Тук, тук, тук. Малый круг, большой круг, правое предсердие, левый желудочек, левое предсердие, правый желудочек, тук, тук. Вдох, пауза, выдох, пауза.
Стоп! Кларенс поражен. На зеленом фоне листвы багровые лепестки, источающие небывалый аромат. Он опускается на колени и, как зверь, обнюхивает куст.
В глазах идущей навстречу девушки — насмешка и невольное восхищение. Он очень красив, этот человек, стоящий на коленях перед цветами.
— Вы что-нибудь потеряли? — спрашивает она улыбаясь.
— Нет, я просто хочу запомнить запах. Вы не знаете, как называются эти… — Проклятье! Он забыл название. — Эти… растения?
— Цветы, — поправляет она: — Обыкновенные красные розы. Неужели вы никогда их не видели?
— Нет, не приходилось. Спасибо. Теперь я запомню: красные розы.
Он поднимается на ноги и, осторожно коснувшись пальцами лепестков, идет дальше.
Раз, два, три! Левой, левой!
Девушка с удивлением глядит ему вслед. Чудак, а жаль. Пожалуй, он мог бы быть немного полюбезнее.
«Розы, красные розы», — повторяет он на ходу…
Кларенс распахивает дверь аудитории. Сегодня здесь семинар. Похожий на старого мопса, Леви стоит у доски, исписанной уравнениями. Он оборачивается и машет Кларенсу рукой, в которой зажат мел. Все взоры обращены к Кларенсу. В дверях толпятся студенты. Они пришли сюда, конечно, не из-за Леви. Герой дня Кларенс, представитель касты бессмертных.
— Прошу извинить за опоздание, — говорит он, садясь на свое место. — Пожалуйста, продолжайте.
Быстрым взглядом он окидывает доску. Так, так. Кажется, старик взялся за доказательство теоремы Лангрена. Занятно.
Леви переходит ко второй доске.
Кларенс не замечает устремленных на него глаз. Он что-то прикидывает в уме. Сейчас он напряжен, как скаковая лошадь перед стартом.
«Есть! Впрочем, подождать, не торопиться, проверить еще раз. Так, отлично!»
— Довольно!
Леви недоуменно оборачивается.
— Вы что-то сказали, Кларенс?
На губах Кларенса ослепительная, беспощадная улыбка.
— Я сказал довольно. Во втором члене — нераскрытая неопределенность. При решении в частных производных ваше уравнение превращается в тождество.
Он подходит к доске, небрежно стирает все написанное Леви, выписывает несколько строчек и размашисто подчеркивает результат.
Лицо Леви становится похожим на печеное яблоко, которое поздно вынули из духовки. Несколько минут он смотрит на доску.
— Спасибо, Кларенс… Я подумаю, что здесь можно сделать.
Сейчас Кларенс нанесет решающий удар. Настороженная тишина в аудитории.
— Самое лучшее, что вы можете сделать, это не браться за работу, которая вам не под силу.
Нокаут…
…Он снова идет по улице. Раз, два, три! Левой, левой! Вдох, пауза, выдох, пауза.
5
— Олаф!
В дверях — сияющая, блистательная Эльза. До чего она хороша — юная Афродита, рожденная в растворе регенерационной ванны.
* * *
Празднично накрытый стол. Рядом с бутылкой старого вина — свадебный пирог. Два голубка из крема держат в клювах цифру 75.
— Посмотри, что я приготовила. Этому вину тоже семьдесят пять лет.
Слава богу, кажется, Эльза успокоилась. Но почему семьдесят пять?
— Очень мило, хотя и не вполне точно. Мне не семьдесят пять лет, а сто, да и тебе, насколько я помню, тоже.
Опять этот странный, встревоженный взгляд.
Он отрезает большой кусок пирога и наливает в бокалы вино.
— За бессмертие!
Они чокаются.
— Мне бы хотелось, — говорит Кларенс, пережевывая пирог, — чтобы ты в этом году обязательно прошла инверсию. У тебя перегружен мозг. Поэтому ты выдумываешь несуществовавшие события, путаешь даты, излишне нервозна. Хочешь, я завтра позвоню Леруа? Это такая пустяковая операция.
— Олаф. — Глаза Эльзы умоляют, ждут, приказывают. — Сегодня двадцать третье августа, неужели ты не помнишь, что произошло семьдесят пять лет назад в этот день?
6
Зловещее дыхание беды отравляло запах роз, путало стройные ряды уравнений. Беда входила в сон, неслышно ступая мягкими лапами. Она была где-то совсем близко. Не открывая глаз, Кларенс положил руку на плечо жены.
— Эльза!
Он пытался открыть застывшие веки, отогреть своим дыханием безжизненное лицо статуи, вырвать из окостеневших пальцев маленький флакон.
— Эльза!!
Никто не может пробудить к жизни камень.
Кларенс рванул трубку телефона…
* * *
— Отравление морфием, — сказал врач, надевая пальто. — Смерть наступила около трех часов назад. Свидетельство я положил на телефонную книгу, там же я записал телефон похоронного бюро. В полицию я сообщу сам. Факт самоубийства не вызывает сомнений. Думаю, они не будут вас беспокоить.
— Эльза! — Он стоял на коленях у кровати, гладя ладонью холодный белый лоб. — Прости меня, Эльза! Боже, каким я был кретином! Продать душу! За что? Стать вычислительной машиной, чтобы иметь возможность высмеять этого болвана Леви!
* * *
В доме Короля фантастов царило уныние. Уже было предложено и рассмотрено свыше двадцати тем, но ни одной из них не хватало главного — оригинальности.
— Можно было бы, — робко сказала миссис Пенроуз, — написать рассказ о роботах, уничтоживших людей. Пусть они оставят несколько человек, чтобы держать их в клетках вместе с обезьянами в зоологическом саду.
— Я уже писал на эту тему. Несколько раз.
— Может быть, — сказал Том, — редактора заинтересует рассказ о гибели человечества от мощного взрыва на Солнце. Тут можно дать отличные сцены: захват космических кораблей шайкой гангстеров. Они предлагают возможность спасения тем, кто согласится продаться им в рабство. Человечество начинает новую жизнь где-нибудь в созвездии Рака, организуя там рабовладельческое общество. Это не тема, а золотоносная жила!
К сожалению, и эта жила была полностью истощена старателями-фантастами.
— Папа! — раздался голос крошки Мод. — Напиши рассказ о Красной Шапочке и Сером волке.
Внезапная идея, яркая, как молния, озарила мозг писателя. Он нежно поцеловал золотистые локоны на гениальной головке своей дочери и сел за машинку…
Утром Пенроуз небрежно бросил на стол редактора рукопись. Она называлась