– Ну, заснет крепче. Погоди, я принесу.
Герка каким-то фантастическим образом проснулся.
– Эй, вы там что, пить собираетесь?
– Я замерзла, – говорю. – Я, правда, что-то читала насчет выпивки и теплоотдачи. Вроде как не рекомендуется. Но у меня есть свой жизненный опыт, и он говорит об обратном.
Томас принес флягу. Я налила Кристине в колпачок – вполне солидная доза, потому что колпачок был хороший – я имею в виду, большой.
Потом я отняла у нее колпачок в свою пользу. Это был, и правда, коньяк, да еще и неплохой. Последний раз я пила какой-то дрянной спирт, который выдали редакции по разнарядке на Новый год.
– Жизнь не так уж безнадежна, – говорю.
– Давай сюда, – сказал Герка. – Не жадничай.
Мы выпили еще по разу – кроме Кристины, потому что я боялась действия гремучей смеси коньяка со снотворным. Не знаю, что из этого выходит, но знаю, что вроде нельзя. Герка открыл банку тушенки, и я обрела покой.
То есть, обрела бы, потому что Кристина заснула, и я задремала тоже, но тут Герка растол меня и сказал:
– Иди сюда.
Мы отошли почему-то в сторону.
– Мы пытаемся решить, что делать дальше, – объяснил Томас.
Я сразу вошла в свое обычное безответственное состояние.
– Не знаю. Решайте сами. Насколько я знаю, такие переломы срастаются долго.
– Можно оставить ее где-нибудь. Может, тут живет кто-нибудь поблизости. Тут раньше был поселок, неподалеку. А на обратном пути – забрать.
– Нет тут никакого поселка, – ответил Томас. – Давно уже нет. Самый ближайший населенный пункт это тот городок, как он там называется – Лазурное, что ли. Но там уже не наш военный округ. И там какой-то гарнизон стоит.
А надо сказать, между военными округами отношения складываются самые разные – от пограничных стычек до вооруженного нейтралитета и каких-то сложных договоров о взаимопомощи. Но предугадать действия того или иного коменданта практически невозможно, потому что в своем округе он – царь и бог, а божественность нелогична в принципе.
– Ну ладно, – сказал Герка, – значит, это отпадает. Хотя, если мы ее туда затащим, убьют ее, что ли?
– Ее, может, и нет, – сказал Томас, – а вот нас...
– Хорошо. А что ты молчишь? – Это он мне.
– Конечно, – говорю, – в принципе, самое разумное было бы ее где-нибудь оставить. Но очень мало вероятности, что мы подберем ее на обратном пути. Я теперь думаю, мало вероятности, что мы вообще вернемся.
– Ну, спасибо за совет. Ты вообще какой-нибудь выход видишь? – спросил Герка.
Томас сказал:
– Завтра у нас что, восемнадцатое? Так вот, завтра по этому шоссе пройдет автоколонна. Она как раз назад идет, в город.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я с этой автоколонной ходил. И там есть несколько моих знакомых. Они довезут ее до места и проследят, чтобы она попала домой. Плохо, конечно, – эти закрытые грузовики трясет, а ехать ей придется в кузове, и вообще много разных сложностей. Но ведь это всего пара дней, не больше, а дома ей будет спокойнее.
– А что, Герка? Это выход!
Это был действительно выход, потому что он избавлял и нас – от чувства вины. Тащить ее с собой было невозможно, оставить здесь – тоже; а уж в чужом округе, где и со своими больными справиться не могут... Одна, беспомощная, ни одного знакомого лица... До сих пор из всей этой ситуации я видела лишь один возможный выход – остаться тут, пока она не сможет ходить, – впрочем, выход на самом деле тоже невозможный, поскольку выжить в этой степи сложно, а уж прокормиться шансов так же мало, как и найти под ближайшим кустом бриллианты английской короны.
С этой мыслью, все еще чувствуя себя виноватой, я отправилась спать. Мучило меня то, что, не будь предложения Томаса, из всей этой истории не удалось бы выйти достойно. Такие безвыходные положения встречаются сейчас сплошь и рядом, и никакое самопожертвование, никакая порядочность ничего не меняют. Они просто утрачивают свое значение, как стертые в обращении медяки.
На какой-то миг, когда я засыпала и мозг работал независимо, сам по себе, мне закралось в голову страшное подозрение – что Томас весь этот благостный исход выдумал на ходу, и что он просто попросит потихоньку от нас своих приятелей-драйверов свалить Кристину в ближайшую придорожную канаву за пределами видимости. Мысль была сама по себе достаточно нелепая, да и Томас до сих пор вроде не давал никаких поводов так на него наговаривать, но я решила на всякий случай попробовать как-то у него разузнать, что он в действительности собирается делать. Почему-то мне до сих пор кажется, что если спросить человека напрямую, он честно ответит «да» или «нет», а не то, что в этот момент именно ему выгодно. Порешив на этом, я постаралась отогнать от себя и свою вину, и связанные с Кристиной мысли – вообще все мысли.
Утром по-прежнему было холодно. Не знаю, как можно избавиться от мучительного ощущения, связанного с холодом, – мышцы напряжены, и отогреть их, расслабить никак не удается. Я умылась водой из этого вонючего ручья, который протекал по дну оврага – одна радость, что там не может быть никакого явного дерьма, потому что заводы стоят, да и сельскохозяйственных стоков тоже нет никаких – все, кто жил поблизости, давно разбежались. Холод меня донимал, холод и еще омерзительное чувство нечистоты, которое возникает, когда долго не меняешь одежду. Я причесалась на ощупь – у меня было карманное зеркальце, но смотреть на свою замерзшую рожу было противно. Потом походила немножко вдоль ручья, чтобы подразмяться. Костер прогорел, все спали на тюках вповалку, видимо потому, что возвращаться к жизни, которая не обещала ничего хорошего, никому не хотелось. Я натаскала еще немного сухих стеблей и хворосту – для этого пришлось отойти довольно далеко, потому что все, что валялось поблизости, мы подчистили еще вчера. Мне даже удалось разжечь свой костерок, не потратив при этом слишком много драгоценных спичек. Было так холодно, что даже есть не хотелось, хотя, в принципе, должно быть наоборот.
Кристина тоже спала, лицо у нее было такое бледное и застывшее, что я перепугалась, но, присмотревшись, увидела, что она дышит – потихоньку, но она вообще из тех людей, которые все делают потихоньку. Вот ее уж точно будить не следовало, потому что она вспомнит о боли сразу как проснется.
Я грелась у призрачного костерка, который давал больше дыма, чем пламени, и опять раздумывала над причинами и побуждениями, из-за которых я втянулась в эту авантюру. Понятно, что о том, чего не изменишь, и думать не стоит – что есть, то есть, но почему-то всегда тем не менее пытаешься переиграть ситуацию, словно те бесчисленные варианты, которые крутятся в голове, имеют какое-то отношение к реальности. При этом неосуществимые в принципе или упущенные возможности расцвечиваются чудными цветами радуги – да еще и возникает острая тоска по привычному укладу – как будто дома последнее время я жила в тепле и холе, ожидая от завтрашнего дня одно лишь хорошее.
Я вовремя засекла эту психологическую ловушку и не дала себе забраться в нее основательно и позволить ей захлопнуться; и тут как раз начали просыпаться остальные – кроме Кристинки, которую, видимо, крепко уложило вчерашнее сочетание снотворного с коньяком. Томас тоже подошел к костру и занялся котелком, в котором мы кипятили воду, – он уже сходил к ручью и теперь устанавливал котелок над огнем.
– Хоть попьем чего-нибудь горячего, – сказал он.
– Слушай, она до сих пор спит. Сколько ты ей вкатил?
– Ты понимаешь, – сказал он, – я так рассчитал, что лучше бы ей поспать. Первый шок за это время пройдет, а значит, меньше шансов, что возникнут какие-то осложнения.
– Ну не может же она проспать всю дорогу?
– Почему? – говорит он. – Я перед отправкой ее еще накачаю. Конечно, какие-то неприятные ощущения у нее будут, но она их не будет осознавать так уж четко, да и забудет все скорее.
– Ты действительно полагаешь, что ее довезут обратно?
– Что значит – полагаю? – сказал он. – Если сегодня мимо нас эта автоколонна пройдет и там будут те люди, на которых я рассчитываю, ее довезут наверняка.
– Томас, – говорю, – зря ты так уверен. Ведь она им – обуза. Лишний груз. Так же, как и для нас, собственно, но у нас есть по отношению к ней какие-то обязательства, а у них ничего такого нету. Они с ней возиться не станут.
– Я могу дать тебе слово, – сказал он, – но какой в этом толк? Ты что тогда, больше поверишь?
– Не знаю, – говорю. – Ума не приложу. Понимаешь, мне очень бы хотелось надеяться, что все будет в порядке, но ведь я просто не могу не думать о других возможностях.
Он сказал:
– Ты же сама понимаешь: она благополучно доберется, если вся колонна благополучно доберется, конечно, и за второе я уже не могу поручиться. Но, по крайней мере, в том, что с ней будет все в порядке, у меня больше уверенности. Если честно, то у меня не слишком утешительные прогнозы в другой области.
– Ты что имеешь в виду? – спросила я для порядка, потому что отлично знала, что он на самом деле имел в виду.
– Нас, конечно. – Он вздохнул. – Я имею в виду нас. Потому что мы сейчас болтаемся примерно на границе двух округов, и нам еще надо отсюда как-то выбираться. А у нас нет машины и оружия тоже нет.
– Может, не стоит зарекаться, потому что Герка мог с собой что-то прихватить, или Игорь. Просто на всякий случай.
– В принципе – да, – говорит он. – А ты?
– Нет. Я – нет.
– А почему, интересно?
– Томас, – говорю. – Я не охотник, а жертва. Заяц. Зайца ведь спасает то, что он отовсюду все время ожидает опасности. А если у меня было бы оружие, это чувство опасности притупилось бы. И я могла бы по неосторожности попасть в такую ситуацию, которой иначе постаралась бы просто избежать. Потому что, когда у человека оружие, он начинает вести себя увереннее – наглее, во всяком случае, – и оттого больше шансов, что он нарвется на какую-нибудь неприятность. Я любую систему самозащиты имею в виду – каратэ там, кунг-фу какое-нибудь. Да и без толку все это. У меня еще и реакция замедленная.
– Да, – сказал он, – про это я уже слышал. Что ты с ней так носишься, с этой твоей замедленной реакцией?
– Да ничего я не ношусь. По-моему, лучше заранее предупредить. А то, что я так прямо и мужественно говорю о своих недостатках, – так это я просто изживаю свои комплексы.
– Господи, как мне надоели все эти сложности, – говорит он.
– Попей лучше чаю, пока горячий.
Тут проснулись Герка с Игорем. Герка был в порядке – просто злой и встрепанный, а Игорь до сих пор выглядел так, словно он двигался во сне. Взгляд у него был мутный и какой-то расфокусированный. Может, потому, что во время этого катаклизма он расколотил свои очки.
– Попей чаю, – говорю. – Ты, сомнамбула.
– Что-то мне паршиво, – ответил он вяло.
– Тебе, по крайней мере, сегодня надо весь день лежать. До вечера.
– Да, – ответил он, – но лежать так холодно...
– Слушай, Томас, – говорит Герка, – а если он так и не оклемается? Что нам тогда делать? Как идти?
– Да я вам говорю, все в порядке, – беспокойно сказал Игорь.
– Нам тут героев не нужно, – говорит Герка.
– Действительно, – говорю. – Зачем нам герои? По крайней мере, несколько.
– А ты не лезь, – это Герка уже мне.
– Герка, – я старалась говорить спокойно, потому что спорить и пререкаться мне, при моей патологической трусости, было противно. – Это не спортивный маршрут. Мы тут не идем ни на какую категорию и ни на какую скорость – мы тащимся все вместе, как идиоты, потому что все вместе, как идиоты, на это согласились. Но мы не договаривались, что кто-то один будет решать за всех.
А на самом деле я всегда мечтала, чтобы за всех, во всяком случае за меня, решал кто-то один. Я имею в виду – не я сама. Но Герка, похоже, из тех лидеров, для которых цель важнее процесса. А вот как раз для этого время сейчас неподходящее.
– Что ты предлагаешь? – говорит Томас.
– Почему бы его не отправить обратно с твоими драйверами? Вместе с Кристиной? Он за ней, заодно, и присмотрит.
– Пусть он сам решит, – ответил Томас.
– И решать нечего, – уперся Игорь. – Никуда я не поеду.
– Решение за тобой, – говорю, – но ты все-таки подумай хорошенько. Может, тебе действительно очень плохо, а тебе неудобно нас оставлять? Видишь, никто на тебя обижаться не будет, он, Герка, сам предлагает.
– Он это предлагает просто потому, что я его раздражаю, – ответил Игорь.
К сожалению, боюсь, что это правда. Игорь раздражает Герку постоянно, а сейчас – еще больше – своей беспомощностью. Его вообще раздражает все, что задерживает, все, что становится обузой, сбивает с цели и путается под ногами. Я его тоже раздражаю. Но сейчас я здорова. Кристина его тоже раздражает, но в данный момент на нее срываться не по-людски. Остался Игорь, который не настолько пострадал, чтобы Герка сдерживался, щадя его чувства. Он не стайер, Герман, он спринтер, и ему нужно, чтобы все получалось быстро – пусть с трудностями, с которыми он мог и умел справляться, но быстро. Ему нужно видеть цель. А тут эта цель расплылась и отодвинулась в какое-то неопределенное будущее.
– Что делать, – говорю. – Уж такие мы с тобой неумехи. Пользы от нас и в самом деле никакой, а он полевик, и в походы ходил, и даже разряд у него какой-то. Им нужно было не нас набирать – что, с первого взгляда не видно, что мы собой представляем?
– Никуда я не поеду, – упрямо сказал он. – И я прекрасно себя чувствую.
– Ну, – говорю, – это ты загнул. Даже если ты решишь идти дальше, отлежаться тебе все равно надо. Я эти штуки знаю, они коварные – сотрясения мозга, я имею в виду.
– Ты действительно не хочешь ехать? – спрашивает Томас. – Подумай. Потом уже переиграть ты не сможешь.
– Я же сказал!
– Тогда, может, так, – говорит он. – Всем нам на шоссе тащиться смысла нет. Мы с Германом понесем ее, а вы, вдвоем, подождете нас тут, в овраге. Только постарайтесь устроиться так, чтобы вас заметно не было. И вещи мы тоже оставим тут – на шоссе нам выходить незачем, тем более что дальше мы по нему не пойдем. Опасно.
– Тогда, – сказала я, – может, мы подыщем какое-то место, куда бы мы могли зарыться и вещи туда перетащить. И костер надо бы засыпать.
– Когда автоколонна пойдет? – спрашивает Герка.
Томас поглядел на часы.
– Сейчас у нас без четверти одиннадцать. Где-то к часу. Но лучше выйти к шоссе пораньше и укрыться где-то там, неподалеку. Потому что час – это же очень приблизительное время. Хотя они скорее опоздают, чем пройдут раньше. Но все равно, лучше не рисковать.
Они отыскали нам относительно безопасное место – там, где вода подмыла корни, на склоне оврага образовалась небольшая ниша – уж слишком она была мелкая, чтобы называть ее пещерой. Хорошее место, безопасное, но уж очень сырое. Мы перетащили туда все тюки, чтобы от этой влаги как-то защититься, но вещи наши за это время тоже успели отсыреть. Костер они присыпали землей и забросали стеблями кустарников, но он все равно вонял дымом, и это особенно ощущалось потому, что поблизости больше не было запахов ни дыма, ни жилья. Но тут уж ничего не поделаешь.
Кристину они погрузили на самодельные носилки – она так и не проснулась: может, и правда, лучше, если она так и доедет, в полубеспамятстве, и все, что с ней происходило в дороге, будет потом вспоминаться как смутный сон, – и, значит, отправились. А мы, как идиоты, забились в эту яму. После аварии мы закутали Кристинку во все, что у нас было, но тут Томас сказал, что у драйверов лишние теплые вещи для нее найдутся, и вернул мне куртку и одеяло. Я расстелила все это поверх тюков, зарылась в эту груду и сразу же задремала – самый безопасный способ убить время, как я убедилась на Кристинкином опыте. Если что-нибудь случится, подумала я, я все равно узнаю об этом так или иначе, причем, с кем бы ни случилось, с нами или с теми, кто ушел. Так чего же беспокоиться заранее. Это была такая здравая мысль, что, прежде чем заснуть, я сама ей подивилась.
Меня разбудили. Сказали «эй» и ткнули в бок стволом автомата.
Это были не мародеры, не бандиты какие-нибудь, а военный патруль – четверо парней в довольно разнородной форме, но у всех на рукавах одинаковые нашивки – я, правда, так и не поняла, что они означают. Вид у них был не очень злобный, просто деловой, но это ничего не значило.