Е.П.: Возвращаемся к Аксенову. Итак, что же получается? Понимали его и любили по-настоящему — в СССР, в России. Любили, но меньше понимали — в странах народной демократии, то есть на ближнем, так скажем, Западе. И с самой большой симпатией к нему относились на Западе настоящем. Вот так, я полагаю, было, пока не рухнул Советский Союз…
А.К.: Не могу вполне согласиться, извини. Я считаю, что знали его и понимали до конца и у нас не все, но немногие упертые, вроде нас с тобой, поклонники. В странах народной демократии… то есть в Восточной Европе, там… такая промежуточная жизнь, промежуточное было и к нему отношение. А вот где его меньше всего понимали — это как раз на Западе! На Западе его понять не могли… не могли именно по той причине, что для них любое сопротивление власти было левым, а он сопротивлялся здешней власти не с левых позиций. И, я думаю, этим объясняются некоторые литературные неудачи его на Западе, в частности, неудача с блестящим романом «Ожог». Дело не только в известной истории с… ну, известной, в общем, истории, не будем мы сейчас этим заниматься…
Е.П.: Речь о неодобрительном отзыве Бродского на «Ожог»?
А.К.: Да, но дело не только в этом. Дело в том, что было еще такое общее отношение, к нему западные интеллигенты относились как… как к XX съезду. «Вот мы верили в коммунизм, а потом прошел XX съезд, и нашу веру всю обгадили. Вот мы верили в русскую литературу, а потом вот Аксенов написал “Ожог”, и оказалось, что русская литература не левая. Нас это не устраивает…» И я думаю, что на очень долгое время это наложило отпечаток на отношения между Аксеновым и западным литературным миром. Очень сильно уменьшило возможности аксеновской литературы на Западе. Потому что по всем другим показателям, по всем другим признакам аксеновская проза на Западе должна была бы идти изумительно. Мы должны признать, этого не произошло. К сожалению. Аксенов не стал там хорошо продающимся, постоянно находящимся в центре интересов западным писателем. Этого не произошло в большой степени потому, что Запад не понял его позиции. Его позиция — правая, он был правым, и нечего тут дурью маяться. Он был настоящим правым. А правым писатель на Западе быть не может, и это была совершенно трагическая ситуация. Что он крупный писатель, этого никто там не отрицал, но, с другой стороны, правый — не мог быть принят тамошним культурным кругом. Чужой… И не просто чужой, а монстр, «таких не бывает!»
Е.П.: Как же не бывает? Вон Кнута Гамсуна в фашизме обвиняли…
А.К.: Правильно обвиняли-то. И — бойкот. Не говоря уж о том, что это когда было, с Гамсуном? А с Аксеновым Запад разбирался в восьмидесятые, после тотального полевения в шестьдесят восьмом. Оруэлл тоже пятьдесят-шестьдесят лет назад прошел эволюцию из коммунистов в антикоммунисты… Так ему это через полвека припомнили.
Е.П.: Хаксли, пожалуйста… Стейнбек… тоже к концу дней своих сильно поправел.
А.К.: Стейнбек даже вьетнамскую войну поддерживал и в вертолете летал против вьетконговцев. Но все это было давно. А аксеновская ситуация в этом смысле очень сложная и абсолютно уникальная: крупный современный… и в каком-то смысле либеральный писатель, придерживающийся в восьмидесятые годы антикоммунистических убеждений!
Е.П.: Я согласен с тем, что ты говоришь по поводу «Ожога», но ведь «Ожог» появился уже на фоне торжества «Архипелага ГУЛАГ», а ведь «правее» «Архипелага» некуда…
А.К.: И на «Архипелаг» западные левые набросились, но тут у них кишка оказалась тонка — против Солженицына… Однако следует признать: и ему портили репутацию, как могли, ему-то даже с большим ожесточением, что естественно.
Е.П.: Тогда опять получается, что Солженицын и Аксенов — вроде два сапога пара?
А.К.: А они в некотором смысле такими и были. Только это сближение не понравится многим с обеих сторон — яростным поклонникам и Солженицына, и Аксенова… Но было и остается одно существенное различие. «Архипелаг» — это в большой степени не только литературное, но общественно-политическое явление. Его, кстати, так и воспринимали сразу после появления. Как разоблачение советского коммунистического мифа. К слову — потом эти люди «отыгрались» за «Архипелаг». Ведь он разрушил основы их «левизны» — так они перенесли все обвинения с Советского Союза, когда он рухнул, на Россию. И получилось, что не левая идея виновата в злодеяниях сталинизма, большевизма, а это Россия такая ужасная при любом строе. То есть и левую ориентацию можно сохранить, и нового врага прогрессивного человечества найти — Россию…
Е.П.: Точно… как это его фамилия… французский философ-то, который страшно Россию крыл за Чечню… Глюксман!
А.К.: Совершенно верно, Андре Глюксман…
Е.П.: Но такое отношение к России совершенно несвойственно было Аксенову. Вообще, несмотря на то что он был американским профессором, и замечательным профессором, он не был таким профессорским писателем, с профессорской «левизной», с профессорским увлечением филологическим романом и так далее… Но это мы отвлеклись. А различие вот какое: «Ожог» был прежде всего литературным явлением, а не общественно-политическим. А его протест… он был не самым главным в романе, присутствовал, но не был самым главным. Вообще-то еще будет новый виток… Еще может измениться к «Ожогу» отношение там, на Западе. Новое открытие старого текста… Не для сравнения, но я помню, что, когда первый раз перевели во Франции «Чевенгур», великий роман Платонова, там продали какое-то ничтожное количество экземпляров, понимаешь? Это была середина семидесятых. А сейчас, я знаю, Платонов пользуется в Европе большой популярностью. Вообще, я думаю, Аксенов воспринимался — и сейчас воспринимается — как советский антисоветский писатель. В этом смысле и есть у них общее с Солженицыным. И тут надо признать формальную правоту такого мнения. Была такая страна — Советский Союз, которого больше нет… Вот была страна Атлантида, ее тоже нет. А ведь и там кто-то играл же на арфе, то есть лире… И был певцом Атлантиды. Или ее критиком… Вот и Аксенов был и остается советским антисоветским писателем — ну, просто даже по формальной принадлежности к советской эпохе.
А.К.: Так и воспринимался «Ожог» — как эстетически изощренное противостояние советской власти. «Архипелаг» — более эпическое, более мощное, а «Ожог» — более изощренное, изысканное. Но то и другое — против коммунистической власти, ее идей. И значит, авторы — чужие, даже враждебные западному культурному, университетскому слою, который и делает там литературные репутации… В сущности, простая вещь: живет человек и все время интенсивно, тяжело, мучительно для себя думает о происходящем. Он то обольщается Березовским, то олигархами из бывших комсомольцев, то проклинает новую так называемую демократию, которая, мол, есть власть ворья, то поддерживает — и в том, и в другом случае рискуя репутацией… А ведь Аксенов — человек уровня такого, на котором существует мировая репутация, понимаешь? И рисковать мировой репутацией — это для него реальное понятие. Это не пустые слова. И вот, рискуя мировой репутацией во время уже описанного нами конгресса Международного ПЕН-клуба в Москве, он высказывает собственное мнение о чеченской войне… Скандал… Аксенов, который живет сам по себе, теряет поддержку литературно-либерально-культурного мирового сообщества. Аксенов все больше и больше один. Постепенно он становится абсолютно изолированным человеком…
Е.П.: Это все было на моих глазах, я был на том конгрессе ПЕН-клуба. Там вопреки принятой резолюции по Чечне было сформулировано особое мнение отдельных членов русского ПЕН-центра по этому вопросу. И это особое мнение Вася подписал наряду с еще несколькими членами ПЕН-клуба — более двадцати человек нас было, — и среди них весьма звучные имена… Но я сейчас не об этом известном факте рассказываю, а о его последствиях. Рассказываю со слов самого Аксенова. Он мне говорил, что уже в то время, когда он был профессором университета Джорджа Мейсона в Вашингтоне, у него установились тесные контакты с руководством Международного ПЕН-клуба, и шла речь о том, чтобы ему стать президентом всей этой организации. Ему предлагали это, с ним велись переговоры… К слову, я не знаю, кто там сейчас президент… первым президентом был Голсуорси, а сейчас, думаю, не очень известный писатель…
А.К.: Скорее всего, из третьего мира. Для ради политкорректности.
Е.П.: А-а, вспомнил. Чешский диссидент Иржи Груша. И вот Аксенов, как человек основательный, ответил так: он зарабатывает себе на жизнь тем, что он профессор, и что он согласился бы стать президентом Международного ПЕН-клуба, если бы ему положили такую же заработную плату, как профессору в университете, не меньше, по крайней мере. Тогда пожалуйста, хотя как университетский профессор он себе уже и пенсию выслужил, и прочие льготы… И вдруг переговоры оборвались резко, в двухтысячном году, как раз после этого конгресса в Москве, где он выступил против резолюции, на которой настаивали западные делегаты, прежде всего — Гюнтер Грасс. Очевидно, там, где следует, рассмотрено было дело писателя Аксенова и сочли, что он политически не… неблагонадежен.