В Нуакшоте мы застряли на шесть с лишним часов. И даже не спрашивайте меня почему. Где-то на передних креслах пара путешествующих вояк, громко хохоча, обсуждала рекорды в области затянувшихся промежуточных посадок: один случай — в 1996-м, в Аккре, а другой — в 2002-м, здесь же, в Нуакшоте: восемь часов, старик, задержка на восемь часов. И кстати, гм… там к тому же возникли какие-то проблемы с военными. В Монровии в девяностых годах было по-другому…
«Перестаньте драть глотки!» — думал я, пытаясь уснуть в дрянном кресле — достаточно жестком, достаточно твердом, со спинкой, закрепленной под таким наклоном, что ни о каком остром угле даже и заикаться не стоило.
Прилетев в аэропорт Абиджана, мы без малейших проблем прошли таможенный досмотр. Пограничники в конце смены наполовину дрыхли в своих кабинках, с осоловевшим видом машинально просматривая паспорта и электронные удостоверения, которые предъявляли им пассажиры. Когда я протянул свою гиперкарту, во взгляде ивуарийского таможенника мелькнул смутный интерес. Ведь снабдить своих граждан подобного рода гаджетами могли только западные страны. Но мимо служащего до нас прошло множество других туристов из Европы и Америки. Рожа, изображенная на удостоверении методом голографии, совпадала с моей физиономией, а электронная виза издала правильный звуковой сигнал в устройстве для считывания штрихкода. Следом настала очередь Карен, и она привлекла к себе чуть больший интерес лишь потому, что ставший слегка навязчивым взгляд таможенника задержался на ее формах… скажем так, характерных для девушки.
Я убрал свою карточку, взял Карен под руку и беззвучно прочитал благодарственную молитву в честь Рубника и его корешей.
Рубник — это действительно классный чувак. Нет никаких сомнений в том, что без его помощи мы не сумели бы выбраться дальше Итальянских ворот Парижа. И дело здесь не только в безупречных по исполнению фальшивых гиперкартах. Когда я вручил Рубнику его процент с выручки от первого налета, он сделал мне подарок, своего рода маленький бонус.
Маленький бонус представлял собой съемный жесткий диск «SyQuest»,[44] содержащий 1 терабайт данных. В моем случае речь шла об отличных копиях примерно пятидесяти туристических виз, которые я по собственному выбору мог извлечь с «SyQuest'а» и записать на свободное место, оставленное на моей гиперкарте. Все это — благодаря программному обеспечению, произведенному усилиями Рубника и также «залитому» на гигадиск. Считается, что гиперкарты не поддаются никаким попыткам взлома, а электронные визы якобы абсолютно невозможно подделать. Эти смешные байки Рубник и его кореша по «UnderBahn» рассказывают друг другу по утрам, просто чтобы не терять форму.
Стандартные съемные диски «SyQuest» теперь прекрасно подключаются к любому терминалу Меганета. Я мог проделать описанную выше операцию в первом попавшемся номере всякого мало-мальски цивилизованного отеля и даже в обычной кабинке видеотелефона. В худшем случае мне нужно было всего лишь приобрести в первом же встреченном магазине маленький ноутбук тайваньского производства.
Я провернул необходимые действия при помощи консоли гостиничного номера в Агадире, перед тем как отправиться в аэропорт. В общей сложности пятнадцать минут на то, чтобы снабдить наши электронные удостоверения пятеркой виз, чертящих путь от Абиджана до Мапуту, через Кейптаун, Луанду, Киншасу, Лагос… Отныне мне следовало готовиться к ночевкам под открытым небом или в грузовиках, трясущихся по дорогам Западной Африки, а в лучшем случае — в «отелях», где простое упоминание кредитной карты производит такой же эффект, какой в свое время имели лунная программа «Аполлон» или оспа.
Путешествие должно было продлиться на добрую неделю больше запланированного срока. На одну неделю? Да что там, как минимум на две. «Эпсилон» закончится прежде, чем мы увидим берег Индийского океана. Идея о том, чтобы добраться до Индии на судне, больше не казалась мне сколько-нибудь удачной. Задействовав третий набор фальшивых удостоверений личности, мы смоемся прямо в Бангкок. Иного выбора у нас не оставалось.
Именно над этим я размышлял, пытаясь дозвониться до Андая с главпочтамта Абиджана.
Я заранее приготовился к тому, что окажусь в мире, как будто иллюстрирующим традиционные представления об эпохе французской колонизации, — среди телефонов с вращающимися дисками для набора номера, тусклых и пыльных неоновых ламп, многочисленных сотрудников почты и чернокожих мамаш, кишащих, как муравьи в муравейнике. Но вместо этого я вошел в ультрасовременное здание, которое, судя по всему, было предметом гордости местного правительства и наверняка вызывало чувство удовлетворения у западных компаний, поделивших друг с другом подряды на строительные работы и поставку оборудования.
Внутри все было устроено по последнему слову техники. Банкоматы, терминалы Меганета или кабинки с обычным видеофоном, но все равно новенькие с иголочки. Вся эта красота, должно быть, стоила по крайней мере не меньше, чем абиджанский собор Святого Павла, построенный по инициативе президента Уфуэ-Буаньи.
Я несколько раз безуспешно набирал номер банка, пока не вспомнил о разнице часовых поясов. Заведение в Андае еще не открылось. Я пришел как минимум на час раньше.
Я вернулся к Карен, которая как раз вытаскивала из банкомата наличку. Сумму, эквивалентную десяти тысячам евро в разных валютах, включая доллары и местные дензнаки.
Моя подруга пребывала в слегка заторможенном состоянии, ее лицо осунулось и навевало чрезвычайно заразную меланхолию, характерную для стадий снижения вирусной активности.
«Трансвектора гамма» у нас было еще меньше, чем «эпсилона», отыскать первый из упомянутых медикаментов сложнее, дороже, рискованней и т. д. Короче, я не стал предлагать Карен дозу этого препарата. «Трансвектор гамма» — единственное молекулярное вещество, способное положить конец депрессивной посткризисной (как ее называют врачи) фазе вируса. К счастью, она бывает гораздо реже, чем кризисы, связанные с обострением болезни. Причем наркотики на основе конопли тут категорически противопоказаны: они могут послужить заменой «эпсилону», но никак не «гамме». Насколько я знаю, науке не известно другого средства, помимо «Трансвектора гамма», которое могло бы вывести человека из депрессивной стадии развития заболевания. Впрочем, эта фаза, как правило, заканчивается сама по себе, когда активность вируса вновь начинает нарастать. Так что чаще всего меланхолию просто терпят.
Карен терпеливо забирала крупные и мелкие банкноты по мере того, как те вылезали из щели в банкомате.
Я не знаю Абиджана, но у меня в любом случае есть чертов дар предугадывания событий, включающийся в тех случаях, когда я чего-то не знаю. Старая добрая паранойя прирожденного копа.
Я ухитрился заслонить Карен от возможных скрытых наблюдателей и буквально просканировал плотную толпу взглядом, пытаясь выявить типа или типов, которые торчат на главпочтамте только для того, чтобы проследить за нами, коль скоро он или они заметили в наших руках кучу бабла.
Я не обнаружил ничего подозрительного, так что мы как можно быстрее поделили денежки и вышли из здания.
Я не знаю, куда мы шли, но мы шагали вперед, пока не наткнулись на что-то вроде бистро с несколькими столиками, расположенными прямо на тротуаре. Мы забились в самый глухой угол и заказали две кока-колы. Заведение находилось всего в двух-трех сотнях метров от почтамта. Я не хотел суетиться до звонка в Андаю; этот телефонный разговор будет записан и подтвердит наше присутствие в Абиджане, однако я ни капельки не желал облегчать копам задачу, осуществляя несколько звонков, и уж конечно не стал бы звонить из гостиницы, где мы внезапно исчезнем и где наши текущие личности с определенным набором примет внешности прекратят свое существование. Следовало оставить за собой темные зоны, ложные следы, выпустить множество целей-обманок, подобно многоцветным осветительным ракетам, запускаемым с летательных аппаратов ALAT[45] перед появлением штурмовых «вертушек». Нужно, чтобы эти мерзавцы как следует пропотели, чтобы они взмокли от напряженной работы под солнцем Африки, чтобы это светило постоянно сидело у них в печенках.
Я сделаю ОДИН звонок. Затем мы найдем третьесортный отель в пригороде, дождемся прихода налички, посетим банк, который, насколько я знаю, находится где-то в районе вокзала, после чего дадим тягу.
Когда мы вернулись на почтамт, к кабинке видеофона, я купил местных газетенок, а также вчерашний французский листок, кроме того, раздобыл арабские издания, в том числе ежедневную рабатскую газету на французском языке.
Сложил всю прессу в стопку возле терминала и набрал номер банка.
Меня соединили напрямую с моим личным менеджером — сведущим и трусливым молодым человеком. Его лицо возникло на экране, меняясь со стандартной частотой восемнадцать кадров в секунду, правда не без срывов картинки и помех (впрочем, не стоило требовать от местных линий связи невозможного).
Раз взглянув на мою рожу, он тут же понял, что в ближайшие секунды на него обрушится целый вагон и маленькая тележка неприятных поручений. По крайней мере, именно такое чувство отразилось на сморщившейся физиономии банковского клерка.
— Мне жаль, что приходится вас беспокоить, — сказал я сухим, властным тоном, — но необходимо ускорить перевод моих фондов. Они должны быть в моем распоряжении завтра, это крайний срок.
Я увидел, что парень поперхнулся, озвученное требование действительно означало для него вагон неприятных поручений.
— Но… господин…
— Завтра. И абсолютно никаких отговорок.
Бедняга, он тут же взмок от пота. Я знал, что он мало что может, как и его непосредственный начальник, но следовало надавить на него посильнее. К прискорбию, я не вправе был требовать, чтобы перевод завершился в течение суток, но мог выиграть день. Если наличка придет завтра, мы будем способны осуществить операцию по распределению бабла по Африке до закрытия банков на уик-энд, то есть, согласно принятому в этих местах распорядку жизни, до полудня пятницы.
— Послушайте… — начал служащий.
Я тут же перебил его:
— Я знаю, что существуют процедуры, позволяющие ускорить обработку данных… Так расстарайтесь, и задействуйте эти методики… Завтра деньги должны быть у меня. И ни днем позже.
Его лицо стало пунцовым, то есть темно-серым с оттенком пурпурно-фиолетового — в доступной видеоэкрану цветовой гамме.
— Эти процедуры уже запущены, господин. Я сделаю максимум возможного, чтобы все было завершено к утру пятницы… Мне действительно жаль, но поток данных, поручений и распоряжений об их отмене сейчас обрабатывается каким-нибудь ИИ[46] где-то в Джакарте или бог знает где еще… Я намерен лично проследить за тем, чтобы регистрация ваших счетов в абиджанском отделении нашего банка была произведена в первоочередном порядке сразу же после его открытия в пятницу.
Он дышал тяжело, как велогонщик после спринтерского заезда, и явно сам был удивлен тем, что сумел выпалить всю фразу разом.
Я изобразил ярость. Я прекрасно видел, что парень лезет из кожи вон, но проверял, как далеко простираются пределы его возможностей.
— Из-за вас я по уши увяз в дерьме, — произнес я.
Клерк промокнул пот со лба и принялся ерзать в кресле.
— Мне очень жаль, господин.
Он походил на нерадивого ученика, которому вот-вот устроят показательную порку перед всем классом. Тут явно больше ничего нельзя было поделать.
«Ладно, — сказал я себе. — В пятницу утром. Это несколько часов, всего ничего, но все-таки выигрыш во времени. Я нахожусь не в том положении, чтобы воротить нос». Вслух же я издал вздох, в котором помимо покорности судьбе слышались нотки раздражения.
— Хорошо, — бросил я. — Никто не совершенен. В пятницу утром, сразу после открытия.
— Да, господин, сразу после открытия, я могу гарантировать вам это.
— Не надо гарантировать. Просто сделайте.
— Да, господин. Еще раз примите мои извинения, господин.
Он явно чувствовал большое облегчение при мысли о том, что разговор заканчивается.
— Сразу после открытия, — добавил я перед тем, как отключить сигнал.
Нужно было засунуть тлеющую головешку как можно глубже ему в штаны.
Отель «Люксор» содержал тучный ливанец, который принял нас со всей подобающей почтительностью, выказываемой обладателям славных долларов. Это был трехэтажный барак с двумя задними двориками и сортиром на улице или на лестничной клетке каждого этажа, а также с общими душевыми комнатами. Здесь все было по-простому, однако нам достался номер люкс с телевизором, то есть комната со своим собственным, пусть крошечным, совмещенным санузлом, где располагались душ, биде и умывальник. Мы жили на последнем этаже, наши окна выходили на достаточно тихую улочку; впрочем, неподалеку находился какой-то квартал, откуда доносилась музыка, постоянный музыкальный гул.
Мы провели целое утро, осваиваясь на новом месте, часами блуждали по городу, пытаясь сориентироваться в лабиринте улиц, в мешанине кварталов, где высотные здания для тех, кто высасывал средства МВФ,[47] соседствовали с трущобами для тех, кто служил смазкой для всей этой чудесной машинерии.
Стояла влажная жара. Небо было озарено сиянием светящегося газа — цвета новенькой стали. Мы провалялись в номере добрую часть второй половины дня, регулярно принимая душ.
До весны было рукой подать, сухой сезон еще продолжался, но эта небесная дымка скорее пришла с моря, нежели возникла из-за загрязнения атмосферы.
Воздух наполняли противоречивые ароматы: угарный газ, производимый городом, смешивался с благоуханием океана, ко всему этому добавлялись мимолетные запахи растений, минералов и животных, рынков и ресторанов, домашних кухонь и столовых, портовых доков и фабрик из предместий.
Казалось, музыка не желает замолкать ни на минуту. Она слышалась отовсюду — из транзисторных приемников, плееров на микропроцессорах К7[48] или устройств для воспроизведения цифровых дисков — гаджетрв, которые таскали за собой юноши, старики, женщины и мужчины, худые и толстые, люди в костюмах западного покроя и в традиционной одежде. Не стоит и упоминать об аудиосистемах, чьи динамики были разбросаны на каждом шагу и перекликались друг с другом подобно муэдзинам с минаретов мечетей-соперниц — на призыв, звучащий в одном конце города, тут же отвечали в другом.
Когда настал вечер, мы внезапно поняли, что умираем с голоду.
Мы вышли из отеля и с головой погрузились в музыку.
Я не смог бы объяснить, каким образом это на самом деле случилось. Факт состоит в том, что перед выходом я дал Карен полдозы «Трансвектора гамма» и что, вероятно, мне не стоило этого делать. В то же время я видел, что ее депрессия вот-вот усугубится, а я, наоборот, переживал одну из тех стадий возбужденного состояния, которые предшествуют обострению вирусной активности. Не следует думать, что в развитии болезни существуют некие периодические циклы или что она подчиняется каким-либо универсальным схемам. Фазы заболевания чередуются совершенно хаотичным образом, а кроме того, у Карен вирус проявился в столь мощной форме, с какой я до тех пор не встречался. И если бы стадия депрессии по своей силе оказалась симметричной тому состоянию, которое моя подруга пережила в разгар обострения заболевания, я вполне мог ожидать худшего, так что нужно было заранее принять меры предосторожности.
Короче, нам не стоило выходить из номера.
Но, черт возьми, мне так хотелось пожрать, пропустить кружечку и заставить Карен забыть о месяцах стресса, только-только оставшихся позади.
«Она почти на десять лет младше меня, совсем девчонка, — сказал я себе тогда, — ей нужно развеяться».
И уж коли речь зашла о необходимости развеяться, о да, тут она оторвалась по полной.
Я не очень-то помню, в какой момент ночи мы оказались в действительно веселеньком квартале. Мне не следовало давать Карен те полдозы «гаммы», это точно, но еще меньше сомнений вызывает тот факт, что нельзя было позволять ей пить столько пива.