у вас — началось-то легко, со «Строгого юноши» и поэта-орденоносца Симонова, а потом вдруг на Васю что-то накатило. Вдруг его как поволокло в нечто непонятное, но чисто аксеновское…
А.К.: Совершенно верно! Что он уж и не знал, как ему деликатно от соавтора избавиться. Ведь стряпать сценарий или пьесу, дабы денежек срубить, предпочтительней в хорошей компании. И «Джина Грина» можно, как ты выразился, «лудить» втроем или вчетвером. А настоящая проза — дело одинокое, здесь всерьез за все отвечает лишь один человек. Если это, конечно, не такие органические соавторы, как, например, Ильф и Петров, ставшие по сути дела единой персоной. Так что я к «Москве Ква-Ква» никакого отношения не имею. Его все это, Васино, отнюдь не мое.
Е.П.: Ну да. Писательство — не группенсекс.
А.К.: Да, вот такая вот история. Смотри, сколько мы насчитали важных Васиных книг. Про эти 28 написанных романов он в каком-то интервью с гордостью заявил; судьбообразующих, конечно, получается гораздо меньше, но список все равно внушительный.
Е.П.: Есть в этих судьбообразующих текстах и сквозные темы. Например, четко прослеживается, извини за выражение, тема комсомола.
А.К.: А еще мы забыли о его очаровательных детских книжках. Вот «Сундучок, в котором что-то стучит» или «Мой дедушка — памятник». Тоже все это аукнулось в «Редких землях». Дельфин, который получил звание капрала американской армии, — типичная аксеновщина Аксенова. Равно как и в той самой книге про революционера Красина — вечно спящий городовой.
Е.П.: Это которая «Любовь к электричеству»? Как-то мне не совсем хочется это Васино сочинение обсуждать.
А.К.: Почему?
Е.П.: Извини, ты сам знаешь почему.
А.К.: Нет, давай разберемся. В литературном смысле и эта книжка сделана безукоризненно. Хорошо продумана по композиции. Легкая, но не легковесная. С использованием сюрреалистических приемов — вроде явления читателю этого самого спящего городового или фантасмагорической вставки странной совы. Вася физически, просто физиологически терпеть не мог тоскливый реализм.
Е.П.: «Эту сову надо разъяснить», как говорил Шариков. Я ведь в свое время вел осторожные разговоры с Василием Павловичем, на кой черт он сочинил такой романешты (это его, кстати, словцо!) про коммуниста-террориста…
А.К.:…и вдобавок предателя своего дворянского класса, а также гипотетического убийцу Саввы Морозова, которого большевики доили как денежную корову. Давай зададим себе вопрос, прямой и предельно честный. «Любовь к электричеству» — искренняя идеализация «ленинских норм» и «социализма с человеческим лицом»? Или, может быть, причина в том, что «Политиздат» за подобных «комиссаров» платил втрое?
Е.П.: Я Васе так это осторожно — ты сам понимаешь, с каким я пиететом относился к нему, — задал щекотливый вопрос: зачем там, в этой книге, козел Ленин какой-то даже чуток симпатичный, не говоря уже об этом негодяе Красине?..
А.К.: Да, он Красина романтизировал. Однако мы с тобой не зря вспоминали Окуджаву с его «пыльношлемными комиссарами». Через подобное восприятие действительности почти все прошли. И Гладилин с его «Евангелием от Робеспьера», и Войнович, и Владимов, и Копелев.
Е.П.: Но, зная, что Аксенов к тому времени уже закончил «Ожог», не следует ли признать, что «Любовь к электричеству» есть чистый акт зарабатывания денег, которые в данном конкретном случае уместнее называть «бабками»?
А.К.: Думаю, что во всех подобных случаях вообще и в случае Аксенова в частности и другие объясняющие мотивы имеются. Например, желание хоть чуть-чуть расширить рамки. Ну, не опозориться, оскоромиться большевистской скоромностью лишь по минимуму.
Е.П.: А-а, понял. В более или менее правоверную книгу можно вставить еще много чего. Например, эротические сцены. Или восславить студентов-анархистов.
А.К.: Или сделать из Красина романтического разбойника, а то и большевистского Джеймса Бонда.
Е.П.: Я почему-то вспомнил, как товарищ моей юности, перед тем как познакомить меня в советские времена со своим дядей, сказал про него, что он, увы, коммунист, член КПСС, но человек все равно хороший, правильный. Например, время от времени пьет запоем, как все нормальные люди. И Красин вот с одной стороны, конечно, гнида большевистская, а с другой — джентльмен, инженер, эрудит, душка, не то что эти черти, которые по Лонжюмо и Женевам сидят или в Туруханской ссылке парятся.