Те, кто заказывает музыку, давно поняли, что церковь умерла, сильным мира сего она больше не нужна. Отныне Мадонна – не девушка с просветленным лицом, держащая на коленях упитанного карапуза, а мелкая вертлявая телка с замашками портовой шлюхи. И даже Иисус – не Спаситель, а всего лишь рок?звезда, волосатый придурок, что?то орущий под вой гитар и грохот барабанов. Сто раз были правы средневековые священники, когда запрещали простым людям рассуждать о Боге. Стоило отпустить вожжи, как те придурки чего только не нагородили в меру своего свинского понимания...
Словом, ошибается тот, кто думает, будто телевидение внедрили в каждый дом для того лишь, чтобы современным сервам было чем развлечься. Нашим господам намного проще и дешевле содержать десяток прирученных дикторов, которые послушно блеют то, что в данный момент нужно власти. А десятки тысяч священников так просто не проконтролируешь, поди проверь, что там они бормочут прихожанам. Куда проще найти несколько мерзавцев и негодяев, что с честными лицами и ясными глазами будут нести с голубого экрана всякую ахинею, чем заставить сразу всех священников врать народу!
– Наш верный соратник? – переспрашивает сеньора Жак де Ли, на каменном лице которого угадывается легкое сомнение. – Теперь я в этом не уверен! Будь Робер нашим преданным другом, разве он не подошел бы и не спросил прямо, как и подобает поступить настоящему рыцарю?
– Боюсь, сьер де Армуаз излишне любопытен и застенчив, – легко отбивает посланный мяч маркграф. – Возможно, он просто постеснялся нас беспокоить, решил сам все разузнать.
– Может быть, спросим у него? – внезапно осеняет Жака де Ли светлая мысль. Неглубокие морщины, собравшиеся было на его лбу, твердом, словно гранитный валун, тут же пропадают, являя миру гладкую кожу.
Баварцам стоило бы на детских утренниках выступать, слишком уж натужно и ненатурально разыгрывают они простенькую сценку из серии «перевербуй гада». С другой стороны, а где им учиться актерскому мастерству? До Станиславского, с его «верю – не верю», еще чертова уйма лет, даже до рождения Шекспира остается никак не меньше века. Византийцы, виртуозно владеющие искусством притворства, живут далеко, вот и приходится до всего доходить самим. Я, в свою очередь, старательно делаю вид, что искренне верю в происходящее. Актеры, пусть и любители, – люди крайне обидчивые. Не дай бог показать, что не понравилась их игра, ухмыльнуться не вовремя или отпустить шуточку поострее. Не стоит в моем положении беспомощной жертвы дергать смерть за усы, зарежут, глазом моргнуть не успею! А этого допускать никак нельзя, ведь я еще толком не закончил ни одного дела.
– Да и верно, отчего бы не спросить, – легко соглашается господин Фердинанд. – Итак, сьер Армуаз, что вы делали в столь позднее время под окном?
– Шпионил за вами, – легко иду я на сотрудничество. – Простите, друзья мои, я делал это не по велению души, а по принуждению!
Я покорно склоняю голову, отдаваясь на милость строгих судей. Баварцы быстро переглядываются, краем глаза я замечаю их довольные ухмылки. Клиент вполне готов для вербовки, даже пугать не пришлось.
– Выкладывай все без утайки, – деловито велит маркграф. – И помни: только потому мы тебя барону де Рэ не отдали, что нравишься ты нам. А вот барону – нет. Он, бедолага, отчего?то вбил в голову, что не лекарь ты, а искусный убийца, нанятый его врагами. Потому Жиль де Лаваль собирается тебя схватить и долго пытать, а после предать лютой смерти. Вот и выходит, что одни мы и есть твои настоящие друзья, которые от всех невзгод защитят. Ты понял?
Затравленно оглядевшись по сторонам, я нехотя киваю.
– Тогда давай с самого начала, – велит Фердинанд.
Я открываю рот для красивой байки, ибо плох тот телохранитель, что в подобной ситуации не сумеет притвориться немощным и неумелым, приписав все успехи случаю, а поражения – собственным недостаткам. Громкий стук в дверь заставляет Пьера вздрогнуть, а я давлюсь заготовленными словами.
– Что случилось? – поднимает брови маркграф Фердинанд, а его ладонь заученно шлепает по рукояти меча.
Секунда – и все трое баварцев уже на ногах. Настоящие воины в любой момент готовы к неприятным сюрпризам. Им даже не надо одевать доспехи, похоже, они их и на ночь не снимают. Младший, Пьер, беззвучно распахивает дверь, выходит и возвращается в комнату буквально через минуту.
– Дофин Карл вызывает Жанну к себе, – угрюмо роняет он. – Дева собирается взять нас в поездку.
Баварцы переглядываются, маркграф Фердинанд властно бросает Пьеру:
– Посторожишь нашего друга, пока мы не вернемся. Я полагаю, что вам лучше остаться здесь, в охотничьем домике.
Пьер молча кивает, дубовый табурет протестующе скрипит под этой грудой тренированного мяса. Я ухмыляюсь самым краем рта. Да уж, настоящего мужчину видно даже в мелочах. Ни на секунду не задумываясь, баварец уселся так, чтобы видеть одновременно и меня, и вход в комнату, вдобавок ко всему упорно продолжает точить кинжал. Боец из Пьера замечательный, а вот тюремщик – аховый. Скоро он и сам поймет, что удержать в плену обученного францисканцами специалиста куда сложнее, чем простого дворянина.
Пользуясь тем, что рот мне не заткнули, я решаю наладить общение. Надо использовать любую возможность для освобождения, ведь чем дальше, тем меньше шанс уйти от баварцев живым. А ну как бросят они меня в темницу и позабудут выпустить в той суматохе, что их стараниями вскоре должна разразиться во Франции? В камеру к ценным пленникам здесь принято слать дюжего кузнеца, который заклепывает железный обруч на шее, руке или ноге трофея, а затем крепит его к намертво вделанной в стену цепи. Получается дешево и сердито, а главное – надежно. Потому я приложу все силы, чтобы исчезнуть отсюда еще до знакомства с кузнецом.
– Можно хотя бы перекусить? – нерешительно спрашиваю я Пьера, жадно пожирая глазами расставленную на столе снедь. – С самого утра крошки во рту не было!
– Так старался все вынюхать, что и поесть не успел? – скривившись, словно раскусил лимон, тяжело роняет баварец.
Но, добрая душа, пододвигает поближе ко мне пару блюд с увесистыми ломтями жареного мяса. Хищно блестит лезвие, острый как бритва кинжал рассекает одну веревку, и я с облегчением трясу левой рукой, разминая застывшие мышцы. Что ж, и на том спасибо, дальше я и сам вполне справлюсь. Мило улыбнувшись, я громко сглатываю слюну и, перехватив поудобнее массивное серебряное блюдо с грубо нарезанными кусками мяса, со всей доступной силой и скоростью бью им благодетеля в лицо. Есть на голове и шее человека несколько уязвимых точек, уверенное попадание ребром тарелки во всякую из них со стопроцентной гарантией выводит из строя любого здоровяка. Я выбираю наиболее щадящий вариант – ну не зверь же я, в конце концов, чтобы крушить Пьеру череп или перебивать трахею. Обливаясь кровью из перебитого носа, великан грузно рушится на пол, деревянные доски жалобно скрипят, но удар держат.
Я кидаю на тело быстрый взгляд. Нет, не убил, баварец жив. Тут главное – попасть ровно в центр переносицы, без уклона. Пойдет удар вниз – толку не будет, скосишь вверх – пиши пропало. Носовая кость с легкостью войдет в мозг, круша тонкие внутренние пластинки черепа... Тогда – либо мгновенная смерть, либо сильнейшее носовое кровотечение, которое ничем не остановить. Потеря, понятно, была бы небольшая, но Пьер дорог Жанне, а потому пусть живет. Не теряя даром ни секунды, я вместе со стулом прыгаю к ножу, лежащему на другом конце стола. Надо исхитриться не упасть, иначе уже не встану, так и буду беспомощно извиваться на полу, пока не очнется нокаутированный Пьер... Ура, дотянулся! Бритвенной остроты лезвие мигом перехватывает опутывающие тело веревки, и я свободен.
Черт, как же затекли ноги! В нетерпении я тру и щиплю их, стараясь как можно быстрее восстановить кровообращение, сейчас мне дорога каждая минута. Наконец онемение проходит, кровь жаркой волной растекается по мышцам, я стискиваю зубы от боли, на подгибающихся ногах отрываюсь от стула, делаю неуверенный шаг, затем еще и еще. Первым делом я погружаю комнату во тьму. Восковые свечи толщиной чуть ли не с предплечье гаснут неохотно, фитили рдеют в темноте, как глаза хищного зверя. Широко улыбаясь, я выхватываю меч из ножен Пьера. Ну, здравствуй, дружок, мы снова вместе. Снаружи слышны приближающиеся шаги. И кого несет в такую пору, что за гнусная манера шляться по ночам? Жаль, не с кем побиться об заклад, но готов поспорить, что вовсе не друзья громыхают тяжелыми сапогами за дверью.
И точно, я как в воду глядел. Дверь с силой распахивается, и в комнату вваливаются Гюнтер и Миллер, баварцы из баннера маркграфа Фердинанда, оба высокие, широкоплечие, с наголо выбритыми головами. Раньше я их даже путал, до того похожи друг на друга эти суровые молчаливые воины. Они различаются только цветом глаз – у одного они серые, а второй кареглазый. Не зря я торопился освободиться, как сердцем чуял, что Пьеру пришлют подмогу! Гюнтер в здоровенной лапище бережно сжимает подсвечник с двумя зажженными свечами, его лоб нахмурен, губы поджаты, усы недовольно встопорщены. Топающий следом Миллер шепотом бранится. Похоже, ради меня баварцев оторвали от чего?то важного, вроде игры в кости. Как только тусклый свет выхватывает из темноты пару сапог сорок седьмого размера, оба воина останавливаются как вкопанные. Пока они тупо пялятся на Пьера, пытаясь рассмотреть, кто же это разлегся на полу, я с силой бью обоих по затылку. На этот раз все получается практически бесшумно, оглушенный Гюнтер падает на Пьера, а Миллера я успеваю бережно подхватить, не даю загреметь навешанным железом.
Странно устроена наша жизнь. Нет у тебя спешного дела – в любом направлении дорога свободна, хоть хороводы по ней води. Если же на кону стоит судьба целого королевства, то враги, как назло, не только оставляют тебя под присмотром верзилы, который в три раза сильнее, но и шлют к нему кого?нибудь на подмогу. Если я сражаюсь за правое дело, тогда отчего же врагов целая туча, а я – один как перст? Непонятно.
Я осторожно выскальзываю из комнаты, на цыпочках пробегаю пустой коридор и сквозь первое же попавшееся окно выбираюсь наружу. Мигом перемахиваю через ограду и тут же растворяюсь в ночном лесу. Из охотничьего домика я ушел незамеченным, главное теперь – побыстрее добраться до оставленного в полумиле отсюда коня. И пока я бреду по темному лесу, отчаянно страшась заблудиться и в любой момент ожидая неминуемой погони, в голове все крутятся, мешаясь, две мысли. Каким образом барон де Рэ собирается убить дофина Карла, да этим, вдобавок, еще и скомпрометировать его? И кто же тот французский полководец, что должен поднять армию в поддержку заговорщиков?
Часть 2СПЕЦИАЛИСТ ПО ОСОБЫМ ПОРУЧЕНИЯМ
Глава 1
Июль 1429 года, аббатство Сен?Венсан – замок Шинтосе.
Как отнять миллион
К кому может обратиться за помощью молодой человек, находящийся в стесненных обстоятельствах, кто поверит ему, если не наставник?
– Здравствуйте, отец Бартимеус, – говорю я.
– Робер, ты совсем забыл старика! – Секретарь аббата откладывает исчерканный лист бумаги, жесткий взгляд смягчается, бледное лицо расцветает искренней улыбкой. – Что привело тебя ко мне на этот раз? Неужели ты опять будешь беспокоить наших упрямых бретонцев, отрывать их от литья пушек ради создания какого?нибудь хитроумного оружия?
– Я тоже рад вас видеть, наставник, – признаюсь я. – Прошу простить мой запыленный вид. Я так спешил к вам, что даже не успел привести одежду в порядок.
Наставник вальяжно машет рукой, мол, все пустое, и небрежно роняет:
– Итак?..
– К сожалению, я здесь по печальному поводу.
– И что же случилось? – вскидывает брови отец Бартимеус.
– Заговор против дофина, – коротко говорю я.
– Заговор, – медленно тянет священник. – Да, это весьма любопытно. Садись. – Он машет в сторону гостевого стула, сам устраивается поудобнее за рабочим столом. – Ну же, начинай, я просто сгораю от нетерпения.
– В день коронации Карл Валуа будет убит, – начинаю я. – Главный заговорщик и претендент на трон – хорошо известный вам Жиль де Лаваль барон де Рэ, тот самый поклонник сатаны, что ушел от меня у Невильской трясины в прошлом году.
Наставник медленно опускает морщинистые веки. Пусть минуло два года, он во всех деталях помнит дело о пропавших детях. В тот раз я получил неограниченное право на наведение должного порядка, но так и не сумел довести дело до конца. Если бы я тогда шевелился чуть быстрее, то мог перетопить в том бездонном болоте всех сатанистов Европы, никто бы и слова поперек не сказал. Увы, не справился. Благо реабилитировал себя тем, что сорвал внезапное нападение англичан на Орлеан. До склероза отцу Бартимеусу еще ой как далеко.
Я продолжаю:
– Барона поддерживает баварский герцог Людовик Виттельсбах, а средний сын герцога Фердинанд, маркграф Бранденбургский, постоянно находится рядом с Жанной д'Арк. Нам он знаком под личиной ее телохранителя Жана де Ли, среднего из баварских «братьев». Заговорщики решили возвести на трон Орлеанскую Девственницу, мужем которой и должен стать барон де Рэ.
– Чьим именно мужем, пастушки Жанны д'Арк или некоей графини Клод Баварской?
– Ныне активно распространяются слухи о якобы текущей в жилах Жанны?пастушки королевской крови. За то, мол, святые и избрали ее в освободительницы Франции, – замечаю я.
– Понятно, – отсутствующе отзывается наставник. Пару минут он молчит, брови сдвинул к самой переносице, морщины на лбу становятся все глубже. – Какой же награды требуют баварцы за оказанную помощь? – наконец интересуется отец Бартимеус.
– Все графство Фландрийское и часть герцогства Бургундского.
– То?то мы удивлялись, отчего германцы никак не выступят против Чехии, – вполголоса замечает наставник. – А ведь Папа Римский давным?давно переправил им деньги на крестовый поход против славян. М?да, лакомый кусочек хотят заглотить баварцы.
Я киваю и добавляю с полнейшей уверенностью:
– Жиль де Лаваль готов на все, лишь бы стать королем.
– Генеральные Штаты никогда не пойдут на то, чтобы поставить женщину во главе королевства, – вслух размышляет наставник, глаза его хитро поблескивают, как во время наших давних разговоров.
– Армия освобождения заставит их, – уверенно парирую я. – Уже сейчас в войске двадцать пять тысяч человек, кто сможет им противиться?
– Ну, допустим, – подумав, кивает отец Бартимеус. – И что же дальше?
– А дальше все просто, – отвечаю я. – Как только Жанну провозгласят королевой, в тот же вечер французское войско, не обращая внимания на англичан, входит в Бургундию. Со стороны германской границы в герцогство Бургундское вторгнется немецкое войско, якобы собранное для очередного крестового похода против чешских «сироток». Все члены семьи Филиппа Доброго будут вырезаны. После завоевания Бургундии объединенное войско обрушится на англичан, и те не смогут устоять. Как видите, план весьма несложный.
Закончив, я замолкаю. Наставник задумчиво тарабанит пальцами по столу, взгляд у него становится каким?то отсутствующим.
– Это может сработать, – признает он наконец. – А теперь поговорим о доказательствах. У тебя они есть, или все это бесплодные мудрствования? Понятно, что я поверю тебе на слово, но для господина Гаспара де Ортона, нашего аббата, потребуется что?то повесомее. Слово простого рыцаря против слова кузена дофина – это даже не столько смешно, сколько печально.
– Я прихватил прекрасное доказательство, сейчас оно ждет за дверью, – говорю я в ответ. – Это правая рука бароне де Рэ, некий господин де Мюрраж. Он пойман на том, что платил распространителям слухов. Запущенная им сплетня свежа и умна. Якобы Орлеанская Дева лечит у бедняков золотуху, чахотку и параличи одним прикосновением. Вроде как уже есть десятки и сотни исцеленных, число которых все растет. – Наклонившись вперед, я добавляю: – Не удивлюсь, если и впрямь появятся люди, которые будут кричать на всех площадях о своем выздоровлении. Или того чище, на пути Жанны поставят носилки с недужными, и эти бедолаги станут совершенно здоровыми от одного ее взгляда!
Люди мы взрослые, а потому прекрасно понимаем, как делаются подобные вещи, разжевывать ничего не надо. Наставник стискивает руки, глаза его наливаются кровью, нижняя челюсть выезжает вперед, словно у драчливого рыцаря, голос дрожит от негодования: