— Одну минуту! — возбужденно воскликнул Макс Три Ствола. — Ты, похоже, держишь нас за дураков.
— Отнюдь. — О’Грейди самодовольно улыбнулся.
— Ты просто не мог выиграть эту партию!
— А ты не полагайся на мое слово, — ответил О’Грейди. — Кто в «Аванпосте» самый умный?
— Эйнштейн.
— Спроси его.
— Он слепой, глухой и немой, — фыркнул Макс. — А если этого мало, еще и никогда в жизни не играл в покер.
— Одну минуту, — Большой Рыжий повернулся ко мне. — Томагавк, твой Регги может передать все эти правила компьютеру, который Эйнштейн всегда держит в руке?
— Почему нет? — пожал плечами я.
— Ему потребуется не один час, чтобы овладеть только основами игры, — запротестовал Макс.
— Плохо ты знаешь Эйнштейна. — В голосе Большого Рыжего слышался укор.
Я отдал Регги соответствующие указания, он загудел и зажужжал, точно так же как и компьютер Эйнштейна, который потом начал что-то печатать на ладони левой руки владельца. Двадцать секунд спустя Эйнштейн улыбнулся, впервые за те несколько месяцев, что он провел в «Аванпосте», и его пальцы забегали по клавиатуре компьютера.
Регги вновь загудел, а потом сообщил монотонным голосом: «Эйнштейн говорит, что О’Грейди не мог проиграть».
— Что ж, если Эйнштейн не глупейший гений Пограничья, то я не знаю, кто может быть глупее его! — воскликнул Макс.
— Ты абсолютно уверен, что мы с Эйнштейном ошибаемся? — спросил О’Грейди.
— Именно так.
— И готов поставить сотню кредиток?
— Настоящие карты, как в Монте-Карло?
— Да.
— Новая колода, те же правила?
— Новая колода, те же правила, — согласился О’Грейди.
Макс вытащил из кармана сотенную, бросил на свой столик.
— Играем.
О’Грейди сел напротив него, я достал новую колоду, распечатал, принес им.
— Ты набираешь карты первым, — напомнил Макс.
— Знаю.
— И при одинаковых картах победа за мной.
О’Грейди разложил на столе пятьдесят две карты, картинками вверх. Я думал, он наберет стрит-масть или четырех тузов. Вместо этого он взял четыре десятки.
Потом повернулся к Сахаре дель Рио, которая нависла над его плечом.
— Выбери для меня пятую карту, дорогая.
— Но я не знаю правил игры, — запротестовала она.
— Это не имеет значения, — заверил ее О’Грейди. — Можешь брать любую.
Она пожала плечами, протянула руку и взяла двойку бубен.
— Спасибо, дорогая моя, — поблагодарил ее О’Грейди и посмотрел на Макса. — Твоя очередь.
Макс тут же схватил четырех тузов и короля.
— Значит, пустил в ход тяжелую артиллерию, — прокомментировал О’Грейди.
— Посмотрим, чем ты сможешь их перебить, — задиристо ответил Макс.
— Перебью, — пообещал О’Грейди. — Время сбрасывать карты и брать новые, не так ли?
— Валяй.
О’Грейди сбросил три десятки и двойку, а к оставшейся десятке подобрал стрит-масть, начиная с короля.
— Твоя очередь, Макс.
Макс посмотрел на свои карты, потом на карты О’Грейди, опять на свои.
— Дерьмо! — проревел он.
— Вот видишь. Моя стрит-масть бьет твоих четырех тузов, а поскольку десяток нет, ты не можешь набрать стрит-масть с картинками. Самой старшей твоей картой будет девятка.
— А если бы я сразу начал со стрит-масти, а не с четырех тузов?
— Какая разница? Все равно выше девятки ты бы не поднялся.
— Минутку, — вмешался Адский Огонь ван Винкль. — Допустим, он взял бы четыре девятки. Ты не смог бы оставить четыре десятки, потому что при сбросе он бы мог взять четыре туза или собрать стрит-масть. Что бы ты сделал?
— Сбросил бы три десятки и двойку и набрал бы королевскую стрит-масть, с тузом, — ответил О’Грейди. — Без десяток перебить ее ему бы не удалось. — Он протянул руку, взял сотенную, аккуратно сложил, сунул в карман. — Недорогой урок, учитывая, как часто каждый из вас, покинув «Аванпост», воспользуется им. — Он улыбнулся. — Только не в окрестностях Монте-Карло IV… С чувством юмора там не очень…
— У тебя есть и другие трюки, о которых ты мог бы нам рассказать? — спросил Макс.
— Только не за паршивую сотню кредиток. — Тут он заметил, что Вилли Бард торопливо заполняет очередную страницу блокнота. — Эй, вот этого записывать как раз и не надо.
— Он — Бард, — заметил я. — И записывает все.
— Записывает все? — переспросил Катастрофа Бейкер.
— Да. Он — наш летописец. Когда-нибудь благодаря ему ты станешь знаменитым.
— С этим у меня и так хорошо.
— И я не хочу, чтобы миллионы людей узнали о том, что я провернул на Монте-Карло, — поддержал его О’Грейди. — Могу рассказать об этом горстке людей, собравшихся у черта на куличках, но вот в книге писать об этом незачем. Возможно, этот трюк мне еще понадобится.
— Не волнуйтесь, — ответил Бард. — Пройдет двадцать, а то и тридцать лет, прежде чем я подготовлю книгу к публикации.
— И как давно ты работаешь над своим шедевром? — спросил Бейкер.
— С того дня, как Томагавк открыл «Аванпост».
— Сколько страниц ты исписал?
— Давно потерял счет. Но после правки надеюсь уложиться в четыре тысячи.
— До половины уже дошел?
— Еще нет.
Бейкер улыбнулся.
— И кто-то опубликует такую книгу?
— Это не моя забота. — Бард пожал плечами. — Мое дело — написать ее.
— Никогда не понимал людей искусства.
— Эй, здравого смысла у нас ничуть не меньше, чем у остальных, — вмешался Маленький Майк Пикассо. — А то и побольше, чем у многих.
— Возможно, — не стал спорить Бейкер. — По правде говоря, и среди моих знакомых был только один такой человек.
— Художник? — спросил Маленький Майк.
Бейкер покачал головой.
— Оперная певица. Слышал когда-нибудь о Мелоди Дуве?
— Скорее нет, чем да.
— Дива Дува! — В голосе Никодемия Мейфлауэра слышалось восхищение. — Я видел несколько ее голофильмов. У нее был потрясающий голос. Что с ней случилось?
— Она стала жертвой неудачного столкновения техники и искусства, — ответил Катастрофа Бейкер.
— Похоже, нас ждет неплохая история, — предположил преподобный Билли Карма.
— Да нет, рассказывать особо нечего, — качнул головой Бейкер. — Телосложением она не отличалась от других известных оперных певцов, другими словами, весила триста пятьдесят фунтов. Поэтому и любила планеты с низкой гравитацией, на которых могла передвигаться с грацией танцовщицы. В последний раз она выступила на Новом Самарканде, в возобновленной постановке «Тоски».
— Я видел этот голофильм.
— Должно быть, ты видел более раннюю постановку, — возразил Бейкер. — Эта прошла только один раз и записать ничего не успели.
— А что произошло?
— Новый Самарканд — теплая планета, поэтому все постановки идут у них в огромном амфитеатре под открытым небом. Тоска, как известно, кончает жизнь самоубийством, бросившись с высокой башни. Обычно они укладывали за сценой несколько воздушных матрасов, чтобы певица не разбилась. Но габариты Дивы Дувы заставили их заменить матрасы гидробатутом.
— Гидробатутом? — хмурясь, переспросил Макс.
Бейкер кивнул.
— Она полетела вниз, ударилась о гидробатут и полетела вверх. Как я вам уже говорил, гравитация на Новом Самарканде низкая. Она набрала первую космическую скорость и столкнулась с грузовым кораблем около одной из лун планеты. — Он вздохнул. — На следующий день они убрали гидробатут и поставили водяной бассейн для ее дублерши. — Бейкер печально покачал головой, — Никто не удосужился спросить у бедной девушки, умеет ли она плавать.
Они переваривали историю в гробовом молчании. Первым подал голос Макс.
— Ты абсолютно уверен, что это правда?
Бейкер воинственно вскинул челюсть.
— Ты сомневаешься в моей честности?
— Нет, что ты, — заверил его Макс. — Только в твоей памяти.
— Конечно, некоторых память подводит. — Бейкер расслабился.
И тут в «Аванпост» вошел Ахмед Альфардский, в светящихся одеяниях и сверкающем тюрбане. Над Катастрофой Бейкером и Большим Рыжим он возвышался минимум на фут, и куда больше над остальными.
— Добрый вечер, господа, — поздоровался он, затем поклонился в сторону Золушки и Матери Земли. — И, разумеется, дамы. — Посмотрел на меня. — Война приближается, Томагавк.
— Кому-нибудь удалось определиться, с кем предстоит воевать? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Понятия не имею.
— Тогда с чего ты решил, что началась война?
— Они стреляют по кораблям Флота.
— Да, это похоже на войну, — вздохнул Макс.
— И сколь они далеко? — спросил я.
— Кто знает? — неопределенно ответил Ахмед. — Все зависит от того, как часто и как точно стреляет Флот.
— Я бы особо не беспокоился, — высказал свое мнение Могильщик Гейнс. — Ни одна война не забиралась в такую глушь.
— И эта не заберется, — уверенно заявил Никодемий Мейфлауэр и даже кивнул в подтверждение своих слов.
— А если заберется, они пожалеют о том, что не двинулись в каком-то другом направлении, — вставил Катастрофа Бейкер. — Пусть только посмеют помешать мне выпивать и общаться с друзьями. Я убивал людей за куда меньшие прегрешения.
— А разве есть большее прегрешение? — полюбопытствовал Макс Три Ствола.
— На ум вроде бы не приходит, — признал Катастрофа Бейкер.
Вновь открылась дверь и вошли Сидящий Конь и Неистовый Бык* [4] . За стенами, как обычно, завывал ветер и их покрывала красная пыль, которая при тихой погоде толстым слоем лежит на поверхности Генриха II.
Одежда из кожи плюс головные уборы с перьями не очень-то вязались с шарообразными, оранжевыми, покрытыми густой шерстью, трехногими инопланетянами, но за долгие годы мы к этому привыкли.
— Эй, Томагавк… — начал Неистовый Бык.
— Знаю, знаю, — оборвал я его. — Война надвигается.
— Какая война? — спросил он.
— Если б я знал, — ответил я. — Начнем еще раз.
— Конечно, — дружелюбно согласился Неистовый Бык. — Эй, Томагавк, пару «Синих ангелов» для меня и моего напарника.
— Занятное название, — отметил Бейкер. — Налей-ка и мне.
— Тебе не понравится. — Сидящий Конь взял стакан. — Для людей это яд.
— Правда?
— Правда.
— Отменяю заказ, Регги. Между прочим, с чего это трехногие оранжевые мохнатые мячи начали одеваться, как индейцы?
— Мы с Велитаса IV, — ответил Сидящий Конь.
— Никогда не слышал о такой планете.
— Потому что теперь она называется иначе, — объяснил Сидящий Конь.
— Нас колонизировали потомки великого племени сиу, — продолжил Неистовый Бык. — Но вместо того чтобы эксплуатировать нас, они разделили с нами свои знания и культуру, и в конце концов мы стали братьями по крови и взяли индейские имена. Мы даже переименовали планету. Теперь она называется Биг-Литтлхорн IV. — Он помолчал. — Сидящий Конь и я, мы стали завсегдатаями «Аванпоста», потому что нам нравится любой человек, называющий себя Томагавком.
— Спрашиваю только из любопытства, — не унимался Бейкер, — кто-нибудь из вас видел лошадь или быка?
— Нет, но мы видели много Неистовых людей и еще больше тех, кто проводил свое время сидя, когда следовало что-то делать.
— Ну, это не про меня, — ответил Бейкер. — А будь моя воля, я бы стал Джеронимо* [5] .
— А я Джимом Торпом* [6] , — вмешался Большой Рыжий.
— А я — Покахинтас* [7] , — вставила Золушка.
— Так прилетайте на Большой Малый Рог и возьмите себе имена, какие хотите, — предложил Сидящий Конь.
— А в дополнение к именам каждую субботу вы сможете наносить на лицо боевой раскрас, — добавил Неистовый Бык.
— И сколько жен разрешено иметь индейцу? — спросил Бейкер.
— Со сколькими бы женщинами ты смог жить? — задал встречный вопрос Сидящий Конь.
— Если исходить из моего достаточно долгого и обширного опыта, в итоге получается, что меньше чем с одной, — ответил Бейкер.
— Видишь? — кивнул Сидящий Конь. — На поверку выходит, что ты совсем и не инопланетянин.
— Я вообще-то думал, что инопланетяне — вы.
— Для нас мы — не инопланетяне.
Они унесли стаканы с «Синим ангелом» за столик и начали играть в какую-то игру, с картами, камешками и перышками.
— Я вот думаю, а чего мы должны тревожиться из-за этой войны, — подхватил разговор преподобный Билли Карма.
— Они трижды подумают, прежде чем атаковать «Аванпост», — изрек Макс. — Все-таки здесь обретаются живые легенды. Им не захочется с нами связываться.
— Если это безбожные хлордышащие, они, возможно, и не знают о нас, — резонно указал Карма. — А может, у них другие легенды.
— Если они — безбожные хлордышащие, к Генриху II интереса у них не больше, чем у нас — к их родной планете. — Никодемий Мейфлауэр улыбнулся своей шутке и лицом, с вдовьим пиком и длинным крючковатым носом, превратился в дьявола, как я его представлял. Возможно, поэтому он и взял себя имя Никодемий.