5
Валентин и Сергей провели эти беспокойные дни в главном управлении строительства, читая газеты и расспрашивая беженцев из Гористана. Там творилось что-то непонятное: какой-то взрыв дикого суеверия и изуверства.
Примерно на пятый день их встретил на крылечке прораб седьмого участка Илья Петрович.
— Вот что, ребята, — сказал он. — Толкаетесь вы тут зря, теряете время. Поезжайте-ка домой. Все равно, сроки у вас истекают, а что мы будем делать, ясности нет никакой. Проект, видимо, придется менять, электропередачу демонтировать.
— Неужели демонтировать?
— Как же иначе? Через Гористан не перескочишь, а там теперь ой-ой-ой! Заходите ко мне через час, я напишу вам характеристики...
И в тот же день вечером из кузова попутной машины друзья в последний раз смотрели на тонущие в синей дымке горы. О Зине вздыхал Сергей: так и не повидались перед отъездом. А Валентин все твердил:
— Глупость какая! Из-за дурачеств какого-то князя демонтировать всю линию. Ну почему мачты должны обязательно стоять на его земле? Почему нельзя перескочить как-нибудь через Гористан, пропустить ток по воздуху или по морскому дну?
— Попробуй, придумай! — сказал Сергей.— Только, пожалуйста, не горный уголь.
— А я уверен, что ученые добьются когда-нибудь, — возразил Валентин.
Нет, в тот момент он ничего не придумал хорошего. Идея пришла год спустя, уже в Новосибирске.
Глава девятая
ВСЕ ЦВЕТА РАДУГИ
1
Что такое Новосибирск?
Нарисован на карте черный кружок с ободком— так обозначают города с населением от пятисот тысяч до одного миллиона. Рядом извилистая черная линия — Обь, одна из величайших в мире рек. Чуть пониже — голубой клочок вроде вымпела — недавно родившееся Новосибирское море — водохранилище гидростанции. Четыре красных линии —железные дороги на Москву, на Дальний Восток, в Среднюю Азию, в Кузбасс. Слева, за Обью, зеленое с синими черточками — болотистая степь. Правее коричневое — сопки и тайга.
Для тысяч и тысяч людей Новосибирск так и останется черным кружочком с ободком, но для Новиковых красная линия превратится в стальные пути, шпалы, телеграфные столбы; черная извилистая — в широченную реку; кружочек— в улицы, площади, дома. Среди них — дом Новиковых. И в письмах они начнут писать: «У нас в Сибири»; спрашивать: «Как там у вас, в Москве?»
Все это произойдет потому, что на столе уже лежит синяя книжечка с тисненой надписью «Диплом», а в ней листок, на котором написано, что «Инженер Новиков В. (и Новиков С.) направляется для работы в г. Новосибирск в распоряжение ННИИЭЭ».
Уезжают ребята на этот раз надолго.
Сергей бродит по Москве, прощается с каждым районом, но улицы уже становятся чужими для него. Вот навешивают троллейбусные провода — по этой линии Сергей ездить не будет. Вот огораживают забором участок — Сергей не увидит нового дома. И даже в своем столе незачем наводить порядок, потому что работать за этим столом не придется.
Вдруг выясняется, что за годы юности накоплено множество вещей: одежда, книги, подарки друзей, лыжи, гири, похвальные грамоты за авиационные модели и сами модели в натуральную величину. Сергей укладывает чемодан — кладет вещь, вынимает, оставляет со вздохом. Родной дом не увезешь в чемодане... Нет, не увезешь.
У Валентина все получается проще, без переживаний, даже весело. Его собирают в дорогу двоюродные сестры: Галя, Валя и Нина, собирают с шутливыми ссорами, не отъезд — игра; Сестры укладывают в чемодан рубашки, носовые платки, галстуки, а Валентин выбрасывает белье, чтобы разместить учебники, конспекты и все материалы по ветроэлектрическим заборам. Валентин еще не отказался от своей фантастической идеи.
Потом были проводы на вокзале, томительные, но обязательные минуты, когда сказать уже нечего: уезжающих не удержишь, на остающихся не насмотришься. Женщины настойчиво просили писать почаще, молодые люди торжественно обещали. Мать Сергея всплакнула, Сергей впервые заметил, что родители у него уже старики: трудно им будет без него.
Валентина провожали сестры. Они были крикливо веселы, как будто хотели обратить на себя всеобщее внимание. Стояла тут же еще одна девушка — первокурсница. Сергей видел ее в кабинете дипломного проектирования. Она дни и ночи чертила там, вместо того, чтобы ходить на лекции. Тогда он не обратил внимания, потому что принято было, чтобы первокурсники помогали дипломникам. А сейчас он подумал: «А как же Зина?» Но не сказал ничего. Ведь было условие: «Зины не существует. Нет такого имени вообще». И друзья никогда не говорили о веселой крановщице с Ветростроя.
2
И поезд ушел на восток. Плыли за окнами башни Ярославского Кремля, потом северные деревни без садов, лесистый косогор, нависший над Чусовой, выутюженная Западно-Сибирская степь с прозрачным березняком у голубых озер. На третий день, поутру, Новиковы прибыли в Новосибирск.
От вокзала долго ехали на такси, сначала через центр, застроенный кубическими домами времен первой пятилетки, потом по старым деревянным окраинам и по новым с высокими, украшенными керамикой зданиями, далее через сосновый бор и наконец по красивому шоссе над привольной Обью.
Валентин не отрывался от стекла.
— Неплохой город, — заметил он. — Жить можно. А ты что молчишь, Сережа? Волнуешься?
— А ты нет?
Сергей и сам волновался, конечно.
Опять, как на Ветрострое, — привезли зачетную книжку, прочли, законспектировали, сдали двадцать тысяч страниц, но неизвестно, которую нужно было учить наизусть. И не найдется ли здесь Данилушкин, знающий именно эту страницу, не будет ли он посмеиваться над неопытностью ученого инженера?
Валентин, пожал руку другу.
— Ничего, Сережка, главное, что мы вместе. Отобьемся!
Машина свернула на боковую аллею. В конце ее стояли ворота, а над ними на проволочной сетке были прикреплены золотые буквы: два Н, два И и два Э — Новосибирский научно-исследовательский институт экспериментальной энергетики.
3
В конце 50-х годов, когда в Сибири шло небывалое строительство, был заложен Новосибирский городок науки. Неподалеку от него разместился и Энергетический институт. Он был выстроен совсем недавно по последнему слову техники. Здесь все было сделано для того, чтобы ученые могли работать, не отвлекаясь на мелочи, — житейские и деловые. Двухкомнатная квартирка Новиковых, которая скромно называлась общежитием, напоминала роскошный гостиничный номер. Правда, мебели было немного — письменный стол, кровать, кресла, шкаф для одежды, тумбочка для бумаг. А все остальное — кухню, буфет, библиотеку, сундуки — заменяла полированная дверца внутренней почты. Стоило только позвонить по телефону, и через несколько минут слышалось постукивание конвейера, дверцы распахивались, и жильцы снимали с подноса обед, чай, бутерброды, книги из библиотеки или приборы с лабораторного склада. Тем же путем отправлялись назад прочитанные книги, грязные тарелки, белье в прачечную, письма на почту. «Волшебной лампой Аладина» называл Валентин лакированные дверцы. В первые вечера — что греха таить! — друзья сидели и придумывали: что бы такое пожелать еще? И с радостным удивлением обнаруживали, что каждое желание исполняется.
Такая же внутренняя почта обслуживала и великолепные лаборатории: просторные, светлые, с раздвижными перегородками. Здесь каждый опыт можно было ставить щедро. Не институтом, а исследовательским заводом был Новосибирский энергетический институт. Каждый проект, каждая идея проверялись на громадных моделях. Но люди были избавлены от кропотливой работы в мастерских. Модели по чертежам изготовлялись автоматическими станками, а ход испытания записывался автоматическими приборами. Автоматические вычислительные машины по записям производили расчеты, печатали таблицы... А человеку оставалось только сделать выводы.
К этому конвейеру изобретений и были приставлены рядовыми инженерами Валентин и Сергей.
Они работали в среднем звене — на испытаниях моделей.
Кто-то другой конструировал детали, кто-то изготовлял модели в цехах читающих машин и доставлял их в лаборатории. В одной из лабораторий Сергей ведал малой аэродинамической трубой. Получив деталь, он, записывал ее номер, а вынув из аэродинамической трубы, проверял показания приборов — правдоподобны ли цифры — и отсылал деталь еще кому-то, кто продолжал испытания и решал наконец: годится модель или надо ее заменить. Примерно то же самое делал Валентин в лаборатории грозозащиты. К нему поступали изоляторы, предохранители, громоотводы. Начатие кнопки — ослепительная вспышка искусственной молнии, грохот, запах озона и опаленной пыли. Затем Валентин поднимал на лоб темные очки и писал заключение: «Деталь выдержала (или не выдержала) такое-то напряжение». И еще кто-то, читая заключение Валентина, решал: годится деталь или надо ее заменить.
Практика на Ветрострое немного обескуражила Новиковых. В Новосибирск они ехали с трепетом, заранее готовились к срывам. Но войти в дело оказалось нетрудно. Через час друзья уже знали, что от них требуется, через день трудились с полной отдачей. Видимо, институт лучше подготовил их к кабинетной деятельности, чем к работе с людьми.
Или жизненная практика всегда сложнее теории?
4
— А знаешь, пожалуй, учиться интереснее, чем работать, — сказал однажды Валентин.
Это было примерно через месяц после их приезда. Сергей сидел у стола, сочиняя обстоятельное письмо родителям, а Валентин ничего не делал — лежал на диване, покачивая ногами, и глядел, как ползают по стене тени его тупоносых туфель.
Сергей оторвался от письма.
— Претензии и самолюбие! — сказал он.— Молодой инженер, совсем неопытный, а хочешь командовать. Заслужи сначала.
— Опять двадцать пять! — протянул Валентин. — Знакомые песни с Ветростроя. Кирпичи и дворцы; за малыми делами различай большие; чини карандаши и помни, что они для художника. А я хочу больших дел и ради этого приехал сюда. Я вовсе не рвусь командовать. Готов отдать свои идеи кому угодно. Но оказывается, идеи не нужны здесь. Нужно, чтобы не было арифметических ошибок. Девчонки-десятиклассницы делают это превосходно. Но я зачем-то кончал институт!
— Ты нытик и брюзга,—отрезал Сергей.— Ты же на прямом пути, проектируешь ветроэлектрические станции. Чтобы построить сто тысяч станций, надо начинать с первой тысячи. Но вместо того, чтобы радоваться, ты ворчишь. И откуда у тебя это вечное недовольство?
— А что недовольство! — возразил Валентин. — Недовольство — полезное качество. Если хочешь знать, недовольные движут историю. Революцию сделали недовольные. И паровую машину, и динамо, и радио тоже выдумали недовольные. А довольные сидели у печки и бормотали: ничего, как-нибудь, при царе... при лучинке... Жили же. Авось, летом светлее будет.
— Разные есть недовольные. Одни делают дело, другие — хнычут.
Валентин вскочил с дивана.
— А еще есть такие довольные, которые себе в утешение пишут в записной книжечке: «Сегодня люди сделали четверть шага, завтра — еще четверть, лет через двести мои потомки научатся ходить». И еще красивый заголовок вырисовывают: «Летопись моего путешествия».
Сергей потянулся, чтобы убрать со стола какую-то тетрадку, но Валентин оказался проворнее.
— Ну, так я и думал, вскричал он, хватая тетрадь, — еще одна летопись! Как в восьмом классе! Подожди, Сережка, не вырывай, я только погляжу. Я не буду смеяться! Честное слово!
После долгих пререканий, уговоров и споров, дав торжественное обещание не смеяться, не вышучивать, прочесть и тут же вернуть, Валентин получил разрешение посмотреть заветную тетрадь.
Да, конечно, это была летопись, хотя и не совсем такая, как в школьные годы. Сергей составлял что-то вроде путеводителя по энергетическому городку. На первой странице было написано: