Наконец наступает и мое время. Я уже сменил три ствола, пришедших в негодность, но свинцовым пулям никак не удается справиться с толстой броней. Бережет здоровье граф Гладсдейл, мечтает, наверное, дожить до глубокой старости, понянчить внуков. Галлы упорно лупят из арбалетов по защищающим мост рыцарям, но толстые болты всякий раз отскакивают от щитов и доспехов, оскорбленно дребезжа. Оружейная наука не стоит на месте, то и дело появляется новая, улучшенная броня, которую уже не берут ни секиры, ни арбалеты. Тогда приходится на деревянные приклады цеплять стальные струны вместо жильной тетивы, утяжелять лезвия... Идет вечная битва брони и оружия, которая будет длиться, пока жив человек!
В очередной раз французы в ужасе откатываются, устлав мост телами. Граф Гладсдейл, прихрамывая, выходит вперед и, легкомысленно подняв забрало, смеется им вслед. Он, как и прочие рыцари, покрыт чужой кровью с ног до головы, вокруг вьются толстые зеленые мухи, они отвратительно жужжат, привлеченные запахом смерти, но кто из воинов обращает внимание на подобные мелочи? Глаза графа победно пылают, сейчас уже всем ясно, что взять Турель с наскоку не получится, жидки оказались французы против настоящих воинов! С видом триумфатора Гладсдейл размахивает стягом Эдуарда Черного Принца, злейшего врага галлов. Полотнище победно реет на ветру, заставляя французских шевалье с проклятиями отводить глаза.
И тут?моя пуля бьет Уильяма Гладсдейла прямо в разинутый рот. Волчком крутанувшись на месте, он рушится назад и, перевалившись через перила, с грузным всплеском уходит под воду. Стяг Черного Принца граф так и не выпускает из рук, – что ж, туда и дорога этой реликвии! Англичане, вдруг оставшиеся без вожака, растерянно переглядываются. Я достаю кинжал и делаю на прикладе еще одну зарубку, длиннее прочих, а потом, осторожно высунув голову, с интересом наблюдаю за тем, что теперь происходит на мосту.
Черт, да у меня инфаркт случится от этой... этой... идиотки! Я в ярости луплю кулаком по бревну, ах вы, чертовы трусы!
Поняв, что сами мужчины ни на что не способны, Жанна ринулась вперед, собственным примером увлекая остальных. Девушка бежит в первых рядах, в руках она сжимает древко, белое знамя с золотыми лилиями полощется на влажном ветру. Где же ее охрана, весь этот пресловутый баннер Жана де Ли? Я, словно под руку толкнули, поднимаю голову и, оцепенев от ужаса, одной рукой вскидываю тяжеленное ружье, как пушинку. Вот черт, не успел его зарядить, зато на дурацкую зарубку у меня время нашлось!
С остановившимся сердцем я вижу, как из бойницы, проделанной в стене форта, всего в ста метрах прямо передо мной, по пояс высунулся до боли знакомый стрелок, несостоявшийся победитель турнира, так ловко ускользнувший от меня сэр Томас де Энен. Яростно оскалив зубы, он спускает тетиву, и удар стрелы тут же отбрасывает Жанну назад. Белое знамя падает на мост, под ноги бегущих. Стрелок в бойнице довольно хохочет, хлопая себя по коленям, и презрительно плюет вниз.
Я с яростью бросаю на землю бесполезный сейчас «Зверобой», изо всех сил бегу на мост, туда, где в луже крови сейчас лежит Жанна. А стрелок подождет, никуда не денется. Уж теперь?то я его обязательно найду.
С первого же взгляда я понимаю, что дело плохо. Жанна полусидит в кровавой луже, опершись на руки одного из растерянных солдат, остальные бестолково суетятся вокруг, не решаясь ни броситься на ощетинившихся сталью англичан, ни отступить. По бледному лицу девушки катятся крупные капли пота, но Жанна упорно пытается встать. Ослабевшие ноги всякий раз подламываются, расширившиеся от боли зрачки невидяще смотрят перед собой.
– Вперед! – с силой кричит она, откашливаясь алой кровью. – Не останавливаться!
Стрела проклятого британца, пущенная с изумительной силой и точностью, попала между краем панциря и шлемом, пронзив кольчужный воротник. Я прикидываю направление раневого канала, и по спине тут же начинает течь холодный пот. Если не ошибаюсь, наконечник стрелы пропорол или может в любую секунду пропороть подключичную артерию, тогда Жанну ждет неминуемая смерть.
– Ты и ты, – тычу я пальцем в ближайших воинов. – Быстро взяли Деву на руки и понесли за мной! Главное – несите ее осторожно!
– Нет, – хрипит Жанна неожиданно громко. – Не слушать его! Помогите мне встать на ноги, мы пойдем только вперед, в атаку! Приказываю, помогите мне встать!
И эти идиоты, радостно скалясь, тут же кидаются ее поднимать.
– Стоять! – раненым вепрем реву я. – Вы что, не понимаете, что она в любой момент может умереть?
Сильный удар в грудь отбрасывает меня на пару шагов.
– Кто ты такой, чтобы указывать Деве? – угрожающе рычит плотный латник с исклеванным оспинами лицом. – Пошел прочь, дворянчик, пока цел!
Мой меч, выхваченный из ножен, лязгает прежде, чем я понимаю, что делаю. Латник хищно скалится, заученно пригнувшись, прикрывается щитом, остро заточенный топор тускло блестит в его правой руке. Удар страшной силы тут же кидает здоровяка вперед. Рухнув, он застывает неподвижно, под головой расплывается красное пятно, выпущенный из руки топор пляшет на досках моста. Я поднимаю взгляд от вмятины в шлеме на потирающего кулак Жана де Ли, вокруг которого плотной стеной встали люди из его баннера. С легкостью оттеснив прочих воинов, они прикрыли нас стеной щитов от британских лучников.
– Что надо делать, Робер? – грохочет великан. Зубы его оскалены, в глазах полыхает темное пламя.
– Хватай ее на руки и неси за мной, – приказываю я коротко, тут же поворачиваюсь и бегу к шатру Девы.
Уж Жану?то не надо говорить про осторожность, он доставит раненую в лучшем виде, не потревожив. За его спиной Пьер де Ли, младший из баварцев, подхватывает белое знамя Жанны, речной ветер радостно расправляет затоптанное полотнище, и золотые лилии, обрамляющие слово «Иисус», вновь празднично пляшут над головами французов.
– Месть! – ревет баварец.
Сотни голосов дружно подхватывают призыв, и споткнувшаяся было атака продолжается.
У входа в шатер я сталкиваюсь с Мюго, пажом Жанны. Выслушав приказ, юноша пулей летит в палатку сьера де Пуланжи за моей медицинской сумкой. Оглядевшись внутри, я смахиваю все со стола, а Жан осторожно укладывает на него девушку. Я быстро освобождаю Жанну от доспехов, она жалобно стонет.
Я кошусь на баварца, кусающего бледные губы, коротко бросаю:
– Если вздумаешь падать в обморок, то вали отсюда на ветерок. Некогда мне сейчас тобой заниматься.
– Все нормально, – слабеющим голосом отзывается тот. – Чем я могу помочь?
– Найди Мюго. Где этот бездельник?
– Тут я, – от входа пищит паж, не решаясь войти.
– Быстро сумку сюда! – рычу я.
– Сделать еще что?нибудь? – уточняет Жан де Ли.
– Просто не лезь под руку, больше пока ничего! – командую я, копаясь в сумке, и баварец, чуть помедлив, выходит из шатра.
Ну и славно. Многие мужчины совершенно не выносят вида крови дорогого им человека. Тут же у них мутнеет в глазах, ноги подкашиваются, прошибает холодный пот, а потом они с грохотом валятся в обморок. Я открываю Жанне рот и осторожно вливаю ложку воды с растворенным в ней опием. Ведь от болевого шока, бывает, умирают и крепкие мужчины. Буквально через пару минут ее мышцы, сведенные болью, начинают расслабляться.
Взявшись за древко стрелы, я медленно тяну его на себя, и оно тут же с легкостью лезет из раны. Ишь ты, вроде дворянин, а перенял подлый холопский обычай еле?еле крепить наконечник к древку. Мол, выдернет раненый стрелу в горячке боя, а наконечник останется в теле. Ищи его потом, свищи! До изобретения рентгена осталось всего?то ничего, четыре века. Я осторожно надсекаю ткани вокруг раны, затем расширяю разрез, зондом пытаясь нащупать наконечник.
Сзади раздаются кашляющие звуки, и я, не отвлекаясь, зло рычу:
– Вон отсюда!
Вот зонд, погруженный в рану, обо что?то еле?еле скрежещет. Я чувствую касание инструмента о металл самыми кончиками пальцев, крепко ухватываю обнаруженный наконечник стрелы зажимом и осторожно, по миллиметру тащу его из раны, а попутно молюсь всем богам, чтобы не дали мне, косорукому, пропороть ненароком подключичную артерию или повредить нервный узел, на всю жизнь оставив Жанну инвалидом. Вот наконечник выходит из раны, я с отвращением отбрасываю его в сторону и смахиваю со лба холодный пот. Теперь надо быстро перевязать несколько кровоточащих мелких сосудов, наложить на рану швы, а поверх них – тугую повязку.
Несколько минут я пристально слежу, не промокает ли наложенная повязка кровью, затем со вздохом облегчения рушусь на табурет. Остается лишь надеяться, что на наконечнике не было яда. Но зачем столь искусному стрелку яд? Настоящий мастер должен презирать подобные фокусы.
Я осторожно подхватил Жанну на руки. Боже, какая же она красивая, теплая и совершенно невесомая. Так и носил бы всю жизнь на руках, прижав к сердцу. Я бережно положил девушку на походную кровать и с трудом заставил себя отойти от нее. Такое чувство, что там, на кровати, остался кусок меня самого.
Я с трудом отвернулся от Жанны и заметил, что в шатре пусто. Ну и где он, этот тошнотик?
– Эй, кто там, – позвал я негромко, чтобы не потревожить раненую, тут же в шатер просунулась голова Мюго, пажа Жанны.
Лицо у парня бледное, рот испачкан, смотрит испуганно.
– Где брат Девы Жанны?
– Он здесь. Позвать?
Я кивнул.
Паж исчез, через несколько секунд в шатер вошел Жан де Ли, бросил угрюмо:
– Как Жанна?
– Рана серьезная, но жить будет, – холодно ответил я.
Баварец зло сверкнул глазами, оскалил зубы в невеселой ухмылке.
– Не смотри волком, сам знаю, что виноват. Она дорога мне ничуть не меньше, чем тебе. А люди, упустившие ее из?под присмотра, уже повешены.
Я безразлично пожал плечами и ответил:
– На эту ночь я останусь здесь, с ней. Прикажи поставить охрану вокруг палатки.
– Ты смеешься? – Жан даже хрюкнул от радости, поняв, что все обошлось. – Выгляни!
Я высунул голову из шатра. Вокруг, сколько видел глаз, молча стояли сотни воинов. Ветер бросил в лицо клубы дыма, я закашлялся, посмотрел влево. Над Турелью гордо реял флаг с золотыми лилиями, из окон форта валил густой дым. Чумазые французы деловито сбрасывали трупы со стен, пинками сгоняли понурых англичан к лагерю.
– Только не кричите! – предупреждающе сказал я. – Ей надо спать. А так – все хорошо!
Суровые лица воинов вмиг просветлели, французы начали радостно переглядываться, хлопать друг друга по налитым силой плечам, некоторые, прослезившись, обнимались.
– Жан, – серьезно сказал я. – Мне очень нужен тот лучник, и обязательно живым. Я должен обсудить с ним один личный вопрос.
– Шутишь, – невесело хмыкнул тот. – Да попади он ко мне в руки...
Мечтательно сузив глаза, баварец двинул руками, то ли скручивая что?то, то ли сплющивая. В общем, насколько я понял из этой пантомимы, живым мне Томаса де Энена никак не увидеть. Вот и славно, охота была руки пачкать о всякое, на которое мухи – как на мед.
Всю ночь я просидел у изголовья Жанны. Девушку лихорадило, я терпеливо поил ее отварами лечебных трав, бережно удерживал за руки, не давая сорвать повязку. Под утро она начала бредить, вспоминая чудесные замки Баварии, где провела детство, – Охеншвангау, которым некогда владел рыцарь?лебедь, защитник всех слабых и обездоленных, и Шванштайн, Лебединый Камень. Жанна говорила, смеялась, пару раз даже всплакнула, а передо мной вставала величественная картина – среди альпийских снегов, под сенью водопада высится чудесный замок, родовое гнездо рыцарей?разбойников Швангау. От них?то и пошла династия баварских герцогов Виттельсбахов, последний из которых ее дядя, Людовик. Неприступная твердыня, так ни разу и не взятая на копье коварным завоевателем, гордые башни, высокие стены, празднично пляшущие знамена и вымпелы на шпилях, царапающих небо...
Как ни странно, этот горестный момент стал в то же время и одним из самых счастливых в моей жизни. Я держал любимую за руки, осторожно касался высокого бледного лба, проверяя, нет ли жара, и не было вокруг никого, кто помешал бы косым взглядом или просто присутствием. Несколько раз за ночь заглядывали «братья» Девы, узнавая, все ли в порядке, да тихо бубнил молитвы в углу шатра личный капеллан Жанны брат Паскерель.
Ранним утром я рывком вскидываю голову, уловив в полудреме какое?то движение. Жанна молча смотрит на меня. За ночь ее прекрасное лицо осунулось, нос заострился, губы стали сухими и шершавыми, а глаза, напротив, сделались еще больше. Я молнией соскакиваю с табурета, отвар лечебных трав плещет в кружку, распространяя по палатке бодрящий аромат. Девушка жадно пьет, морщится от горьковатого привкуса, на ее лице появляется слабая улыбка. Брат Паскерель мирно дремлет за столом, уютно устроив выбритую голову в кольце рук.
– Ты знаешь, Робер, – тихо говорит Жанна, – я постоянно молюсь, чтобы эта война побыстрее кончилась. Когда англичане уберутся назад, на остров, во Францию придет долгожданный мир. – Я медленно киваю, девушка смотрит мне прямо в глаза. – И время от времени мне кажется, что Бог услышал меня. Тогда в душе воцаряется странная умиротворенность, будто кто?то большой и добрый взял меня в сильные ладони и укрыл от всех невзгод. – Жанна слабо смеется, затем неожиданно спрашивает: – А ты мечтаешь о чем?нибудь?
Я задумываюсь. Странный вопрос. Обычно от меня все чего?то требуют, постоянно надо куда?то скакать, что?то везти или кого?то убивать, и еще никто здесь ни разу не поинтересовался, а чего же хочется мне самому.
Я бросаю на девушку быстрый взгляд. Интересно, а как бы она отреагировала, скажи я, что хочу быть ее мужем? Рассмеялась бы, пожалела меня? Сотни рыцарей уже избрали Орлеанскую Деву дамой сердца, они ежедневно совершают ради нее подвиги, сочиняют вирши и баллады, присылают букеты цветов.
– Я хотел бы, чтобы вы были счастливы, Жанна, – мягко говорю я и тут же ловлю недоуменный взгляд.
Сочная зелень ее взора способна навсегда лишить спокойного сна самого отпетого женоненавистника. С сильнейшей досадой на себя, это надо же так забыться, я быстро поправляюсь:
– Ведь я ваш личный лекарь, о чем же мне еще грезить?
– Да, конечно, – опускает глаза Жанна. Показалось ли мне, что в ее глазах, зеленых, как молодая листва, мелькнуло сожаление, будто девушка ждала иного ответа? Да, разумеется, всего лишь почудилось.
– Я чувствую себя намного лучше, – помолчав, замечает Жанна. – Позовите моего пажа, Мюго, я хочу, чтобы он помог мне одеться.
– Вы не можете... – начинаю я пораженно.
– Могу, – холодно, даже отстраненно замечает девушка, перебивая меня. – Франции некогда ждать. Пока я валяюсь здесь, на мягкой кровати, каждый день гибнут сотни французов.
Я угрюмо замечаю, набычившись:
– Полежите хотя бы один день.
– Эй, кто там! – кричит девушка, больше не обращая на меня никакого внимания. – Ко мне!
В шатер немедленно засовывает голову страж, на его лице, крепком, словно выдубленном, застыло напряженное внимание:
– Слушаю, моя госпожа.
– Позови моих братьев, – бросает Жанна. – И прикажи разыскать пажа.
Пожав плечами, я выхожу наружу. Через пять минут появляется Пьер де Ли и, дружески подмигнув, пытается нырнуть в шатер.
– Погоди, Пьер, – ловлю я верзилу за рукав. – Ты успел раньше всех, не спеши. Расскажи, как вчера все прошло, я же так и не вышел из палатки.
– Да и я не успел тебя поблагодарить. – Баварец с силой лупит себя пудовым кулаком по лбу. – Совсем забегался с этой чертовой Турелью!
К моему несказанному изумлению, «младший брат», обычно невозмутимый, порывисто обнимает меня, гулко хлопает по спине, выбивая настоящую барабанную дробь.
– Брось, – кошусь я по сторонам. – Неудобно. Итак, рассказывай. Во?первых, где тот лучник, Томас де Энен?
– Как ни странно, мы его не нашли.
– А вы хорошо смотрели? – интересуюсь я.
– Обижаешь, – гудит Пьер. – Все перерыли! Тут с нами пара воинов из тех, что раньше стояли в Турели гарнизоном, ну, до тех пор, пока ее англичане в прошлом году не захватили. Так они подсказывали, где тут какие тайные места. Не поверишь, отыскали с десяток хитрецов, которые забились туда, как крысы в подпол, а того мерзавца так и не обнаружили, как в воду канул!
– В воду канул, – злобно бормочу я. – Как же, не с нашим счастьем! Такое разве утонет? Ох, чует мое сердце, задаст он нам еще жару.
Но, как ни странно, больше я про него не слыхал. Может, лучник и вправду утонул? Битва была яростной, люди сыпались с моста в воду, как горох, далеко не всех успели достать. Прохладная, несмотря на жаркую погоду, Луара, шок от удара об воду, к тому же тяжелые доспехи тянули на дно, а сверху прямо на голову все сыпались и сыпались люди. Из пятисот защитников Турели в живых осталось меньше половины, да и те все раненые. Французы же потеряли втрое меньше воинов и все как один твердили, что это Дева добыла Франции победу, первую за долгое?долгое время!