1
Только неделю спустя, еще и еще раз взвесив все «за» и «против», друзья решились всерьез заняться проблемой ионосферной передачи.
Сергей со свойственной ему обстоятельностью составил подробный план работ.
— Но пока никому не надо говорить, — настаивал он. Он все еще искал «загвоздки» и боялся, что первый же специалист поднимет их на смех.
Друзья решили молчать. Так было условлено, так было записано в плане. Однако случилось иначе. Идею пришлось вынести на обсуждение в сыром виде.
В середине сентября Новиковых вызвал к себе ученый секретарь Института Голубого угля Федор Федорович Ленау.
Ленау был сух, подтянут, любил порядок и точность. Он с удовольствием занимался хозяйственными делами, радовался, если удавалось раздобыть новые стулья или готовальни, обязательно одинаковые для всех инженеров. Он любил многоцветные графики и большую часть времени проводил в кабинете, составляя месячные и недельные планы для каждого научного сотрудника. Пунктуальность была его религией. Он страдал, когда посетители нарушали его расписание, отрывая от бумаг. В душе Ленау был нелюдимом, но считал своей обязанностью ежедневно вызывать кого-либо из подчиненных. Это называлось у него «общаться с массами».
— Слышали, что говорил Юлий Леонидович? — начал он. — Наш Институт не учреждение, а школа. Вы уже не новички, работаете у нас полгода, пора подумать о росте. Учиться надо, друзья. Я вас записываю в заочную группу аспирантов. Темы лучше выбрать по профилю вашей работы. Вы, Сергей Федорович, можете писать «Опыт изучения моделей в аэродинамической трубе», вы, Валентин Николаевич, возьмите «Опыт испытания моделей током высокого напряжения».
Друзья переглянулись: Сергей кивнул головой, и тогда Валентин сказал:
— Позвольте нам предложить свою тему...
Он говорил об ионосферной передаче в самых осторожных выражениях, как о теоретическом предположении, как о возможности, которую хотелось бы проверить. Но осторожность не помогла. В середине рассказа Валентин увидел, что Федор Федорович, хмуря брови, поглядывает на часы. Надо было заканчивать.
— Мы можем показать материалы будущему, руководителю.
Ленау морщился. Он думал о том, что не успеет закончить график на октябрь из-за этих говорливых молодых людей.
— Товарищи, — сказал он, — я вижу вы начитались романов и хотите звезды с неба хватать. То, что я предложил, в ваших силах и будет полезно для других... молодых неопытных инженеров. Вы сами молоды... Вам нужно учиться... скромности, между прочим. А вы самонадеянно беретесь за проблемную тематику. И вообще, ионосфера не в русле нашего Института.
— Может быть, мы сумеем сочетать... — начал Валентин примирительно. .
И тогда, отодвинув уступчивого друга, Сергей сказал жестко:
— Мы не согласны под видом диссертации подавать служебный отчет. Мы не согласны тратить три года на переписывание старых инструкций только для того, чтобы вы могли поставить галочку в списке и рапортовать о стопроцентном охвате учебой. Мы считаем, что наша самостоятельная работа важнее.
Валентин поеживался. К чему такая прямолинейная резкость? Сам он действовал бы мягче, тоньше, хитрее.
Бледное лицо Ленау покрылось румянцем.
— В таком случае я доложу самому Михаилу Матвеевичу, — прошипел он. — По всей вероятности, вам придется покинуть Институт. Нам не нужны люди, не желающие учиться. — И повелительным жестом он указал Новиковым на дверь.
В коридоре Валентин пожал руку товарищу.
— Будем надеяться, что Михаил Матвеевич поддержит нас. Ведь он сам энтузиаст.
— Дело в том, что начальником отдела Голубого угля был наш старый знакомый Коренев — «дядя Ветер». Новиковы и без того собирались идти к нему за помощью, но не сейчас... через несколько месяцев, основательно подготовившись.
Но энтузиаст Михаил Матвеевич не поддержал энтузиастов Новиковых. Он без интереса выслушал горячую речь Валентина и сказал, дружелюбно обняв молодых инженеров:
— Вот что, ребятки, немножко вы хватили через край. У нас с вами и так увлекательнейшее дело. Взять в упряжку арктическую пургу, тайфунами освещать города, метелями отапливать комнату — это же потрясающая задача, ее еще нужно обосновать убедительно. Нам полезны дальние передачи, но только — надежные дальние передачи, а вы со своими заоблачными токами подрываете доверие к нам. Ученые скажут: «Грош цена Институту ветра, где пишут такие диссертации». Нет, нет, ребята, это вредная затея. Если вы не хотите ссориться со мной, идите сейчас к Федору Федоровичу, извинитесь перед ним и берите дельную тему».
Извиняться Новиковы не пошли. Вместо этого они отправились в Корпус дальних передач и подали заявление о переводе. Секретарь предложил им изложить идею письменно. Ответ пришел довольно скоро. Руководитель отдела профессор Глебычев писал:
«Авторы должны были бы знать исходные Положения науки. Как установлено опытами, наиболее экономичной на дальних расстояниях является передача энергии по проводам постоянным током. На ближних же расстояниях экономичным оказывается переменный ток или же разрабатываемая в ряде научно-исследовательских институтов передача энергии без проводов направленными ультракороткими волнами. Предлагаемая авторами схема не может служить предметом серьезного обсуждения. Не считаю возможным тратить время на ее обстоятельное опровержение, отрывая сотрудников от основной плановой «работы...».
Ответ пришел на имя ученого секретаря. Ленау имел удовольствие передать его друзьям.
— Так что, будем артачиться? — спросил он. — Стыдно, товарищи! Склоку затеваете, затрудняете большого специалиста...
Новиковы, однако, продолжали «артачиться». Друзья надеялись доказать свою правоту на ежемесячном заседании Ученого совета. Но ждать не понадобилось. На следующий день пришло невероятное известие: строптивых инженеров вызывал к себе сам Ахтубин!
2
Директор семи институтов принял друзей в своем обширном кабинете, слишком просторном для одного человека. Вблизи Юлий Леонидович не казался таким молодцеватым, как на трибуне. Лицо его бороздили морщины, под усталыми глазами обозначались мешки.
— Захотелось познакомиться, — начал он с иронической усмешкой. — Говорят: попали к нам молодые люди, которые не хотят учиться. Вот я и решил посмотреть, откуда берутся такие оригиналы. Ну-с, слушаю ваши «уважительные» отговорки.
На этот раз рассказывал Сергей. Говорил он коротко, точно, но, по мнению Валентина, слишком невыразительно. На долю последнего досталась пассивная роль — следить за выражением лица академика. Валентин заметил, что сначала Ахтубин слушал с удивлением, поморщился несколько раз, а затем отвернулся и стал глядеть в окно, улыбаясь невпопад.
Сергей, не видя-этого, досказал все до конца. Академик молчал.
— Мы просим дать нам руководителя, чтобы мы могли обсудить все детали, — подсказал Валентин, полагая, что академик пропустил существо дела.
— Прошу прощения, — улыбнулся Ахтубин,— я немножко задумался. Я все понял. Вы не оригиналы, не лентяи и не нарушители. Вы только наглецы, вообразившие себя великими изобретателями. Но это не порок. Наглость ваша от наивности. Вы просто не знаете, как делаются открытия. Думаете, что открытие вроде бабочки, — взмахнул сачком и поймал. Ленау неправ: вас вовсе не нужно окорачивать. Препятствия только раздразнят вас, вы будете скулить и жаловаться, что вас затирают. Наоборот, нужно дать вам работать, и через месяц вы явитесь ко мне с длинным носом и грустными глазами, придете извиняться: «Мы не знали, не предполагали, такие трудности, не выходит ничего...».
— И тогда, — Ахтубин встал из-за стола и голос его загремел, — тогда я прогоню вас. Почему не выходит с дальними передачами, я и сам знаю. Я даже могу догадаться, почему не выйдет ионосферная передача. Но никого .не интересует — «почему не выходит». Как добиться? — вот что важно... Ваше раскаяние никому не нужно, но всем нужна передача энергии без проводов, хоть какая-нибудь, пусть в ионосфере. Вы думаете, что беретесь за диссертацию. На самом деле вы замахиваетесь на подвиг! А подвиг требует подвижничества. Писать после службы — не серьезно. Из лаборатории я вас возьму, но только на таких условиях: рабочий день — пятнадцать часов в сутки. Никаких развлечении — два года не ходить в кино, не смотреть телевизор, не читать романов. Час в день — прогулка на лыжах. Знакомым девушкам напишите, что вы уехали в экспедицию на Южный полюс. Уж если браться за небывалое; так браться всерьез... На размышление даю три минуты. Колебание считаю отказом.
3
«Дорогая Зина! Нам с Валентином повезло. Мы попали в хорошую школу, к настоящему учителю. Чувствую себя, как мальчишка, которому тренер пообещал сделать из него чемпиона. И радостно, и боязно. Вдруг сорвусь, не оправдаю ожиданий. Но доверие надо оплатить. Мы дали слово стать монахами на два года, забыть обо всем, кроме работы... и о тебе забыть, Зина...».
Нет, это письмо не было написано. Сергей слагал его в уме. Совесть не разрешала писать, а сердце подсказывало лазейки — ведь Ахтубин сказал: «Предупредите знакомых девушек, что вы уехали на Южный полюс». Значит, позже писать нельзя, а сейчас можно, даже рекомендуется.
Но условились же друзья, что Зина для них не существует.
А нужен ли этот уговор Валентину? Разве он помнит о рыжеволосой крановщице? Ведь потом была первокурсница, которая плакала на вокзале. Надо быть взрослым человеком. Сейчас Сергей возьмет бумагу...
А рыжеволосой крановщице нужно это письмо?
4
Так можно работать только в молодости, и то недолго.
Подъем в шесть утра, когда окна еще синие, и глубокие тени лежат под деревьями. Проворно вскочивший Валентин тормошит заспавшегося Друга:
— Вставай, лежебока! Думаешь открытие — это бабочка? Взмахнул сачком — и тут оно...
Зарядка, душ, завтрак. Как только волшебные дверцы домашней почты уносят грязную посуду, друзья садятся за письменный стол.
Доставляя еду, посуду, книги, чистое белье, почта избавляла их от житейских хлопот... и от передышек тоже. Право, Новиковы не отказались бы пройтись по свежему воздуху в столовую или в библиотеку. Это было бы разминкой, приятной переменой. Но идти не было необходимости, требовалось только набрать номер и сказать дежурному библиотекарю:
— Пришлите мне «Вестник метеорологии» за 1964 год.
Прогулка полагалась перед сном, в девять вечера. А в течение дня, через каждые два часа, устраивалась зарядка. Друзья приседали, потягивались, боксировали и, приоткрыв окно, жадно глотали морозный воздух.
— Будем гулять в форточку, — говорил Валентин.
Иногда терпение его лопалось. Он шумно вскакивал, швырял на пол книги...
— Нет, я не могу так! Я оброс мхом, у меня заржавели коленки. Брошу все, пойду на танцы.
— Стыдись, — говорил Сергей, — думаешь, открытие — это бабочка...
А под вечер, когда Сергей неудержимо зевал и осоловевшими глазами три раза водил по одной и той же странице, Валентин неожиданно хлопал его по плечу.
— Проснись, соня! Я сделал телефонный заказ, сейчас нам пришлют открытие на блюдечке с голубой каемочкой.
Первые месяцы они сидели только над книгами. Это называлось «изучать историю вопроса». Вопрос изучали по русской и иностранной литературе. Пришлось заниматься языками. Валентин взял немецкий и французский, Сергей — английский и итальянский.
Обилие литературы потрясло их. Сначала каждая статья казалась откровением. Сердясь на свое неумение конспектировать, они переписывали статьи чуть ли не дословно. Потом сведения стали повторяться. Выяснилось, что Стоубридж цитирует Мезье, а Мезье заимствовал у Гофмейстера, а Гофмейстер использовал теорию Пацци, Пацци же опирался на книгу Борисова, где приведены были таблицы измерений, полученные от шестого советского спутника. И знать надо было только эти таблицы — голые факты...
— Мозаика! — говорил Сергей, презрительно отодвигая толстый обзорный учебник...
— Увесистый факт! — радовался Валентин, встретив в коротенькой статье описание малоизвестного опыта.
Друзья находили все меньше и меньше неизвестного, но все же исправно читали специальные журналы, потому что для них могла иметь значение даже строчка или несколько цифр.
— Коэффициент полезного чтения у нас ничтожный, — жаловался Валентин Ахтубину.
Академик утешал:
— Ничего, товарищи, одно нужное дело вы уже сделали: составили лучшую в мире картотеку по ионосфере.
Новиковы являлись к Ахтубину регулярно, раз в две недели, по вторникам. Академик принимал друзей у себя на квартире. Жена его поила их чаем с невкусными коржиками домашнего приготовления, слушала молча, но на ее лице выражалось одобрение или неодобрение.
— Я тоже так думаю, Юлик, — говорила она еле слышно.
За чаем Новиковы давали отчет: что изучали, что нашли нового, что придумали. Ахтубин слушал, делал замечания:
— Да, вы правы; конечно, Мезье ни к чему читать. Он компилятор; пересказчик, он, если хотите, клоп на теле науки. Наверное, клопы тоже считают себя людьми, потому что в их теле человеческая кровь. Нет, не жалуйтесь, время не прошло даром. Вы уже научились разбираться в науке без няньки. Можете самостоятельно жевать сухую пищу — отчеты об опытах. Опыты важнее всего. Вам тоже пора приступить. Значит, в следующие две недели вы должны успеть... записывайте...
— Помилуйте, Юлий Леонидович, где же нам справиться?
— Справитесь. Вас двое. Читать вы уже умеете, учитесь распределять работу. А как же иначе, как вы рассчитываете сделать открытие? Надеетесь на свою гениальность? Не советую. Ребята вы толковые, но ничего исключительного я в вас не вижу. Опередить всех на свете вы можете только одним способом — больше всех работать.
Первое время друзья с тревогой открывали иностранные журналы — боялись, что на другом краю света кто-нибудь уже начал покорять ионосферу. Тревога была напрасна. Никто не оспаривал первенства, успех зависел только от них самих.
Больше волнений доставляли соперники.
Прежде всего профессор Глебычев, их строгий рецензент из Института дальних передач. Он уже проектировал электропередачу постоянным током на две тысячи двести километров. Довольно успешно работал Веретенников с короткими радиоволнами. В том же направлении продвигались иностранные ученые Ямамото, в Японии, Блекпул в Англии. Трубин по-прежнему выступал только в популярных журналах, грозил, что скоро передачи будут отменены. Однако статей было слишком много. Чем больше обещаний, тем меньше верили Новиковы в технические удачи Трубина.