Следственные и разведывательные учреждения, канадская конная полиция и военные департаменты были наслышаны об успехах Ярдли. Его спросили, не согласится ли он работать на них и, в частности, помочь в расшифровке радиопередачи из Берлина агентам абвера в Южной Америке. В эту пору Лондон не доверял своему большому североамериканскому доминиону и не передавал канадцам сведения, которые получал через перехватывающие радиостанции, расположенные в приморских районах Канады.
Разгневанные члены канадского парламента решили создать свою собственную группу, занимающуюся дешифровкой. Так Ярдли стал снабжать Канаду информацией, в которой английское правительство ей отказывало. Два обстоятельства — внезапное нападение на Пирл-Харбор и решительный протест Лондона против «измены» ее доминиона — вынудили американского криптографа вернуться в Вашингтон. После возвращения он служил в тыловых ведомствах и продолжал заниматься литературной деятельностью.
Скончался он в 1958 году мирно, благопристойно, в собственной постели и был погребен с воинскими почестями на Арлингтонском кладбище — месте последнего упокоения национальных героев Соединенных Штатов. Документы, из которых стало известно о его предательстве, попали в руки американских властей два года спустя.
М. БЕЛЕНЬКИЙ, Л. СКРЯГИН
ОДИН НА ОДИН С СОБОЙ
«Долговременные путешествия, а особливо морем чинимые, часто бывали причиною многих приключений, кои нередко выходили из пределов вероятного. И хотя в некоторых случаях и могут они числиться между вероятными, но, по крайней мере, не совсем и достоверны и как бы нарочно разными чудными подробностями украшены для того, чтобы тем читателя привесть в некоторое удивление».
Петр Людовик Ле Руа, «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицберген бурею принесенных», 1772 год.
Рисунки С. ПРУСОВА
Четыре типичных английских двухэтажных дома, сложенных из красного кирпича, на типичном английском газоне… Так выглядит Британский национальный морской музей в Гринвиче. Кроме нулевого меридиана, здесь «прописан» легендарный чайный клипер «Катти Сарк» и яхта «Джипси-Мот IV», на которой капитан-одиночка Френсис Чичестер обогнул земной шар. Весной прошлого года одному из авторов этого очерка посчастливилось говорить здесь, в Гринвиче, на борту «Джипси-Мота IV», с семидесятилетним капитаном. На вопрос, что потребовало от него наибольшей выдержки и душевных сил, Чичестер ответил:
— Одиночество!
Неслучайность ответа сэра Френсиса подтвердилась в тот же день, когда автор увидел в одном из холлов Морского музея выставку, посвященную 250-летию со дня выхода в свет знаменитой книги Даниеля Дефо о преодолении одиночества.
Целый зал, от пола до потолка, был заставлен ее изданиями. Крохотные томики и роскошно иллюстрированные альбомы. Гравюры по дереву, меди и стали, рисунки и тиснения, вышивки и статуэтки. Бесчисленные переводы, пересказы, подражания, «продолжения». Наверное, не будет преувеличением сказать, что за эти два с половиной столетия с книгой о Робинзоне Крузо познакомилось все знающее грамоту человечество.
В чем причина такого неослабного интереса? Были ли реальные прототипы у персонажей книги? Как развивалась ее тема? Этими вопросами задались авторы, начав свой поиск в море книг советских и зарубежных библиотек. Часть фактов, возможно, уже известна читателю. О других он прочтет впервые. Но так или иначе разговор стоит начать.
СТРОПТИВЫЙ БОЦМАН
Сентябрьские волглые лучи висли над мачтами английского корабля «Пять портов», а тяжелые, словно литые, валы заставляли его то и дело кланяться берегу — заросшему лесом базальтовому клочку суши. После утренней молитвы и подъема флага команда была выстроена вдоль борта и теперь внимательно следила за действиями судового барабанщика. На сей раз тот выступал во второй своей роли — экзекутора. Не торопясь, обстоятельно, он кончил привязывать к вантам высокого рыжеволосого человека в холщовых брюках и сделал несколько шагов к шканцам — возвышению на корме, где стоял капитан, единственный, казалось бы, не заинтересованный в происходящем, ибо взгляд его рассеянно скользил по морю.
— Можно начинать, сэр? — осведомился один из офицеров.
— Начинайте, — сухо бросил капитан.
Старший офицер махнул рукой барабанщику. Тот разобрал линьки — тонкие куски манильского троса, привязанные к рукоятке, примерился и обрушил первый удар на спину наказываемого. Второй пришелся по плечу, третий зацепил шею… Потом пятый, шестой… На спине человека появились красные полосы… На десятом ударе он стал мотать головой, выцедив стон. На пятнадцатом капитан, продолжавший все это время рассеянно переводить взгляд с моря на берег, обронил:
— На этот раз хватит!
Барабанщик отвязал наказанного и мимо строя, поддерживая за локоть, повел его к шканцам.
— Надеюсь, впредь вы уясните себе, Селькирк, что дело боцмана — управлять экипажем, а не перечить капитану, — сказал, прикоснувшись крахмальным платком к бакенбардам, командир фрегата «Пять портов» Генри Страдлинг.
Наказанный помолчал мгновенье, набрал в легкие воздуха и хрипло ответил:
— Если я не подхожу вам, разрешите мне оставить ваше судно, сэр!
Все замерли..
Капитан Страдлинг медленно опустил руку с зажатым платком, лоб его налился медью.
— Берите свои пожитки и гребите к берегу! И разрази меня гром, если вас на выстрел допустят когда-нибудь к кораблю ее величества!
Селькирк молча повернул к кубрику. И не было, наверное, на борту матроса, в котором не шевельнулось бы сочувствие к боцману. Своей распорядительностью он не раз выручал экипаж, а во время бури, сильно потрепавшей «Пять портов» у тихоокеанского побережья Испанской Америки, чудом успел убрать паруса до того, как налетел шквал. Если бы не это, не добрались бы они до этих пустых клочков суши, называемых Хуан-Фернандесом.
Словно какое-то проклятие тяготело над кораблями «Святой Георгий» и «Пять портов», вышедшими под началом старого морского волка капитана Вильяма Дэмпьера из Англии для «раскрытия новых путей в Тихом океане», как говорилось в королевском рескрипте. Эта зыбкая формула означала очень широкие полномочия, в том числе и грабеж испанских владений, и нападение при случае на испанские корабли. Плавание сулило немалую добычу, и матросы с нетерпением ждали прибытия в далекие воды. Сам Дэмпьер находился на «Георгии»; «Пять портов» вел капитан Страдлинг, известный своим крутым нравом. С самого отхода, едва скрылись за кормой дрожавшие в ночи огни Бристоля, у капитана возникли нелады с боцманом. Селькирк, который из своих двадцати семи лет двенадцать провел на море, счел для себя обидным смолчать в ответ на ругань капитана.
Недельный шторм, нагнавший их после того, как эскадра Дэмпьера счастливо обогнула мыс Горн, окончательно вымотал экипаж. К тому же корабли потеряли из виду друг друга, и «Пять портов», давший течь, с трудом доплелся до Хуан-Фернандеса. Команда радостно приготовилась ощутить твердь под подошвами своих башмаков, но капитан Страдлинг приказал всем оставаться на борту. Это было уже слишком! Столько времени мотаться на волне, и сейчас, когда вот она, земля, — ласковая, заросшая влажным лесом, — видеть ее, дразнящую, только издали!
Боцман снарядил шлюпку и с частью команды отправился, несмотря на запрет капитана, за водой. С собой они взяли мушкеты пострелять коз и корзины для раков. Поход прошел отлично — проведя два дня на острове, моряки вернулись с добычей.
Наутро капитан Страдлинг велел всыпать строптивому шотландцу пятнадцать линьков за непослушание и теперь вот ссаживает его в тысяче километров от ближайшего большого берега.
С борта «Пяти портов» уже спущен плотик, куда полетел узел с постелью, суконная куртка и штаны из синей грубой фланели, кремневое ружье, мешочек пуль, отдельно — кожаный кошель с порохом, кремень, медный котелок, компас, кирка, кожаный пояс с широким морским ножом, библия. Гневная обида и суматоха высадки не лишили разума и деловой сметки боцмана Александра Селькирка — ведь он знал, что ему придется остаться на острове одному, а значит, надо запастись всем необходимым…
…Пассажиры не верят своим глазам: что происходит? Не наваждение ли это? Или просто в глазах еще не остыло солнце, хотя их туристский лайнер порядком уже спустился ниже тропика Козерога? От маленького островка в архипелаге Хуан-Фернандес отвалил плот, самый настоящий деревянный плот, а на нем двое людей, каких можно увидеть разве что на иллюстрациях в старых книгах. Один — в куртке из козьей шкуры и высокой шапке, напоминающей кивер. Второй — бронзовотелый, в одной набедренной повязке. Который сейчас год?.. Который век?..
Этот маскарад входит в стоимость билета и предусмотрен программой туристского круиза вокруг Южной Америки. А имя, произнесенное на палубе белого теплохода, развеивает разом недоумение…
Все происходило именно так сентябрьским утром 1704 года. Только человек на плоту был одет в форму матроса британского королевского флота, и греб он в одиночку в противоположном направлении — от корабля к острову.
…Весла в руки — боцман Селькирк оттолкнулся от борта «Пяти портов». Он не беспокоится: он ненадолго задержится на Мас-а-Тьерра. Корабли частенько заходят сюда за свежей водой, команде предоставляется возможность половить раков или пострелять одичавших коз. Ничего, следующий же корабль подберет его — и тогда прощай, ненавистный капитан Страдлинг! Сколько он перевидал капитанов с той поры, как оставил родную шотландскую деревушку Ларго! Седьмой по счету сын сапожника, он бежал на корабль, не снеся позора, после того как пастор с амвона сурово выбранил его за «дурное поведение». С тех пор он скитался по морям.
В двух кабельтовых от берега он вдруг останавливается и после минутного колебания поворачивает назад. Этот чертов Страдлинг — с него станется обвинить боцмана в дезертирстве. И тогда, по возвращений в Англию, у боцмана есть все шансы провести лет пятнадцать на каторге. Нет, так просто, за здорово живешь, он его не купит!..
Селькирк подгребает к высокому почернелому борту судна. Наверху показывается шляпа капитана.
— Что ты забыл здесь?
— Я хотел бы подняться на борт, сэр…
— Убирайся к дьяволам и забудь о моей палубе!
Шляпа исчезла. Может, попытаться еще? Но ведь боцман знает, что Страдлинг никогда не отменит своего решения, проси его об этом хоть сам господь. Будь что будет… Да разве первый он, Селькирк, остающийся одиночкой на острове Мас-а-Тьерра! Именно здесь прожил более трех лет матрос-индеец из племени москито, историю которого описал тот самый Вильям Дэмпьер, командующий эскадрой, состоящей из кораблей «Святой Георгий» и «Пять портов». Судьба свела Селькирка с Дэмпьером в этом несчастливом рейсе и сведет еще не однажды.
…Пока боцман с «Пяти портов» гребет к Мас-а-Тьерра, одному из трех островков в архипелаге Хуан-Фернандес, чтобы начать, сам того не ведая, путь в бессмертие, у нас есть время рассказать об одиночке, обитавшем до него на этом же самом клочке суши. Цитируем по старинной книге «Рассказы о кораблекрушениях» француза А. Плюшара, изданной в переводе В. М. Строева в типографии Императорской Академии наук в 1854 году с дозволения ценсора А. Фрейганга:
«Капитан Дэмпьер упоминает в своем журнале, веденном во время экспедиции в Южном море в 1680 и 1681 годах, об индейском моските Уиле, который был брошен на этом острове в 1681 году.
26 декабря, говорит он, корабль наш стал на якорь у восточного берега острова Хуан-Фернайдеса,[2] чтобы запастись водой и наловить коз. Дело это было почти кончено, как 12 января 1681 года мы увидели три испанские корабля; они обходили кругом острова. Не будучи в состоянии держаться против такой силы, мы сели на свой корабль, все, кроме Уиля, который пошел на охоту. Испанцы тщетно преследовали англичан.
В августе 1683 года семьдесят англичан, искателей приключений и морских разбойников, вместе с Дэмпьером отправились из Виргинии, из города Ачанака, под начальством Кука для крейсерства около берегов Чили и Перу. Долго двигаясь против неблагоприятного ветра, морские разбойники 23 марта 1684 года бросили якорь в заливе на юге острова Фернандеса. Они тотчас же спустили шлюпку и отправились на берег посмотреть на москита, которого оставили тут в 1681 году.
Он жил на всем острове один, и испанцы не взяли его в плен, потому что не нашли. У него было только ружье и нож, немного пороха и дроби. Когда он истощил весь запас дроби и пороха, то превратил нож свой в пилу и распилил дуло ружья на кусочки, из которых сделал крючья, крючки и длинный нож. Он раскалял железо на огне и потом бил его камнями, давая ему форму, какую хотел. Потом он пилил куски свои ножом и оттачивал. Это кажется удивительным тому, кто не знает ловкости индийцев.[3] Тут нет ничего необыкновенного: они всегда так делают на родине и приготавливают орудия для рыбной, ловли без наковальни и молота; правда, дело у них идет не скоро.
Уиль рассказывал, что сначала принужден был есть сивучей, пищу очень невкусную, но потом бил их только для того, чтобы вырезать ремни из кожи, которую сдирал с них же. В полумиле от моря стояла его хижина, крытая козьими шкурами; кровать покоилась на двух кольях в два фута вышиною; покрывалась она такими же кожами.
Он увидел, продолжает Дэмпьер, корабль наш накануне того дня, когда мы отправили лодку на остров, и, не сомневаясь, что мы — англичане, убил утром трех коз и сварил их с капустой, чтобы угостить нас. Эти факты замечательны в человеке, который мог бы сделаться дикарем в продолжение трехлетнего безмолвия.
Потом он вышел на песчаный берег, чтобы поздравить нас с приездом. Когда мы вышли на берег, индейский москит по имени Робин первый выскочил из лодки и, подбежав к Уилю, бросился перед ним на колени и коснулся головою до земли, Уиль поднял его, поцеловал, потом сам стал на колени и поклонился в ноги товарищу. Наш москит поднял его. Мы с умилением смотрели на такое трогательное свидание, полное взаимной любви и искренности. Когда эти соотечественники кончили изъявления дружбы, мы подошли и поцеловали Уиля, которого против чаяния нашего нашли целым и невредимым. Он был в восторге, что видит старых друзей. Через несколько времени мы взяли его на корабль».
Селькирк, без сомнения, знал о злоключениях индейца Уиля от самого автора записок — капитана Вильяма Дэмпьера.
Без малого три с половиной года провел Уиль на острове без людей. Но ведь это было за двадцать лет до Селькирка! Сейчас корабли подходят куда чаще к Мас-а-Тьерра. Да и снаряжен шотландец куда лучше и обстоятельней предшественника. Однако, если бы Селькирку сказали, какой ему уготовлен срок одиночества, он — кто знает! — может быть, немедля повернул обратно к «Пяти портам» и стал молить Страдлинга взять его на борт хотя бы штрафным матросом.
Все же приветливый песчаный берег Мас-а-Тьерра, где журчали ручьи, ползали черепахи и лениво шевелились крабы, в горах бегали козы, а в чаще не было хищных зверей, сулил не такое уж несчастное существование. Тем более что следующий корабль, как свято верил Селькирк, должен был вот-вот подойти к архипелагу.
На самом же деле лишь два корабля за все годы пристали к острову, и оба были испанские. Заметив огонь на берегу, испанцы подошли ближе, но, увидев странно одетого человека, стали стрелять по нему, а затем долго преследовали по лесу. Впоследствии Селькирк скажет, что «скорее посягнул бы на свою жизнь, чем отдался бы испанцам, которые, верно, убили бы меня или сослали в рудники, чтобы я не мог сообщить иностранцам известий о Южном море».