Зарина взяла Анну за руку, накрыла второй ладонью и ответила:
— Ясно. Я не буду вас обманывать, говоря, что у нас всё получится. Некоторые мосты восстановлению не подлежат, если их подожгли с обеих сторон. Вы должны прийти завтра, и мы начнём работу, сможете прийти?
— Да. Как сегодня?
— К двенадцати.
— Я обязательно приду, только помогите мне.
Она оделась, открыла входную дверь в темноту подъезда. Сейчас, на не затуманенную голову, поняла, через какую жуть сюда добиралась.
— Простите, а света на лестнице нет? — и бросила взгляд на ожившие боем часы. Четыре. — И мне теперь так страшно добираться до дома…
— Вы далеко живёте? — спросил Трис.
— В трёх кварталах.
— Я провожу вас.
Я никогда не уставала восхищаться своим Тристаном.
Глава 7.Каморка
Утром я отправилась на работу, потом домой. Завтрак и сон. День пролетел незаметно настолько, что когда я вновь оказалась за своим столом и снова увидела Анну, мне показалось, что ни я, ни она не уходили из Здания ни на минуту.
Вчера Зарина сказала, что ниточка настоящая. Случались такие ошибки, когда в агентство заходили отчаянные одиночки, которым каждый упущенный случай казался тем самым. Крик в пустыне, но никак не связующая нить. Мост, тысяча мостов, горящих только желанием построиться, но не протянутых ни к кому и ни до кого.
Задача решалась в несколько этапов, и я была на втором, сразу после Зарины. Пуля на третьем, Сыщик на четвёртом, Тристан на последнем, пятом. Где искать Сыщика, когда он нужен уже вот — вот, почти что завтра? Окинув мысленно всех немногочисленных знакомых, и мужчин, и женщин, я не видела ни одной кандидатуры. Признаться, и круг был узок…
— Я Грэтт, — напомнила своё имя, — Реставратор. Пойдёмте со мной.
Анна с готовностью кивнула. Всё же это были разные дни, — гостья была воодушевлена, а не подавлена, как вчера, чувствовала себя гораздо уверенней. Я открыла одну из двух комнатных дверей и включила внутри такое же оранжевое бра, как и в холле. Узкая комната, которую я называла каморкой, была заставлена всяческим хламом, который по негласному правилу никто не уносил и не вычищал пространства. Хлам был разный, — книги, рулоны пожелтевших обоев, всяческая старинная утварь и картины. Мы пробрались в уголок к моим полкам, и я показала Анне на её пуфик, села напротив на такой же и взяла на колени планшет. Бра как раз висело слева, мне было хорошо видно её лицо, а комната с остальным народом остался за дверью. Как мы вчера не мешали Настройщику, так и мне, Реставратору, никто бы не посмел помешать.
— Вы будете рисовать меня? — Женщина проследила глазами за всеми моими движениями по извлечению угля, соуса и сангины, палочек — растирок, альбома с чуть затонироваными под топлёное молоко листами.
— Нет, — я невольно заулыбалась ей, — вернее не совсем так, как вы думаете. У этой комнаты есть одно незаурядное свойство передачи мысли. Сама не знаю, как это происходит, но сейчас вы на некоторое время получите способность отразить свои воспоминания. Вы сами умеете рисовать?
— Нет, я секретарь.
— Ваша задача сосредоточиться на воспоминании того времени, когда вы контактировали с человеком, с той девочкой. Даже если это будет, как туман, ни конкретного лица, ни обстановки, только по общим ощущениям, этого будет достаточно. Мои руки нарисуют всё, что ваша память хранит, и не желает пропускать через прошедшие годы. Готовы?
— Подождите, так сразу?
— Можно подождать. Настройтесь. Не должно быть никакого мусора, лишних мыслей, мечтаний и придуманного прошлого. Только правда, только один из тех дней в больнице.
Анна закрыла глаза и несколько секунд не шевелилась.
— Я готова.
Затаив дыхание, я прикоснулась к бумаге краешком угольной палочки… и превратилась в зрителя. Штрихи, штрихи, нажим, растушёвывание, — быстрые движения кисти, и уголь послушно, очень живой и дышащей линией выводил всё более чёткую картину больничного коридора, декоративной пальмы в бочке, занавесок, детского силуэта в халате. Короткая стрижка, волосы светлые… я швырнула лист в сторону, схватилась за рыжую сангину, — новое изображение.
Мысль запечатлеть трудно. Её скорость, её неустойчивость, её переплетение с тем, что есть и с тем, что только кажется… шестой рисунок стал похож на бред, ничего не проглядывало, образы и пространства сплелись в невообразимую кашу.
— Анна, внимательней…
— Да — да.
Снова уголь. Она села ровнее, покивала мне головой, но тут же сознание соскользнуло в мечтательную улыбку секунд на десять. Этого хватило, чтобы моя собственная рука вывела за пять секунд одним безукоризненным движением её профиль, а за другие пять, столь же безупречным жестом профиль Тристана. Я выдрала лист:
— Сосредоточьтесь! Вас заносит!
— Простите.
Две девчонки у зеркала строят рожицы своему отражению, соревнуются в том, кто больше будет похож на мартышку. Следующий рисунок, как кадр фильма, передаёт их смеющимися. Главное схвачено.
— Всё, достаточно.
С облегчением я опустила руки вдоль тела. А Анна в восторге:
— Это удивительное ощущение, так вспоминать…
— Сейчас пройдёт, — сердито успокоила я, и взяла на себя наглость: — это что?
— Ой, — и гостья смутилась.
— Что же вы ищите на самом деле, Анна? Это воспоминание о вчерашней ночи?
Засмеявшись, Анна кокетливо прикрыла рот и отвечала вполголоса:
— Я невольно представила. Ваш коллега был очень учтив, и он обнадёжил меня, что всё будет хорошо.
— Поцелуем?
— Нет, только лишь словами. А любого привлекательного мужчину я привыкла представлять… как бы это выразиться, с возможностью на роман, особенно если я свободна. А вы мне не скажете, — снова смутилась Анна, — у него есть кто‑нибудь?
— Нет.
— Я кажусь вам легкомысленной?
— Ничуть. Но скажу сразу, что у работников агентства не в правилах заводить романы с посетителями.
— Почему?
— Потому что как только ваш заказ будет выполнен, вы забудете и о Здании, и о "Сожжённом мосте" по одной простой причине, — для вас окажется, что вы никогда к нам не приходили.
Глава 8.Творчество
Полседьмого утра я шла на работу, и настроения у меня не было. Не знала, как мне провести урок с той же группой, что была у меня в понедельник. Постояла немного у скульптуры льва и вновь завернула к шпилю университета. Лестница привычно подняла меня в мастерскую.
И здесь, и в Здании, и дома, — везде я обитала на последнем этаже, как можно ближе к небу и солнцу. Так само вышло.
Повесила пальто, переобулась, приоткрыла окно и раздвинула все шторы. Весенняя свежесть прогулялась вместе со мной по кругу вдоль полок с книгами. До восьми времени хоть отбавляй, а мысли о предстоящем уроке не шли в голову, наоборот, уплывали вслед за сквозняком. В конце концов, поставила стул на середину аудитории, села и решила докопаться до плохого настроения… только бы найти источник, и перекрыть капающий раздражающими капельками кран.
Ученики, не ответившие в прошлый раз на вопрос? Нет…
Сыщик? Кто будет выполнять его работу? Нет…
Здание могут снести? Возможно…
Анна, не знающая, что же ей нужно? Нет…
Рисунок поцелуя? Возможно… А почему?
В каморке этот рисунок я оставлять не стала, свернула, запрятала в сумке и забрала. Пользуясь одиночеством, я решала вновь на него посмотреть, и для сравнения достала "Портрет идеального мужчины". Одного взгляда было достаточно, чтобы достать причину настроения из подполья: всё изображала я, но одно не шло в сравнение с другим.
Уже несколько лет подряд я рисовала узоры. Утратила как‑то интерес к жанрам и пошла по лёгкому и любимому пути, начав рисовать и придумывать только переплетения, орнаменты и всяческие вензеля. Я могла невообразимо запутать любую линию, оставляя её чёткой и лаконичной, не теряя центра композиции, не перегружая глаз. Рука не дрогнет, эта линия не прервётся, не сделает нецелесообразного шага в сторону. Чистота исполнения была отточена мною настолько, что я гордилась собственным усовершенствованием. Гордилась, да… Я громко и разочарованно вздохнула. После такого долгого простоя портрет Тристана дался мне очень трудно, я всё забыла, оказывается. А рисунок, сделанный в каморке отнял у меня десять секунд, и Тристан на нём как живой, словно вот — вот шевельнётся. Вздрогнувшая линия, смазанный краешек, несколько штрихов без прорисовки всех деталей, и это — он. Искусство одного очень вдохновенного момента. Истинный. Настоящий. Не смотря на то, что это были мои руки, моё умение, так нарисовать я никогда не могла.
— Творчество в душе, — горько констатировала я, разглядывая всё пристальней оба рисунка, — а пальцы лишь инструменты.
В каморке рождались такие эмоциональные иллюстрации жизни, что потом всё наше агентство рассматривало их с интересом. Не моё, но мне всё равно было приятно. Посетитель, едва смотрел на листы, часто начинал плакать, будь то мужчина или женщина, не важно, потому что снова видел перед собой утраченное счастье.
А что могу я? Рисовать узоры? Быть непогрешимой в полосах чёрного и белого? Разница лежит передо мной и красноречиво говорит мне, что я не художник. Раньше мне не приходило этого в голову, потому что сравнить было нечего и не с чем.
— Здравствуйте, — первый ученик заглянул в класс и за ним потихоньку стали приходить остальные.
Уже все собрались, а я так и стояла спиной к окну, только отвечая "доброе утро" и кивая. Никто не увидел ни одной заготовки на новую тему, ни одной выбранной книги на столе, ни одной репродукции.
— У нас сегодня повторение?
— Работаем по предыдущему вопросу?
— Забудьте о вопросе, — я оторвалась от подоконника, поставила два мольберта в середину залы и прикрепила на каждый по чистому листу, — мы будем работать над этим.
Пауза в несколько секунд.
— Вы шутите?
— Нисколько.
— Они же без изображения.
— Это не просто.
Сейчас, стоя между двух мольбертов и наблюдая выражение их лиц, с удовольствием отметила, что возникший интерес разбудил даже самых сонных абитуриентов, любивших по утрам спать. Предвкушение чего‑то нестандартного, задачка, подвох, и желание узнать то, что пока что знаю только я одна. Я долго выдерживала хитрую улыбку:
— Смелость берёт города… мне нужны два добровольца.
— Вы сначала скажите, что делать нужно?
— Рисовать.
— А что?
— Всё, что угодно. Единственное ограничение — время и исполнители.
— Подробнее можно?
— Конечно, — я вскинула руки, — только дайте мне пару смелых людей!
— Уговорили, — вперёд выдвинулся молодой человек, которого всегда и все при самых удобных случаях выставляли на линию фронта. — Всё равно ведь с меня начнёте.
Вторым человеком согласилась стать одна из девушек.
— Задача такова, — в вашем распоряжении уголь, стёрка и собственные пальцы чтобы в течение тридцати секунд оставить на листе хаос из линий, пятен, штрихов и разводов, потом отворачиваю мольберты, засекаю пять минут и вы, поменявшись рисунками, заканчиваете начатое другим произведение. Затем уже у остального класса будет право высказаться, но… без плюсов и минусов, без художественного анализа, только варианты истории.
— Истории?
— Да, подведите под работу сюжет. Любой. Даже самый короткий, в три слова "Мама мыла раму", этого достаточно.
— И что получится? — раздался скептический голосок откуда‑то позади.
— Об этом поговорим в конце урока…
— Что здесь происходит?!
За смехом никто, в том числе и я, не расслышали возмущение неожиданно открывшего дверь ректора. Замолчали одновременно только после повторившегося громче вопроса.
— Почему вы задержали класс?
Я, спохватившись, взглянула на часы и укусила себя за губу, — время урока прошло, захватилась и двадцатиминутная перемена и десять минут другой дисциплины.
— Простите, у меня встали часы.
Пока начальство требовало объяснений, будущие студенты университета похватали свои вещи и быстро просочились в коридор, аккуратно по одному обходя солидную фигуру ректора. На белой двери осталось несколько отпечатков угольных ладоней, — никто не успел ни помыть, ни вытереть руки.
— Чтобы больше этого не повторялось… чем вы здесь занимались? — увы, его глаз успел заметить, что разложенный вдоль окна форматы, не совсем похожи на учебный материал моего урока.
— Экспериментальное занятие.
— Постарайтесь больше не задерживать класс.
— Конечно.
Когда в мастерской я осталась одна, то сняла последние рисунки с мольбертов и дополнила выставочный ряд на полу. К счастью, этот эксперимент удался, — за два часа с помощью нескольких человек обрели жизнь маленькие и большие истории. Странные лица, фигуры, здания и далёкие планеты. Очертания фантастических угловатых мегаполисов и туманов, выхваченные светом чудовища, сказочные персонажи, мультяшки, ночное небо, кошмарные сны, скалы, глаза, руки, взрывы бесцветного фейерверка… двадцать шесть рисунков, из которых восемь уже можно было превратить в эскизы для серьёзной картины.
— Столько казённого материала я ещё не переводила.
А когда, где и при каких обстоятельствах исчезло мое творчество?
Глава 9.Прихожая
— Трис, ты дома? — ещё не разувшись в прихожей, увидела его рабочую сумку в проёме двери. Но ответа не последовало.
— Понятно.
Переодевшись, пошла на кухню, и пока закипала вода, выпила стакан холодного молока с пряником вприкуску. У Тристана по четвергам на основной работе выходной, и обычно он тратил этот день как получится. Иногда доделывал чертежи, которые "горели" по срокам, иногда ездил к знакомым или просто пропадал без объяснений. Последнее случалось чаще прочего. Мы друг другу вообще не докладывали кто куда ходит и надолго ли, уведомляли только по случаю, или когда заведомо знали, что дома не появимся больше суток. У Триса случались командировки, увлечения, личные поездки, а я время от времени оставалась с ночёвкой у родителей или уезжала на семейные события к дальним родственникам.
Я решила, что на ужин будет суп. Давно не ели, а вместо хлеба зажарю к супу гренок. Но не успела я дорезать батон, как в прихожей зазвонил телефон, и мне пришлось бежать туда. Наша прихожая, — как маленькая комната по размеру, была второй из триады общих помещений, где находились вперемешку мои вещи и вещи Триса. Но главным достоянием и украшением её была телефонная уличная будка начала века, прикрученная к стене и окружённая листами фанеры. "Доска объявлений" была обклеена телефонными номерами некоторых знакомых, полезных заведений типа прачечной и справочной, и другими важными и неважными записочками, которые обновлялись каждые полгода после перепроверки. Тут же на полочке, где должна бы лежать телефонная книга, белел чистый блокнот и висел прикрученный за верёвочку карандашик.
— Алло?
— Здравствуйте, мне дали ваш телефон…
Как это не редко случалось, подвернулся один срочный заказ на роспись глиняных фляжек. Женщина на том конце провода объяснила, что их специально готовят к открытию винного магазина, будут вручать каждому приглашённому, а их дизайнер запил, и…
Я не отказалась, сказала, что смогу сделать несколько вариантов росписи за поставленные два дня. Договорились о встрече и о цене. Деньги никогда не бывают лишними, особенно если вспомнить недавнюю голодовку, когда нашей семье из двух человек приходилось жить на мою грошовую зарплату, в то время как Тристан потерял работу на своём прежнем месте. Вот где было весело, — от сухарей и от троекратно заваренных пакетиков чая тошнило.
Информацию я записала на лист, и прикнопила его в верхнем левом углу доски. Не забыть!
Прихожая с потолка, также как и кухня, была располосована чердачными балками. Их мы тоже сумели употребить в пользу дела, прикрутив к одной короткий карнизик, и теперь открытый шкаф для верхней одежды закрывался шторой. Обувь пряталась в выдвижные ящики, замаскированные под узкие сундучки, стоящие друг на друге. У двери большим овалом был распластан подаренный мне леди Геленой коврик из цветных лоскутков. Уютная прихожая, необычная. Многие говорили, когда бывали в гостях, что это и не прихожая как бы, а жилая комната. Так и было. Под телефонной будкой стоял обшитый затёртым плюшем стул, на случай долгих разговоров, а напротив висело большое зеркало, — наследство Тристана от его родителей. Такая прихожая каждый раз провожала тебя, а большинство других выпинывали вон, всем своим видом говоря: "выходи уже, ты что не видишь, что я коридор в конце которого дверь?" А такая прихожая каждый раз встречала, сообщая: "всё, ты уже дома, никаких промежуточных комнат, похожих на подземный переход от подъезда к спальне". И здесь общей жизнью жили наши разрозненные вещи, — шарфы, пальто и куртки, обувь, расчёски. Рядом, как в ванной две зубные щётки в стакане, а на кухне две чашки.