– Так что, дружище, давай-ка, веди нас в Мертвяковку к этому самому Первецкому, а то наш Шептун потолкует сейчас с твоим мишкой… Да, кстати, дай сигнал своим дружкам, которые тоже следом за нами топали… Трое их?.. Пусть выходят, а то мы и за ними медведя отправим!..
Мои последние слова совершенно добили «бдителя». Посмотрев на меня с неким даже ужасом, он пробормотал:
– Как же ты про ребят-то узнал?..
– Топали громко! – Нахально ответил я.
Мужик поскреб затылок, кашлянул в кулак, а затем негромко так, словно бы для себя проговорил:
– Выходите ребята… Нечего по кустам прятаться… И… посох мой захватите, выронил я его.
Рядом с нами, не более чем в восьми-десяти шагах, вдруг выросли три крупные тени. Одна из этих теней, осторожно приблизившись, превратилась в еще одного мужика, который с легким поклоном протянул «бдителю» его здоровенную дубину.
– А ты не представишь нам своих товарищей?.. – Вполне дружелюбно спросил я. Но мужик, бросив на меня быстрый взгляд, пренебрежительно буркнул:
– Чего их представлять, они из третьего десятка…
– Слушайте… – неожиданно заговорил старший лейтенант, – … может быть мы уже пойдем в деревню?!! Жрать ужасно хочется, да и отдохнуть пора – целый день землю топчем!!
«Бдитель» задумчиво взвесил в руке свою дубинку и с коротким вздохом повторил:
– Пошли!..
На этот раз нам не оставалось ничего другого, как только следовать за этим не слишком надежным проводником.
Однако, в правильности взятого им направления мы убедились практически сразу же – обойдя куст, из-за которого на нас напал медведь, мы сразу же увидели далекое желтоватое сияние, подпертое снизу волнистой чернотой кустарника и перечеркнутое черными вертикалями стволов.
Наш новый проводник направился в сторону этого сияния. Шел он молча и довольно быстро, не оглядываясь, словно был абсолютно уверен в том, что на этот раз мы будем следовать за ним. С полчаса странное сияние, к которому мы направлялись, оставалось неизменным, и я уже было решил, что шагать нам предстоит еще очень и очень долго, но как раз в этот момент оно стало быстро вырастать, превращаясь в некое подобие высокого светящегося шатра. А спустя еще двадцать минут мы увидели, что этот взметнувшийся ввысь световой шатер накрывает… небольшую деревеньку десятка в два низеньких, крытых сухой травой избушек, вольно разброшенных по огромной поляне, раскинувшейся в чаще елового бора.
Перед тем, как переступить странно четкую границу ночного мрака и довольно яркого желтоватого свечения наш проводник на секунду приостановился и, полуобернувшись, буркнул:
– Ко мне пойдем… Первецкого сейчас в Мертвяковке нет, так что переночуете у меня, а завтра видно будет.
– Господин Пятецкий… – Обратился к нашему проводнику один из его молчавших доселе товарищей, – …а нам-то что делать?..
– А вы немного… погуляйте, – проговорил Пятецкий, не глядя на спрашивающего, – я щас наших… гостей устрою и вернусь!..
И он шагнул через границу тьмы и света и словно бы растворился в этом свете, стал совершенно невидим. Ребята мои чуть замешкались, и я первым последовал за провожавшим нас мертвяком. Едва я оказался на освещенном пространстве, как сразу же вновь увидел Пятецкого. Тот стоял шагах в пяти от границы, явно дожидаясь, когда наша троица пересечет ее. В следующее мгновение из ночной тьмы вынырнула здоровенная фигура Макаронина с чуть встревоженными глазами, а за старшим лейтенантом появился и Володьша, сын Егоршин, настороженно озирающийся по сторонам.
Пятецкий, смерив нас оценивающим взглядом, повернулся и молча потопал в сторону одной из избушек.
Подойдя к домику, он оглянулся, чтобы удостовериться, что мы рядом, толкнул низенькую дверь и пробормотал, шагнув в темноту:
– Ну, вот и пришли… гости дорогие…
И не было в его словах угрозы, однако странный холодок пробежал по моей спине.
Как только хозяин переступил порог, внутри дома зажегся мягкий желтоватый свет, озарив небольшие низенькие сенцы. Справа я увидел крошечные, торчащие из стены рожки и не сразу понял, что это вешалка. В противоположной от входа стене была устроена небольшая дверца, ведущая, по всей видимости, в главную комнату дома, а слева я совершенно неожиданно увидел огромное, голубовато светящееся зеркало в толстой и широкой резной раме темного дерева.
Пятецкий, не задерживаясь в сенях, толкнул маленькую дверку и шагнул в комнату, я последовал за ним, но он вдруг остановился и, не оборачиваясь, громко произнес:
– А вот туда соваться не надо!! Мне не хочется тебя потом по всему лесу разыскивать!!
Я быстро оглянулся. Рядом с зеркалом переминался с ноги на ногу Макаронин и вид у него при этом был такой, словно он заглянул в какое-то очень… интимное место.
Однако, услышав требование хозяина дома, старший лейтенант отпрянул от светящегося стекла и быстро двинулся в комнату, а за ним последовал и Володьша, но я увидел, как и он бросил быстрый взгляд в глубину зеркального свечения.
Пятецкий, между тем, шагнул вправо к большой русской печке, притулившейся в углу, одновременно махнув рукой в сторону середины комнаты, где разлапил свои толстые, плохо оструганные ноги обширный стол:
– Садитесь, гости… дорогие, щас я вас ужином накормлю… – как-то не слишком радушно проговорил хозяин, но мы, не сговариваясь, решили не придавать значения этому отсутствию радушия – в конце концов ему от нас досталось и физически и морально!
Чинно рассевшись по лавкам, окружавшим стол, мы принялись внимательно наблюдать за хозяином, шуровавшим в печи ухватом. Сначала Пятецкий с помощью этого, столь распространенного в данной местности приспособления, выволок на шесток большой… чугунок. Сдернув с чугунка крышку, он понюхал содержимое и принялся разливать варево по глубоким мискам, стопочкой стоявшим на шестке. Прежде чем перенести наполненные миски на стол, хозяин задвинул чугун обратно в печь, достал с полки начатый каравай темного хлеба и отполосовал от него три приличные краюхи. Через минуту и хлеб и миски с варевом были водружены на стол вместе с небольшой деревянной солонкой и тремя деревянными же ложками.
Ложки и хлеб мы быстренько разобрали, Володьша тут же приник к своей миске, а я поинтересовался у хозяина:
– А сам что же, не собираешься ужинать?..
– Мне еще по бору побродить надо… – как-то нехотя ответил мужик, – …посмотреть, не натрясло ли еще кого на наши головы… вернусь, тогда и поужинаю.
И тут же подал голос представитель органов правопорядка:
– Слышь, хозяин, а горло промочить… перед ужином у тебя ничего не найдется?..
Пятецкий внимательно посмотрел на Юрика и отрицательно покачал головой:
– Нет… Было у меня с флягу медовухи, да я ее с собой в бор взял… всю выпил…
– А что, и магазина в вашей… этой… Мертвяковке… нет?.. – Не унимался старший оперуполномоченный.
– Нет… – Снова покачал головой хозяин, – … был кооповский, да закрыли его уж как с год… Теперь сами… к-хм… обходимся.
– Ну так значит можно достать?!! – Макаронин даже приподнялся со скамьи, словно собирался немедленно бежать, куда скажут, но Пятецкий, задумчиво поскребывая бороду, осадил Юрика:
– Может что у Восьмецкого осталось, но он уже наверняка дрыхнет, а будить его никак нельзя… К Семецкому сходить… так он все равно не даст…
– Почему не даст?! – Обиженно поинтересовался Юрик.
– Он на вынос не дает, говорит – градус из избы вынесете, хотя, какой там градус, так… полградусника!
– Ну так, может быть, я с ним… того… присяду на минутку… Составлю человеку компанию!
Пятецкий глянул на Юрика странным, шальным глазом, крякнул и энергично помотал головой:
– Нет, ты лучше завтра с утра к нему сходи… Он утром… того… очухается, так с ним спокойно можно будет договориться.
Юрик разочарованно уткнулся в свою чашку и принялся меланхолически поглощать предложенный хозяином харч.
Пятецкий с минуту наблюдал за тем, как мы хлебали его похлебку, а затем тряхнул головой и направился к выходу из избы. В дверях он приостановился и негромко проговорил:
– Поедите, посуду сполосните и поставьте на шесток. Спать полезайте на чердак, там и тюфяки свежие имеются, и воздух вольнее…
Он кивнул головой, указывая на небольшой люк в потолке, а затем вышел из комнаты, плотно притворив дверь.
И тут на меня как-то сразу навалилась усталость. Сказывалось и то, что предыдущую ночь нам не удалось выспаться, и то, что чуть ли не целый день пришлось шагать по лесу.
Быстро прикончив хлеб и похлебку, я встал из-за стола и пошел осматривать указанный хозяином лючок. Открывался он странно – не вверх, а вниз, в комнату и держался на обычной деревянной вертушке. Подтащив к люку скамью, я повернул вертушку и откинул люк, из которого неожиданно выехала легкая деревянная лесенка. Не оглядываясь на ребят, я поднялся наверх и оказался на просторном чердаке, чуть подсвеченном струящимся снаружи желтоватым сиянием. Огромный тюфяк, набитый свежим сеном я отыскал довольно быстро и, подтащив его поближе к маленькому окошку, с наслаждением бросил на него свое уставшее тело.
Минут через пять наверх забрался Володьша, и я видел, как он устраивается на выбранном тюфяке, а затем… сон накрыл меня темным покрывалом, сквозь которое до моего слуха донеслось неразборчивое ворчание трезвого Макаронина… Но что именно он ворчал, я уже не помню!
Разбудил меня горячечный шепот Володьши:
– Сорока!! Сорока, просыпайся!! Да просыпайся же, тебе говорю!!!
Я разлепил веки и прямо перед собой увидел глаза нашего менестреля, расширенные просто-таки до невозможных пределов! Увидев, что я проснулся, Володьша с облегчением вздохнул и заговорил все тем же быстрым напряженным шепотом:
– Слушай, Сорока, твой старший… лейтенам… который… опер, ушел уже часа два назад! Сказал, что быстро вернется и до сих пор нет… А только что я видел… – он быстро развернулся и ткнул пальцем в сторону светло сереющего окошка, – …вон в то окно, как уполномоченный прошел в дальний… совсем дальний дом, похожий на сарай, из которого идет дым!!
Сын Егоршин на секунду замолчал, словно ожидая от меня наводящих вопросов, но, поскольку я с ними не торопился, он продолжил, подпуская в свой шепот трагизма:
– И с ним рядом шел какой-то маленький… мертвяк!!!
– Ну и что?.. – Индифферентно поинтересовался я. Меня, право, в этот, по всей видимости, ранний час мало интересовали похождения энергичного Макаронина.
– А вдруг это был… Семецкий!!
– Ну и что?.. – Не меняя тона повторил я свой вопрос.
– Так!.. – Задохнулся Володьша. – Так ты что, не помнишь?!! Баба-Ага говорила нам, что б не связывались с Семецким!! Иначе на две недели застрять здесь можем!!
Я резко сел и внимательно посмотрел на встревоженную физиономию музыканта. В голове у меня вдруг мелькнула несуразная мысль: «А он, похоже, тоже в столицу торопится!..», но возникшая тревога мгновенно вытеснила ее. Баба-Ага действительно говорила про Семецкого!
– Ну что ж, пойдем, посмотрим, с кем там наш дружок закорешился!
На дворе было прохладно. Желтоватое сияние, окутывавшее поляну, на которой стояла Мертвяковка, исчезло, его стер мутновато-серый рассвет, подошедший уже к самому восходу солнца. Маленькие домики деревни были разбросаны по поляне без всякого «генерального» плана и даже привычной дороги, которая пересекает любую деревню отсутствовала на этой поляне. И в тоже время, домики были до странности похожи один на другой, словно их ставил какой-то один, не слишком талантливый строитель. У дальней опушки поляны действительно виднелся домик, больше похожий на сарай, из высоких оконных проемов, лишенных рам, действительно выбивались довольно густые клубы дыма.
– Вон!! Вон… туда вон наш уполномоченный поперся!! – Тыкал Володьша пальцем в сторону дымящего домика.
Я с самым сосредоточенным видом двинулся в сторону странного сарая, и, поскольку умыться я не успел, физиономия у меня была достаточно зверской.
Мы пересекли поляну из конца в конец, не встретив ни одного… мертвяка, и метрах в пяти от цели услышали басовитый голос Макаронина:
– Ух! Давай, давай! Ух! Наддай, наддай!!
«Чем же это Юрик там занимается?! – Удивился я. – Да еще с таким азартом!»
Спустя всего десяток секунд я это увидел.
Внутри самой обычной деревенской кузни голый по пояс старший лейтенант с уханьем, пыхтением и уже слышанными нами выкриками тянул за веревку, перекинутую через подвешенный к потолочной балке блок. Другой конец веревки был прикреплен к верхней раме здоровенных мехов, нагнетавших воздух в кузнечный горн. Рядом с горном стоял мужичок чуть повыше Макаронина ростом, от короткой бороды до колен прикрытый толстым кожаным фартуком. В правой руке у него были солидные клещи, и этими клещами он что-то пошевеливал в малиново светящихся угольях.
Остановившись в лишенном двери входном проеме, я с некоторым удивлением рассматривал открывшуюся передо мной картину и вдруг услышал высокий, чуть хрипловатый мужской голосок:
– Давай, давай, гость дорогой! Выкажи свое мастерство!!
Голос этот раздавался из плохо освещенного угла, однако мгновенный оранжевый всполох в горне позволил разглядеть мне невысокого, худенького, лысоватого мужичка, устроившегося на куче покореженного металлолома. Одет мужичок был в самые обычные широкие штаны и свободную без опояски рубаху, но вид при этом имел самый необычный. Дело в том, что его левая рука от плеча до запястья была зажата вместе с рукавом между двух узких дощечек, обмотанных широким, длинным, белым лоскутом. В энергично размахивающей правой руке он держал тяжелый и неэлегантный, но отполированный, похоже, ладонью костыль, а его согнутая в колене правая нога была также замотана тряпками, уже довольно грязными тряпками, под которыми угадывались лубки. На голове мужика красовался меховой треух, из-под которого выглядывала… белая повязка.
На наше с Володьшей появление перебинтованный мужик никак не реагировал, поскольку был всецело увлечен происходящим у горна.
В этот момент кузнец гулко выдохнул: – Довольно!.. и выхватил их горна довольно длинный, раскаленный стержень и перенес его к стоящему за его спиной верстаку. Быстро укрепив один конец стержня в довольно сложном кондукторе, он начал осторожно навивать разогретый стержень на неподвижную втулку кондуктора.
Через пять минут, когда стержень потерял свое яркое свечение, его середина превратилась в цилиндрическую спираль необыкновенно точной формы. Сунув освобожденное из кондуктора изделие, под нос Макаронину, кузнец басовито поинтересовался:
– Ну?.. Ты такую штуку хотел?..
– Отлично! – Ответил Юрик и протянул руку за спиралью, но кузнец мгновенно швырнул ее в большую бочку, стоявшую почти у самого входа.
Макаронин проследил взглядом за ее полетом и наткнулся взглядом на наши с Володьшей неподвижные фигуры.
– О! Сорока, привет, уже встал!
Восклицание Юрика было искренне доброжелательным, но, пожалуй, чересчур восторженным.
– Привет, привет… – Стараясь быть спокойным, проговорил я. – Чем занимаемся?..
– Да тут, понимаешь, такое дело! – Восторг Макаронина несколько поутих, зато прорезалась некая деловитость. – Помнишь, вчера вечером Пятецкий сказал, что к Семецкому лучше подойти утром… Ну… ты знаешь за чем!..
Я кинул, показывая, что догадываюсь о чем идет речь.
– Так вот я с утра и двинул к Семецкому!.. – Старший лейтенант кивнул в сторону забинтованного мужичка. – Вон к нему! А у него, кроме бражки… ну мы пробовали такую, ничего нет!! Слово за слово, разговорились мы, и ты знаешь, что оказалось?!
– Что?.. – Задал я ожидаемый вопрос, хотя на самом деле меня это не интересовало.
– Они не умеют гнать самогон!! – Как некое высшее откровение выдал Юрик, широко распахнув глаза.
– Ну и что, – я пожал плечами, – может быть им вполне хватает казенной водки!
– Да нет у них никакой водки!! – Чуть ли не взвизгнул Макаронин, явно обиженный моей непонятливостью. – Нет!! Они делают либо… эту… медовуху… ну, бражку, которую мы вчера пробовали, либо пиво – тоже, кстати, дрянь порядочная. Самый хороший напиток, какой они знают, это какая-то… живая вода, но ее, оказывается, очень трудно найти. Кстати, Первецкий отправился как раз за живой водой, вроде бы где-то недалеко открылся новый источник, и он хочет попользоваться, пока Змей Горыныч на него лапу не наложил!