Лен обернулся и посмотрел на Исо. Тот плакал, лицо его было белым, как полотно. Он сжимал кулаки, все тело его содрогалось, широко раскрытые глаза казались огромными. Внезапно он рванулся прочь. Лен, не раздумывая, последовал за ним, с трудом пробираясь под повозкой. У него кружилась голова, его тошнило. Он ни о чем не мог больше думать, кроме орешков, которыми их угостил Соумс накануне. Леденящий холод с головы до ног охватил Лена. Толпа все еще бесновалась на берегу реки. Когда Лен поднялся, Исо уже скрылся в тени фургонов.
Лен в панике метался среди фургонов и повозок и звал Исо, но тот не отзывался, а в ушах Лена неотступно звучал голос убийцы. Словно ослепленный, Лен бросился к открытому пространству и наткнулся на чью-то невысокую фигуру, которая протянула руки и схватила его. «Лен, – сказала она, – Лен Колтер!» Это был мистер Хостеттер.
Коленки Лена подогнулись, и он потерял сознание Потом было темно и спокойно, он слышал голос Исо, затем мистера Хостеттера, далекий и неясный, словно принесенный ветерком в знойный день. Затем он оказался в фургоне, огромном, полном незнакомых запахов, туда же мистер Хостеттер втолкнул Исо, похожего на привидение.
– Ты говорил, это будет смешно, – прошептал Лен.
– Откуда я мог знать? – грубо оборвал его Исо.
Он икнул и опустился на корточки позади Лена, положа голову на колени.
– Будьте здесь, – сказал Хостеттер, – я должен кое-что отыскать.
Он вышел. Лен с трудом поднялся и выглянул из фургона, взгляд его был обращен к стенающей, рыдающей, кричащей толпе, волнующейся, словно море, вопящей о своем спасении:
– Слава, слава, алиллуйя! Возмездие за грех – смерть, алиллуйя!
Мистер Хостеттер быстро бежал к какому-то фургону, стоящему в тени деревьев. Исо тоже наблюдал за ним. Проповедник о чем-то кричал, размахивая руками.
Мистер Хостеттер уже возвращался, выпрыгнув из другого фургона. В руках он держал какой-то маленький ящичек длиной меньше фута. Он влез на сиденье, и Лен подошел к нему.
– Пожалуйста, – сказал он, – позвольте мне сесть сзади вас.
– Положи это куда-нибудь, ладно? – Хостеттер показал ему коробочку. – Потом можешь влезать. А где Исо?
Лен оглянулся. Исо свернулся калачиком на полу, положив голову на узел с одеждой. Лен окликнул его, но тот не отозвался.
– Поехали, – сказал Хостеттер. Он щелкнул кнутом и крикнул на лошадей. Дружно взяли с места шесть скакунов, и фургон покатился все быстрее и быстрее, пламя костра осталось далеко позади. Лошади перешли на легкий аллюр. Мистер Хостеттер обнял Лена, и тот прильнул к нему.
– Зачем они сделали это?
– Потому что боятся.
– Чего?
– Вчерашнего дня, – ответил Хостеттер, – или завтрашнего.
Он удивительно грубо выругался. Лен в недоумении уставился на него, но Хостеттер прервал себя на полуслове и покачал головой. Когда он вновь заговорил, в его голосе уже не слышно было тех свирепых ноток, которые так ошеломили Лена:
– Оставайся со своими, Лен. Ничего лучше этого тебе никогда не найти.
Лен пробормотал:
– Да, сэр.
После этого никто не нарушал молчания, и фургон медленно продолжал свой путь. Мерное поскрипывание колес нагоняло на Лена дремоту, не ту, которая предшествует здоровому сну, а болезненную, наваливающуюся от изнеможения. Позади крепко спал Исо. Наконец лошади перешли на шаг, и Лен увидел, что они достигли ярмарочной площади.
– Где ваш фургон? – спросил Хостеттер, и Лен объяснил ему.
Когда они подъехали ближе, то увидели горящий костер, а возле него – отца и дядю Дэвида. Оба выглядели сердитыми и угрюмыми, и когда мальчики подошли, не сказали им ни слова, лишь поблагодарили мистера Хостеттера за то, что он доставил их. Лен исподтишка покосился на отца. Ему хотелось встать перед ним на колени и сказать:
– Отец, я согрешил, – но неожиданно для себя он задрожал и снова начал всхлипывать.
– Что произошло? – строго спросил отец.
– Фанатики забрасывали камнями, – в двух словах объяснил Хостеттер.
Отец посмотрел на Исо, перевел взгляд на дядю Дэвида, потом на Лена и вздохнул.
– До этого подобное произошло всего однажды, – сказал он. – Мальчикам было запрещено идти туда, но они нарушили запрет и стали свидетелями этого ужасного зрелища. – Затем он повернулся к Лену:
– Ну-ка, успокойся, все закончилось, – и легонько подтолкнул его к фургону. – Иди, Ленни, завернись в свое одеяло и отдыхай.
Лен пополз под фургон и завернулся в одеяло. Его окутала спокойная темнота, и он погрузился в сон, но сознание все еще удерживало лицо умирающего Соумса. Сквозь темноту до него доносился голос мистера Хостеттера:
– Я пытался предупредить этого человека еще вчера в полдень, что фанаты что-то замышляют. Вечером не выдержал и последовал за ним. Но было слишком поздно, я ничего не мог изменить.
– Он действительно виновен? – спросил дядя Дэвид.
– Не больше, чем мы с вами. Люди с Барторстауна никого не пытаются обратить в другую веру.
– Так он был из Барторстауна?
– Соумс приехал из Виргинии. Я знал его как торговца и отличного человека.
– Виновен или нет, – произнес отец, – все равно это не по-христиански. И чем больше будет таких сумасшедших проповедников, тем ожесточеннее толпа.
– Все мы чего-то боимся, – сказал Хостеттер.
Он влез в фургон и уехал. Но Лен уже ничего не слышал.
Часть 3
Прошло почти три недели, не считая двух – трех оставшихся дней, на дворе стоял тихий, теплый октябрьский полдень. Лен в одиночестве сидел на ступеньке.
Через некоторое время дверь позади Лена тихо отворилась. Послышались шаркающие шаги и глухое покашливание. Это бабушка вышла погреться в лучах осеннего солнца. Костлявой и высохшей, но удивительно сильной рукой она ухватилась за запястье Лена и спустилась двумя ступеньками ниже, согнувшись, словно сухая ивовая веточка.
– Спасибо, спасибо, – сказала бабушка, расправляя свои многоярусные юбки.
– Хочешь, я дам тебе коврик, – предложил Лен, – или шаль?
– Не стоит, на солнце и так тепло.
Лен опустился на ступеньку позади нее. Брови его были нахмурены, голова опущена, и он казался таким же старичком, как и бабушка, только гораздо более серьезным. Бабушка пристально посмотрела на Лена, и тот заволновался, не зная, что она хочет отыскать в его глазах.
– Все эти дни ты очень молчалив и задумчив, Ленни.
– Да, это так.
– Но ты ведь больше не обижаешься, правда? Я так не люблю надутых мальчиков.
– Нет, ба, я больше не обижаюсь.
– Твой отец правильно сделал, что наказал тебя. Ты ведь ослушался его, хотя прекрасно знал, что тебе это запрещено ради твоей же пользы.
Лен кивнул:
– Я знаю.
Отец не стал бить Лена. Наказание было отнюдь не таким суровым, как он ожидал. Отец обстоятельно и очень серьезно расспросил Лена о том, что он видел и делал, и закончился разговор тем, что не только в следующем, но, может, и через год Лен не поедет на ярмарку. Одним словом, Лен будет сидеть дома до тех пор, пока не докажет, что ему вновь можно доверять. «Отец оказался не таким уж плохим, – думал Лен. – Дядя Дэвид до полусмерти избил Исо». А вообще Лену казалось, что ему уже никогда не захочется поехать на ярмарку.
Об этом он и сказал бабушке, и она улыбнулась своей старческой беззубой улыбкой, похлопав его по коленке:
– Год назад тебе так не казалось.
– Возможно.
– Ну, хорошо. Даже если ты уже не обижаешься, все равно что-то странное происходит с тобой. Что же, скажи мне?
– Ничего.
– Ленни, я много раз имела дело с мальчиками вроде тебя и знаю, что если ребенка ничто не тревожит, он не может быть таким угрюмым, и тем более в солнечный субботний день.
Она посмотрела на глубокое, без единого облачка небо, вдохнула полной грудью прозрачный воздух, пристально всматриваясь в окружавший усадьбу лес. Для нее это были не просто деревья, а чудесное буйство красок; названия многих из них уже исчезли из ее памяти.
– Только в это время года, когда опадают листья, можно увидеть настоящие цвета. Мир становится красочным. Ты не поверишь, Ленни, но когда я была маленькой девочкой, мне купили платьице такое же красное, как листья того дерева.
– Наверное, это было красиво, – Лен попытался представить бабушку маленькой девочкой в красном платье и не смог, отчасти потому, что в его представлении она навсе1да останется старой бабушкой, отчасти оттого, что никогда в жизни не видел человека, одетого в красное.
– Оно было такое красивое, – медленно произнесла бабушка и снова вздохнула.
Они вдвоем сидели на ступеньке, не разговаривая. Наконец бабушка сказала:
– Я знаю, что беспокоит тебя. Ты все еще не можешь прийти в себя от того убийства на проповеди.
Лен задрожал. Он пытался унять дрожь, но ничего не смог поделать.
– О бабушка, это было… Он был в одном сапоге. Они сорвали с него одежду, забыв про этот сапог, и это было очень страшно. А они продолжали бросать в него камни…
Лен закрыл глаза и вновь увидел тоненькую, смешанную с грязью, струйку крови, сбегавшую по белой коже человека. Увидел, как поднимались и опускались руки людей.
– Зачем они это сделали, ба? Зачем?
– Спроси лучше у отца.
– Он сказал, что они боялись, и этот страх мог толкнуть людей на зверскую расправу и что я должен молиться за них. – Лен сердито почесал нос тыльной стороной ладони. – Я буду молиться, чтобы кто-нибудь тоже забросал их камнями.
– Ты видел такое лишь однажды, – возразила, покачав головой, бабушка, глаза ее были закрыты. – Если бы ты видел то, что довелось пережить мне, ты узнал бы, до чего может довести людей страх. А я ведь была младше, чем ты, Ленни.
– Это было очень страшно, да, бабушка?
– Я уже стара, очень стара, но помню: в небе полыхало пламя, алое пламя, вон там, – костлявой рукой она описала полукруг, указывая с юга на север. – Там пылали большие города, пылал город, куда я должна была уехать со своей мамой. Оттуда бежали все, убежища были построены на каждом поле, люди прятались в конюшнях и сараях, нам пришлось зарезать сорок коров, чтобы прокормить этих людей и себя. То было страшное, тяжелое время. Просто удивительно, как мы смогли пережить все это!
– Так поэтому они убили того человека? Потому что боятся возвращения всего – и городов, и войны?
– А разве ты не слышал об этом на проповеди? – спросила бабушка, хорошо помня свое последнее посещение проповеди.
– Слышал. Они говорили, что нечистый развращает молодежь какими-то плодами, я думаю, они имели в виду плоды с дерева знания, как об этом говорит Библия. А еще они говорили, что он пришел из какого-то Барторстауна. Что такое Барторстаун, ба?
– Спроси своего отца, – сказала она и стала рыться в карманах фартука:
– Куда я засунула свой носовой платок? Я же точно помню, что у меня он был.
– Я спрашивал его. Он сказал, что такого города нет.
– Хм.
– Он сказал, что в этот Барторстаун верят только дети и фанатики.
– В таком случае от меня ты ничего другого не услышишь, и не пытайся расспрашивать меня.
– Не буду, ба. Но все равно ведь этот город существовал, только очень давно?
Бабушка, наконец, отыскала платок. Она вытерла им глаза и лоб, высморкалась и сунула его обратно в фартук.
– Когда я была маленькой, – сказала она, – шла война.
Лен кивнул. Мистер Нордхолт, школьный учитель, много рассказывал им об этом, и для Лена его рассказы были неразрывно связаны с книгой откровения, ветхой и отталкивающей.
– Мне кажется, она длилась очень долго, – продолжала бабушка, – я помню, о ней очень много говорили по телевизору и показывали нарисованные бомбы, выпускавшие облака, похожие на громадные грибы, любой из которых мог стереть с лица земли целый город. Огненный поток извергался с неба, и многие были уничтожены им. Господь вооружил врага нашего, дабы отомстить за себя.
– Но мы ведь победили?
– О да, в конце концов, мы победили.
– А потом построили Барторстаун?
– Нет, он был построен правительством еще до войны. Правительство тогда находилось в Вашингтоне. Этот город был совсем другим – гораздо больше, чем сейчас. Маленькая девочка вроде меня не должна была интересоваться такими вещами, но я слышала, что построено много секретных убежищ, и Барторстаун был самым секретным из них.
– Если этот город был секретным, откуда ты узнала, что он существует?
– Об этом говорили по телевизору. Они не сказали, что это за город и зачем построен, и нас пытались убедить, что все это слухи, но я запомнила название.
– Так значит, – тихо произнес Лен, – все это правда.
– Ты должен понять, что все это происходило много лет назад и что сейчас все изменилось. А может быть, в Барторстаун действительно верят только дети и фанатики, как сказал твой отец.
Бабушка добавила, что никогда не видела ни одного секретного города, а затем сказала:
– Не думай об этом, Ленни. Не связывайся с дьяволом, и дьявол не тронет тебя. Ты ведь не хочешь, чтобы с тобой случилось то же, что с тем человеком на проповеди?
Лена бросало то в жар, то в холод. Но любопытство заставило его задавать вопросы, несмотря ни на что.
– Неужели Барторстаун такое ужасное место?
– Да, да, – шепотом отозвалась бабушка, – все думают, что это так. Всю жизнь мне приходится постоянно держать язык за зубами. Но я помню, каким до войны был мир. Я была еще девочкой, но уже достаточно взрослой, чтобы все запомнить, и мне тогда было почти столько же лет, сколько тебе сейчас, Ленни. Я помню, как нам пришлось стать меноннайтцами, хотя мы никогда не принадлежали к этому народу. Иногда мне хочется… – она прервала свою речь на полуслове и вновь обратила взор на пылающий красками лес.
– Я так любила свое красное платье…
Снова молчание.
– Бабушка!
– Что?
– А какими они были, эти города?
– Спроси лучше своего отца.
– Но ты ведь знаешь, что он ответит мне. Кроме того, он их никогда не видел. А ты видела, ба. Ты помнишь.
– Господь разрушил их в своей безграничной мудрости. Ты не должен больше спрашивать меня об этом. А я – отвечать тебе.
– Но я же не спрашиваю, я только прошу! Скажи, какими они были?
– Они были очень, очень большими. Сотня таких Пайперс Ранов не составила бы и половины большого города. Справа и слева по дорогам ходили пешеходы, а посередине ездили автомобили. Огромные здания, казалось, доставали до неба. Улицы были шумными, в воздухе носились разные запахи, и сотни людей спешили туда-сюда по тротуарам. Мне всегда нравились города. И никто в то время не называл их порочными.
Лен во все глаза глядел на бабушку, стараясь не упустить ни единого слова.
– Там были большие кинотеатры, просто громадные, а в магазинах было все, что угодно, в ярких блестящих пакетиках. В любой день можно было пойти и купить такие вещи, которые тебе и не снились, Ленни! Белоснежный сахар – ничто по сравнению с ними. Специи, свежие овощи в любое время года, даже зимой, замороженные в маленькие брикетики. И чего только не было в магазинах! Не знаю даже, с чего начать: одежда, игрушки, электрические мойки для посуды, книги, радио, телевизоры… – она немного подалась вперед, глаза ее блестели.
– Рождество! О, Рождество с его украшениями, лампочками в витринах и окнах, подарками! Все красочное и сияющее, радостные лица вокруг! Это не было порочным. Это было восхитительным.
Лен слушал с открытым ртом. Вдруг он услышал чьи-то шаги и понял, что сюда идет отец. Он пытался заставить бабушку замолчать, но она, казалось, забыла о его присутствии.
– А по телевизору показывали ковбоев. Музыка, леди в красивых платьях с открытыми плечами. Как я мечтала тоже одеть такое, когда вырасту… Книги с картинками, закусочная мистера Блумера с мороженым и шоколадными кроликами…
– Это ты заставил бабушку рассказывать? – строго спросил отец.
– Нет, не я, честное слово! Она сама начала, про свое красное платье.
– Легким, – продолжала бабушка, – легким, красивым и удобным – таким был мир. А потом это все исчезло. Так быстро…