Услышав шум, Сирокко подняла голову, отчего Валья предостерегающе заворковала. Рокки подметил, что голову Фея держит неуверенно, а взгляд ее несколько рассеян. Кроме того, когда она заговорила, речь ее оказалась невнятной, но ничего другого он и не ожидал.
— Ну вот, — сказала Сирокко. — Теперь можно начинать. Валяй, док, пили.
Конел знал здесь всех, кроме двух титанид. В палатке находились Рокки и Валья, конечно же Менестрель, а также сын Вальи Змей. Если не считать передних половых органов, Валья и Змей казались однояйцевыми близнецами — хотя Валье было двадцать лет, а Змею всего пятнадцать. Долгое время Конел не мог их различить. Кивнув Альту (Гиполидийский Дуэт) Токката, которого знал лишь шапочно, Конел был представлен Челесте и Флейте из аккорда Псалом. Обе титаниды важно ему поклонились.
Затем Конел стал смотреть, как Рокки подходит к Капитану и опускается рядом с ней на колени. Змей передал Рокки черный чемоданчик, откуда тот достал стетоскоп. Пока он прилаживал прибор к своим большим ушам, Сирокко ухватила другой конец и приставила его к своей выбритой голове. Затем она несколько раз стукнула себя кулаком по лбу.
— Бомм, бомм, бомм, — гулко проинтонировала Фея и расхохоталась.
— Да, Капитан, очень смешно, — сказал Рокки, передавая блестящие стальные скальпели и сверла Змею, который отвечал за стерилизацию. Конел пододвинулся поближе и сел рядом с Рокки. Сирокко потянулась и крепко пожала ему руку.
— Рада, что ты пришел, Конел, — сказала она и, похоже, нашла в этом что-то смешное, поскольку снова принялась хохотать. Конел сообразил, что она под наркозом. Одна из сестер Псалом сняла с ног Сирокко одеяла и принялась вкручивать иглы между большим и указательным пальцами.
— Ай, — без особого выражения произнесла Фея. — Ой. Мама.
— Что, больно?
— Не-а. Ни черта не чувствую. — И она захихикала.
Конел взмок от пота. Он смотрел, как Рокки нагибается, снимает одеяло с груди Сирокко и прикладывает ухо к ее сердцу. Прослушав в нескольких местах, Рокки затем прислушался к ее голове. Далее он повторил весь процесс со стетоскопом, не испытывая, судя по всему, особого доверия к прибору.
— Но слишком ли тут жарко? — спросил Конел.
— А ты куртку сними, — не поворачивая головы, посоветовал Рокки.
Конел последовал совету и тут же понял, что в палатке скорее холодно. Пот, струившийся по всему телу, казался липким.
— Скажи-ка, док, — начала Сирокко. — Когда ты все провернешь, смогу я на пианино играть?
— Конечно, — отозвался Рокки.
— Во здорово! Ведь я...
— ...никогда на нем играть не умела, — закончил Рокки. — Старый прикол, Капитан, очень старый.
А Конел не удержался — он этого прикола еще не слышал. И расхохотался.
— Какого черта ты там веселишься? — проревела Сирокко, привстав с кресла. — Я тут, можно сказать, уже одной ногой в могиле, а тебе смешно, да? Ах ты скотина! Да я тебя... — Конелу так и не довелось услышать, что же она с ним сделает, так как Рокки стал ее успокаивать. Гнев ее улегся так же стремительно, как и вспыхнул, — и Сирокко рассмеялась. — Слышь, док, так смогу я на пианино играть?
Рокки тем временем мазал лоб Сирокко зеленым составом. Три титаниды негромко запели. Конел знал, что это успокоительная песнь, но на него она не подействовала. А вот Сирокко заметно расслабилась. Наверное, песнь помогала, если знать слова.
— Подождал бы ты, Конел, снаружи, — не поднимая головы, предложил Рокки.
— О чем речь? Я останусь здесь. Надо же кому-то смотреть, чтоб ты не напортачил.
— Я серьезно думаю, что тебе лучше уйти, — глядя на него, сказал Рокки.
— Ерунда. Я выдержу.
— Ладно.
Рокки взял скальпель и быстро провел аккуратную дугу от макушки Сирокко до самых ее бровей. Затем алыми кончиками пальцев оттянул кусок кожи вправо, обнажая окровавленный череп.
— Вынесите его наружу, — сказал Рокки. — Через пару минут оклемается.
Он услышал, как Челеста трусит наружу с обмякшим телом Конела — точно так же, как чуть раньше услышал глухой стук падения. Глаз от работы Рокки никогда не отрывал. Он знал, что Конел упадет в обморок. Парень уже десять минут просто об этом кричал. Любой титанидский целитель легко распознавал симптомы, хотя человеческое ухо ничего такого не слышало.
К безусловным преимуществам титанид над людьми в первую очередь относился слух.
Именно ухо титаниды первым услышало странные звуки, исходящие у Сирокко из головы. Звуки эти не зафиксировала бы никакая магнитофонная пленка. Пожалуй, в человеческом понимании, это были даже и не звуки. Но целый ряд титанидских целителей их расслышал: злые шепотки, предательское ворчание. В голове у Сирокко находилось нечто, чему там быть не полагалось. И никто понятия не имел, что это.
Рокки прилично изучил человеческую анатомию. Кое-кто предлагал подыскать для операции человеческого доктора, но в конце концов Сирокко это отвергла, предпочитая попасть пусть не в столь опытные, зато в дружеские руки.
И вот Рокки оказался здесь. Готовый вскрыть череп существа, значившего для его расы примерно то же, что Иисус Христос для человеческой секты, известной как христиане.
Рокки отчаянно надеялся, что никто не понял, как ему страшно.
— Ну и как там? — спросила Сирокко. Голос ее произвел на Рокки уже лучшее впечатление: намного спокойней. Он счел это добрым знаком.
— Никак не пойму. Тут эта большая черная восьмерка в белом круге...
Сирокко хихикнула.
— А я думала там будет написано: «Оставь надежду всяк сюда входящий». — Закрыв ненадолго глаза, она глубоко вздохнула. — Думала, смогу хоть на секунду это почувствовать, — дрожащим голосом продолжила Фея.
— Невозможно, — отозвался Рокки.
— Тебе лучше знать. Можно попить?
Валья поднесла к ее губам соломинку, и Сирокко втянула в себя глоток воды.
— Так я и думал, — после тщательного выслушивания заключил Рокки. — Проблема лежит глубже.
— Надеюсь, не слишком глубоко.
Рокки пожал плечами и потянулся за дрелью.
— Если так, то я тут бессилен. — Соединив дрель с растением-батарейкой, он проверил ее работу и услышал пронзительный вой. Сирокко скривилась.
— Расскажи мне про рок-н-ролл, — попросила она. Рокки приставил сверло к черепу Сирокко и включил дрель.
— Рок-н-ролл возник как смесь нескольких музыкальных направлений, существовавших в человеческой культуре в начале 1950-х годов, — начал Рокки. — Ритм-энд-блюза, джаза, госпела, отчасти кантри. Все это под различными названиями и в различных стилях начало складываться воедино где-то в районе 1954 года. Большинство членов нашего аккорда считает, что своего первого синтеза все это достигло у Чака Берри в песне под названием «Мейбеллина».
— "Зачем ты неверна мне?" — пропела Сирокко. Переместив сверло на новое место, Рокки с подозрением посмотрел на Фею.
— Ты даже расследование провела, — осудил он ее.
— Просто полюбопытствовала насчет названия твоего аккорда.
— Рок-н-ролл стал изящной нотой в истории музыки, — признал Рокки. — Какое-то время он содержал в себе притягательную энергию, но потенциал его вскоре был подорван. В то время такое, разумеется, случалось довольно часто; новая музыкальная форма редко протягивала даже пару лет, а уж тем более десятилетие.
— Но ведь рок-н-ролл продлился пять десятилетий, разве не так?
— Тут мнения расходятся. — Он закончил вторую дырку и приступил к третьей. — Разновидность музыки, известная как «рок», просуществовала долго, но она отказалась выражать цайтгайст.
— Ты мне тут без ученых словечек. Я всего лишь тупая женщина, куда мне до хитрозадых титанид.
— Извини. Созидательная энергия расходовалась на все более витиеватую продукцию, подавленную техническими возможностями, которые у людей не хватало пороху с толком использовать и не хватало ума осмыслить. В результате получилась пустышка в блестящей обертке, где процесс был важнее тезиса. Мастерство в роке с самого начала не сильно ценилось, а вскоре о нем и совсем забыли. Достоинства музыканта стали измерять в децибелах и мегабаксах. За неимением лучшего рок плелся дальше, мертвый, но не погребенный, пока где-то в середине 90-х его окончательно не перестали считать серьезной музыкой.
— Резкие слова для парнишки, чей аккорд зовется Рок-н-роллом.
Рокки уже закончил пятую дырку. И приступил к шестой.
— Вовсе нет. Я просто не желаю обожествлять труп, как это делают некоторые грамотеи. Музыка барокко по-прежнему жива, раз есть те, кто ее играет и кому она нравится. В этом смысле жив и рок-н-ролл. Но потенциал барокко истощился столетия назад. То же самое произошло и с роком.
— Так когда он умер?
— Я же говорю — мнения расходятся. Многие считают, что в 1970-м, когда Маккартни подал в суд на «Битлз». Другие утверждают, что аж в 1976-м. Некоторые, по различным причинам, предпочитают 1964-й.
— А сам-то ты что предпочитаешь?
— Между 64-м и 70-м. Ближе к 64-му.
Рокки уже прорезал целый набор из восьми дырок. Теперь он взялся соединять их пилой. Работал он молча, и Сирокко какое-то время не находила что сказать. Слышался только скрежет дисковой пилы по кости, да еще снаружи доносился тихий плеск волн о борт лодки.
— Я слышала, что критики высоко ставили Элтона Джона, — наконец заметила Сирокко.
Рокки только фыркнул.
— А как насчет возрождения рока в 80-х?
— Барахло. Может, еще и диско помянешь?
— Нет. Боже упаси.
— Вот именно. Ты же не хочешь, чтобы у меня рука соскользнула.
Сирокко закричала.
Рука Рокки и впрямь чуть не соскользнула с дисковой пилы. Такого страдания в голосе человека он еще не слышал. Вопль становился все громче и пронзительней, и Рокки захотелось провалиться сквозь землю. Что же он наделал? Как он посмел причинить своему Капитану такую боль?
Если бы не сильные руки Вальи, Сирокко содрала бы кожу со своего лица. А так лишь все ее мышцы натянулись как струны. Сирокко билась в руках титанид, и крик вскоре затих от нехватки воздуха. Тишина эта оказалась для Рокки еще мучительней. Сирокко прикусила язык; Змей вмешался и сунул ей между зубов деревянный брусок. Брусок, к несчастью, попал в уголок рта. Давление распределилось неравномерно, и Рокки тут же услышал хруст челюсти.
Затем все кончилось. Сирокко открыла глаза и опасливо взглянула влево-вправо, словно высматривая кого-то готового на нее напасть. Деревянный брусок был почти перекушен надвое.
— Что это было? — с трудом пробормотала Фея, глотая слова. Рокки осторожно ощупал ее челюсть, нашел трещину, и решил заняться ею позднее.
— Я надеялся, ты сама расскажешь. — Он подался назад, позволяя Змею вытереть пот с ее лица.
— Было... вроде как все головные боли, вместе взятые. — Сирокко явно недоумевала. — Но я почти ничего не помню. Будто не у меня болело — или вообще не болело.
— Этому стоит порадоваться. Хочешь, чтобы я продолжил?
— О чем речь? Теперь назад ходу нет.
Рокки посмотрел на свою руку, которая только-только перестала дрожать. Эх, и дернуло же его изучать человеческую анатомию! Если б не проклятое любопытство, тут бы сейчас кто-то другой парился.
— Похоже, это предостережение, — вот и все, что он смог сказать. Впрочем, хоть Рокки никому и не рассказывал, он прекрасно представлял себе, что найдет в черепе у Феи.
— Вскрывай, — велела Сирокко и снова закрыла глаза.
Рокки подчинился. Закончив последний распил, он убрал часть черепа. Под ней оказалась твердая мозговая оболочка — все, как указывал Грей. Под пленкой можно было различить очертания мозга. По центру, в большой продольной щели меж двумя лобными долями, виднелось вздутие, которому там быть не полагалось. Формой вздутие напоминало перевернутый крест — словно какая-то нечестивая дьявольская отметина.
«Клеймо Демона», — подумал Рокки.
Прямо у него на глазах вздутие зашевелилось.
Надрезав пленку по кругу, Рокки отделил ее от серого вещества. Потом посмотрел на притаившийся в щели кошмар. А кошмар, моргая глазами, посмотрел на него в ответ.
Тварь была белесая и прозрачная, если не считать головы. Напоминала она крошечную змейку с двумя лапками, на концах которых имелись микроскопические когтистые пальчики. Тело твари покоилось в продольной щели, а хвост скрывался где-то между полушарий.
Все это Рокки заметил в первые несколько секунд; затем взгляд его привлекла морда твари. Морда ящерицы, с непомерно крупными, подвижными глазами троглодита. Но рот шевелился; у монстра имелись губы, и Рокки даже разглядел язычок.