Он бросил на стол грамоту епископа. Рыжий дернул ее, оторвав тесьму, и грамота нехотя развернулась. Шут вскочил с лавки, заковылял к столу. Шевеля толстыми губами, принялся разбирать текст. Рыжий взглянул на него, поднялся из-за стола.
— Не отдам я им город, Роман. — сказал он. — Будем держаться, пока Миндаугас с литвой подоспеет.
— Ты не будешь читать, Вячеслав?
— Пошли на стену, — сказал рыжий. — А ты, Акиплеша, скажешь боярыне, что, как вернусь, ужинать будем.
— Они Магду требуют, — сообщил шут, прижав пальцем строчку в грамоте.
— Вольно им, — ответил рыжий и пошел к двери.
— Все, сеанс окончен, — сказал Жюль.
— Как насчет кофе?
— Ну вот, — сказал Кин. — Мы и узнали, кто князь, а кто Роман.
— Князя звали Вячеслав? — спросила Анна.
— Да, князь Вячко, сын полоцкого князя Бориса Романовича. Он раньше правил в Кокернойсе. Кокернойс захватили рыцари. После гибели города он ушел в леса со своими союзниками — ятвягами и ливами. А вновь появился в 1223 году, когда русские князья, отвоевав у меченосцев, дали ему город Юрьев. К Юрьеву подступило все орденское войско. Вячко сопротивлялся несколько месяцев. Потом город пал и князя убили.
— И вы думаете, что это тот самый Вячко?
— Да. Все говорит в пользу такого предположения. На этом холме было неукрепленное поселение. Лишь в начале XIII века его обнесли стеной и построили каменный собор. А в 1215 году город погибает. Существовал он так недолго, что даже в летописях о нем почти нет упоминаний. Зачем его укрепили? Очевидно, с потерей крепостей на Двине полоцкому князю нужны были новые пограничные форпосты. И он посылает сюда Вячко. Рыцари его знают. Он их старый враг. И конечно, его новая крепость становится центром сопротивления ордену…
Шар взмыл над вечерним городом Видны были костры на улице — их жгли беженцы. Отсветы костров падали красными бликами на месиво людей, сбившихся под защитой стен.
Напоследок шар поднялся еще выше.
Черным силуэтом виднелась на склоне осадная башня. Покачивались факелы — там устанавливали катапульту. Белые освещенные изнутри шатры меченосцев на том берегу ручья казались призраками — 12 июля 1215 года заканчивалось. Теперь Анна знала, что городом Замошье правит отважный и непримиримый князь Вячко. И есть у него боярин Роман, человек с серьезным, узкогубым капризным лицом — чародей и алхимик, который через сутки погибнет и очнется в далеком будущем.
15
Все случилось без свидетелей из будущего, ночью, когда Кин, Анна, Жюль, а главное, господин епископ Альберт и ландмейстер Фридрих спокойно спали. И это было очень обидно, потому что время, если уж ты попал в течение витка, необратимо. И никто никогда не увидит вновь, каким же образом это произошло.
…Первой проснулась Анна, наскоро вымылась и постучала к мужчинам.
— Лежебоки, — сказала она, — проспите решающий штурм.
— Встаем, — ответил Кин. — Уже встали.
— Я забегу пока к деду Геннадию, — благородно пожертвовала собой Анна. — Отвлеку его. Но чтобы к моему возвращению князь Вячко был на боевом коне.
А когда Анна вернулась, с молоком, творогом, свежим хлебом, гордая своим подвижничеством, в доме царило разочарование.
— Посмотри, — сказал Жюль.
Шар был включен и направлен на склон. Там лениво догорала осадная башня — сюрреалистическое сооружение из громадных черных головешек. От катапульты осталась лишь ложка, нелепо уткнувшаяся в траву рукоятью. Вокруг стояли орденские ратники. С мостика через ручей на пожарище глядела орденская знать, окружившая епископа.
От ворот крепости до башни пролегли черные широкие полосы. В ручье — а это Анна увидела не сразу — лежали большие, в два человеческих роста, колеса, тоже черные, обгорелые — хотя тут же она поняла свою ошибку: у башни не могло быть таких больших колес.
— Они ночью все это сожгли! — сказала Анна. — И правильно сделали. Чего же расстраиваться?
— Жаль, что не увидели.
Кин быстро провел шар вниз, к ручью, близко пролетев над остовом башни, и затормозил над головами рыцарей.
— Спасибо за подарок, — медленно сказал епископ Альберт. — Вы не могли придумать ничего лучше в ночь моего приезда.
— Я еще в прошлом году советовал вам дать убежище чародею, — сказал ландмейстер. — Когда он бежал из Смоленска.
— Мы посылали ему гонца, — сказал один из приближенных епископа. — Он не ответил. Он укрылся здесь.
— Он предпочел служить дьяволу, — задумчиво сказал епископ. — И небо нашей рукой покарает его.
— Воистину! — сказал высокий худой рыцарь.
— Правильно, — согласился Фридрих фон Кокенгаузен. — Но мы не в храме, а на войне. Нам нужны союзники, а не слова.
— Дьявол нам не союзник, — сказал епископ. — Не забывайте об этом, брат Фридрих. Даже если он могуч.
— Я помню, святой отец.
— Город должен быть жестоко наказан, — сказал епископ громко, так, чтобы его слышали столпившиеся в стороне кнехты. — В любой момент может прийти отряд из Полоцка, и это нам не нужно. В Смоленске тоже смотрят с тревогой на наше усиление…
— Сюда идут литовцы, — добавил худой рыцарь.
— Если крепость не сдастся до заката, мы не оставим в ней ни одной живой души, — сказал епископ.
— И мессира Романа?
— В первую очередь Лишь то знание может существовать, которое освящено божьей благодатью.
— Но если он умеет делать золото?
— Мы найдем золото без чернокнижников, — сказал епископ. — Брат Фридрих и брат Готфрид, следуйте за мной.
16
Внутри шатер был обставлен скромно. На утоптанном полу поверх рогож лежал ковер, стояли складные, без спинок, ножки крест-накрест, стулья, на деревянном возвышении свернутые на день лежали шкуры, высокий светильник с оплывшими свечами поблескивал медью возле высокого сундука, обитого железными полосами. На сундуке лежали два пергаментных свитка.
Епископ знаком велел рыцарям садиться. Фридрих фон Кокенгаузен отстегнул пояс с мечом и положил его на пол у ног. Брат Готфрид установил меч меж ног и оперся руками в перчатках о его рукоять. Откуда-то выскользнул служка в черной сутане. Он вынес высокий арабский кувшин и три серебряные чарки. Брат Готфрид принял чарку, епископ и Фридрих отказались.
— Ты говоришь, брат Фридрих, — сказал епископ, — что мессир Роман и в самом деле посвящен в секреты магии?
— Я уверен в этом.
— Если мы не убьем его завтра, — сказал брат Готфрид, — он с помощью дьявола может придумать нашу гибель.
— Я помню главное, — сказал Фридрих. — Я всегда помню о благе ордена. А мессир Роман близок к открытию тайны золота.
— Золото дьявола, — возразил мрачно Готфрид фон Гольм.
— Мессир Роман любит власть и славу, — заметил Фридрих. — Что может дать ему князь Вест?
— Почему он оказался здесь? — спросил епископ.
— Он дальний родственник князя, — сказал Фридрих. — Он был рожден от наложницы князя Бориса Полоцкого.
— И хотел бы стать князем?
— Не здесь, — улыбнулся брат Фридрих. — Не в этой деревне.
— Хорошо, что он сжег башню, — сказала Анна. — Иначе бы они не стали об этом говорить.
— Что случилось в Смоленске? — спросил епископ, перебирая в крепких пальцах янтарные четки с большим золотым крестом.
— Тамошний владыка — византиец. Человек недалекий. Он решил, что умение мессира Романа от дьявола. И поднял чернь…
— Ну прямо как наши братья, — улыбнулся вдруг епископ Альберт. Взглянул на Готфрида. Но тот не заметил иронии. — И кудесника пригрел князь Вест?
— Он живет здесь уже третий год. Он затаился. Он напуган. Ему некуда идти. В Киеве его ждет та же судьба, что и в Смоленске. На Западе он вызвал опасное вожделение короля Филиппа и гнев святой церкви. Я думаю, что он многое успел сделать. Свидетельством тому — гибель нашей башни.
— Воистину порой затмевается рассудок сильных мира сего, — сказал епископ. — Сила наша в том, что мы можем направить на благо заблуждения чародеев, если мы тверды в своей вере.
— Я полагаю, что вы правы, — согласился брат Фридрих.
— Сохрани нас господь, — сказал тихо брат Готфрид. — Дьявол вездесущ. Я своими руками открутил бы голову чародею.
— Не нам его бояться, — сказал епископ. Не поднимаясь со стула, он протянул руку и взял с сундука желтоватый лист, лежавший под свитками. — Посмотрите, это прислали мне из Замошья неделю назад. Что вы скажете, брат Фридрих?
Рыцарь Готфрид перекрестился, когда епископ протянул лист Фридриху.
— Это написано не от руки, — сказал Фридрих. — И в этом нет чародейства.
— Вы убеждены?
— Мессир Роман вырезает буквы на дереве, а потом прикладывает к доске лист. Это подобно печати. Одной печатью вы можете закрепить сто грамот.
— Великое дело, если обращено на благо церкви, — сказал епископ. — Божье слово можно распространять дешево. Но какая угроза в лапах дьявола!
— Так, — согласился брат Фридрих. — Роман нужен нам.
— Я же повторяю, — сказал брат Готфрид, поднимаясь, — что он должен быть уничтожен вместе со всеми в этом городе.
Его собеседники ничего не ответили, епископ чуть прикрыл глаза.
— На все воля божья, — сказал он наконец.
Оба рыцаря поднялись и направились к выходу из шатра.
— Кстати, — догнал их вопрос епископа, — чем может для нас обернуться история с польской княжной?
— Спросите брата Готфрида, — сказал Фридрих фон Кокенгаузен. — Это случилось неподалеку от замка Гольм, а летты, которые напали на охрану княжны, по слухам, выполняли его приказ.
— Это только слухи, — сказал Готфрид. — Только слухи. Сейчас же княжна и ее тетка томятся в плену князя Веста. Если мы освободим их, получим за них выкуп от князя Смоленского.
— Вы тоже так думаете, брат Фридрих? — спросил епископ.
— Ни в коем случае, — ответил Фридрих. — Не секрет, что князь Вячко отбил княжну у леттов, Нам не нужен выкуп.
— Я согласен с вами, — сказал епископ. — Позаботьтесь о девице. Как только она попадет к нам, мы тут же отправим ее под охраной в Смоленск. Как спасители. И никаких выкупов.
— Мои люди рисковали, — сказал Готфрид.
— Мы и так не сомневались, что это ваших рук дело, брат мой. Некоторые орденские рыцари полагают, что они всесильны. И это ошибка. Вы хотите, чтобы через месяц смоленская рать стояла под стенами Риги?
17
— Разумеется, Жюль, — сказал Кин, — начинай готовить аппаратуру к переходу. И сообщи домой, что мы готовы. Объект опознан.
Кин вытащил из шара шарик. Пошел к двери.
— Я с вами? — сказала Анна, о которой все забыли.
— Как вам угодно, — ответил Кин равнодушно.
Он быстро вышел в большую комнату. Там было слишком светло. Мухи крутились над вазочкой с конфетами. В открытое окно вливался ветерок, колыша занавеску. Анна подошла к окну и выглянула, почти готовая к тому, чтобы увидеть у ручья шатры меченосцев. Но там играли в футбол мальчишки, а далеко у кромки леса, откуда вчера вышло злосчастное стадо, пыхтел маленький трактор.
— Это портрет епископа? — спросила Анна, глядя, как пальцы Кина превращают шарик в пластинку.
— Нет, помните желтый листок бумаги, что показывал рыцарям епископ? Это первый в Европе типографский оттиск. — Он склонился над столом, читая текст.
— Читайте вслух, — попросила Анна.
— Варварская латынь, — сказал Кин. — Алхимический текст. Безопаснее было напечатать что-нибудь божественное. Зачем дразнить собак?…
Трактор остановился, из него выпрыгнул тракторист и начал копаться в двигателе. Низко пролетел маленький самолетик По-2…
— Опять ртуть — мать металлов? — спросила Анна.
— Нет, — сказал Кин, — это другое.
Нет, это не ртуть, — повторил Кин. — Скорее, это о превращениях свинца. Зеленый лев — окисел свинца, красный лев — сурик… камедь — уксусно-свинцовая соль… Да, пожалуй, так.
— Вы сами могли бы работать алхимиком, — сказала Анна.
— Да, мне пришлось прочесть немало абракадабры. Но в ней порой сверкали такие находки!..
— Вы сейчас пойдете туда?
— Вечером. Я там должен быть как можно меньше.
— Но если вас узнают, решат, что вы шпион.
— Сейчас в крепости много людей из ближайших селений, скрывшихся там. Есть и другие варианты.
Кин оставил пластинку на столе и вернулся в прихожую, где стоял сундук с одеждой. Он вытащил оттуда сапоги, серую рубашку с тонкой вышивкой у ворота, потом спросил у Жюля:
— Ну что? Когда дадут энергию?
— После семнадцати.
18
— Знаете, — сказал Кин вечером, когда подготовка к переходу закончилась, — давай взглянем на город еще раз, время есть Если узнаем, где он скрывает свою лабораторию, сможем упростить версию.
Шар завис над скопищем соломенных крыш.
— Ну-с, — сказал Кин, — где скрывается наш алхимик?
— Надо начинать с терема, — сказал Жюль.
— С терема? А почему бы не с терема?
Кин повел шар над улицей к центру города, к собору. Улица была оживленна, в лавках — так малы, что вдвоем не развернешься, — торговали одеждой, железным и глиняным товаром, люди смотрели, но не покупали. Народ толпился лишь у низенькой двери, из которой рыжий мужик выносил ковриги хлеба. Видно, голода в городе не было — осада началась недавно. Несколько ратников волокли к городской стене большой медный котел, за ними шел дед в высоком шлеме, сгорбившись под вязанкой дров. Всадник на вороном жеребце взмахнул нагайкой, пробиваясь сквозь толпу, из-под брюха коня ловко выскочил карлик- княжеский шут, ощерился, прижался к забору, погрозил кулаком наезднику и тут же втиснулся в лавку, набитую горшками и мисками.
Кин быстро проскочил шаром по верхним комнатам, а в них — словно всех вымело метлой — лишь какие-то приживалки, сонные служки, девка с лоханью, старуха с клюкой… запустение, тишь…
— Эвакуировались они, что ли? — спросил Жюль, оторвавшись на мгновение от своего пульта, который сдержанно подмигивал, урчал, жужжал, словно Жюль вел космический корабль.
— Вы к звездам летаете? — спросила Анна.
— Странно, — не обратил внимания на вопрос Кин.
В небольшой угловой комнате, выглядевшей так, словно сюда в спешке кидали вещи — сундуки, тюки и короба, — удалось, наконец, отыскать знакомых. На невысоком деревянном стуле с высокой прямой спинкой сидела пожилая дама, накрыв ноги медвежьей шкурой. Готическая красавица в закрытом, опушенном беличьим мехом малиновом платье с серебряными ткаными цветами стояла у небольшого окошка, глядя на церковь.
Пожилая дама говорила что-то, и Жюль провел пальцами над пультом, настраивая звук. Кин спросил:
— Какой язык?
— Старопольский, — сказал Жюль.
— Горе, горе, за грехи наши наказание, — говорила, смежив веки, пожилая дама. — Горе, горе…
— Перестаньте, тетя, — отозвалась от окна девушка.
Накрашенное лицо пожилой женщины было неподвижно.
— Говорил же твой отец, подождем до осени. Как же так, как же так, меня, старую, в мыслях покалечило. Оставил меня господь своей мудростью… И где наша дружина и верные слуги… Тошно, тошно…
— Могло быть хуже. — Девушка дотронулась длинными пальцами до стоявшей рядом расписной прялки, задумчиво потянула за клок шерсти. — Могло быть хуже…
— Ты о чем думаешь? — спросила старуха, не открывая глаз. — Смутил он тебя, рыжий черт. Грех у тебя на уме.