Скрипит зубами «бывший», желваками на морде усиленно двигает, молниями из глаз мечет, но по-прежнему за рамки приличий «протокола» не выходит. Тот ещё кремень.
— Ну а вы почему молчите? — вдруг ко мне обращается. — Что за вас, понимаешь, секретарь распинается? Неужто новый президент старого никаким словом не уважит?
— Почему же, уважу, — говорю степенно, слова растягивая, стараясь в тон Сашку попасть. — Пшёл вон.
64
В тот же день я первый свой указ подписал — об учреждении при президенте России должности государственного секретаря и назначении на эту должность Александра Николаевича Широкова. Тут, правда, казус небольшой приключился.
— А это кто такой? — уже ручку над указом занеся, спрашиваю недоумённо и натыкаюсь на взгляд Сашка насмешливый.
Вот, блин, да это же он! — краснею до кончиков ушей. Впервые, может, его отчество с фамилией узнал, хотя, небось, фамилия Широкова как доверенного лица кандидата на всех документах в двух избирательных кампаниях фигурировала. Но я-то этих бумаг не читал, не глядя подмахивал… Впрочем, стоп! Был ведь случай с Пупсиком, когда Сашок на пацана за знание его настоящего отчества взъелся — вроде оно тогда другим было…
Быстренько с Пупсиком «связываюсь», и действительно — липа всё это. Протягиваю указ подписанный Сашку и вопрошаю с полной бесстрастностью на морде:
— А почему не Александр Веньяминович Гольцов?
Думал, прищучу Сашка по счёту «раз». Ни фига подобного. Знает он мои возможности, так просто его с панталыку не собьёшь.
— А почему, например, Сталин, а не Джугашвили? — пожимает плечами.
— Причём здесь какой-то Дж… Джушвили? — брови задираю. Вечно он какие-то аналогии заумные приводит.
— Потому что Джугашвили — настоящая фамилия Сталина, — фыркает Сашок. — Может, ты и настоящей фамилии Ленина не знаешь?
— А… Понял — кликуха подпольная, — киваю. И тут меня догадка ледяным холодом обжигает. — Слушай, а ты, случаем, не коммунист?!
— Приехали… — морщится Сашок. — Не путай грешное с праведным. У Гитлера тоже настоящая фамилия другой была — Шикльгрубер.
Затыкаюсь я тогда и молчу. И спрашивать не помышляю, кого он праведниками — коммунистов или фашистов, — а кого грешниками считает. И кто он сам. Как по мне, так хрен редьки не слаще.
Ну а дальше рутина сплошняком покатилась. Ничего мне Сашок не доверил, всё на себя взвалил, мне лишь представительские функции оставил. И корреспондентов через пресс-службу от меня на некоторое время отмазал — мол, дайте новому президенту в делах государственных, весьма запутанных его предшественником, разобраться, а уж потом он перед вами с программной речью выступит. Только он это сказал, как сразу запестрели газеты статьями глубокомысленными — пришел-де наконец к власти человек думающий, и теперь в России всё путём будет, то бишь не как всегда, а по-умному. И смех, и грех такое читать.
Так что если не считать пяти минут разговора с премьер-министром, когда я ему «посоветовал» все дела первое время с государственным секретарём обсуждать, а на меня выходить только в случае крайней необходимости, то больше ничего серьёзного я как президент за месяц не сделал. Разве что в течение двух недель послов иностранных по десятку в день принимал, пока они мне верительные грамоты вручали. Поначалу даже интересно было почести подобные принимать, однако уже где-то на день четвёртый-пятый чуть откровенно зевать начал — та ещё бодяга протокольная оказалась. Помню, вернулся с такой встречи, а у меня судорогой челюсти свело — зевоту сдерживал. Осмотрел меня лечила, что по штату президенту положен, пилюли выписал. Ничего, подействовало, зевать больше не тянуло. Зато скука и нудота от послов с их речами официозными до мозга костей заели. Интересно, а нет ли таблеток от скуки? А то «микстуру» веселящую здесь уже после протокола разносят, но и её по-человечески не хлебнёшь, поскольку впечатление складывается, что все её то ли дегустируют, то ли бокалы для приличия в руках держат, будто не алкоголь это, а отрава. Мать честная, да куда же я влип — погудеть на полную катушку не с кем!
Само собой, что первые три дня президентства я со всех концов света поздравления принимал от людей высокопоставленных. То телеграмму пришлют, а то и лично по телефону звякнут. Естественно, Блин позвонил одним из первых. Вначале поздравил он меня, а потом мы о том, о сём поболтали. Тут я ему о нашем споре — чья вилла лучше — и напомнил. В гости пригласил, чтоб сравнить. Посмеялся он жизнерадостно, но ответ уклончивый дал. Типа того, что, мол, поохотиться где-нибудь в Сибири возле наших стратегических объектов он не против, а вот моя усадьба личная в сферу жизненных интересов Америки пока не входит.
Ещё королева английская звонила, кажись, принц датский… Короче, всех не упомнишь.
Алиска, как про те звонки прознала, так глазки у неё и загорелись.
— А чего это ты их сюда приглашаешь? — с полуоборота завелась. — Давай сами куда с официальным визитом подадимся. В ту же Америку, к примеру. Ты-то там уже был, с президентом ручкался, а я нет. Хочу с его половиной близко познакомиться. У меня и платье белое от французских кутюрье специально для такого случая есть — ни разу не надевала. Представляешь картину, — здесь она на тон задушевный переходит, — приземляется наш самолёт в аэропорту Вашингтона, а на лётном поле уже оркестр гимн России играет, почётный караул в струнку выстроился, президент американский с распростёртыми объятиями встречи ждёт… И тут люк самолёта распахивается, и на трап я выхожу. В белом платье, в туфельках модельных, с шарфиком голубеньким, на ветру развевающимся… Улыбаюсь фотогенично, ручкой всем приветственно машу…
— А я где? — перебиваю ревниво.
— Ты?.. Ах, да. Ну, ты тоже из самолёта выходишь…
Размечталась, думаю пасмурно. Вас с супружницей Блина и на пушечный выстрел друг к другу подпускать нельзя, а то, вместе сведи, греха не оберёшься. Та такому феминизму обучит, что мне и Пупсик потом из-под каблука твоего выбраться не поможет.
А Сашок тем временем деятельность бурную развернул. Министры к нему так и шастают: по одному, по двое, а то и всем скопом. Попытался я было поинтересоваться, о чём он там с ними гутарит, но Сашок лишь рукой отмахнулся.
— Потом, потом! Придёт время — всё расскажу, во все детали посвящу. Сейчас некогда! — на ходу бросил и на очередную встречу помёлся.
Только стал я подмечать, что всё больше к нему военных наведываться стало. И чем дальше, тем больше. А министр обороны, так тот чуть ли не днюет и ночует в резиденции. К чему бы это? Думал, опять какая заварушка на Кавказе намечается, но всё гораздо круче повернулось. Такой поворот неожиданный приняло, что я, ей-ей, опупел.
65
Сижу я, значит, как-то под вечер в своём кабинете, от скуки в «очко» с референтом по внешнеполитическим связям режусь (дуб-дубом он, кстати, в этой игре — с трудом обучил). Коньячок цедим, референт мне байки о принцессе Люксембургской рассказывает. И складно, между прочим, бает, с подробностями интимными разными, а именами политиков знаменитых так закулисную жизнь европейского бомонда пересыпает, что я порой об игре забываю.
Тут дверь открывается, и Сашок входит. А я как раз колоду тасую.
— Третьим будешь? — предлагаю по-свойски.
— Нет, — отвечает твёрдо и такой на референта взгляд бросает, что тот сразу со стула вскакивает.
— Пойду я… Дела… — мямлит.
— Как хочешь, — плечами двигаю. — Но расплатиться не забудь. Карточный долг, он, знаешь, покруче долга чести.
Выложил референт на стол половину своей зарплаты месячной и побыстрее ретировался. Небось, рад до беспамятства, что Сашок впёрся, а то и штаны здесь бы оставил.
— А пить будешь? — спрашиваю и, не дожидаясь согласия, коньячок по рюмкам разливаю. По всему чувствуется, разговор у нас долгий предстоит — впервые Сашок, как государственным секретарём стал, ко мне вот так зашёл да ещё референта выгнал. Никак свою концепцию власти излагать созрел, а в ней, как говорится, без бутылки не разберёшься.
— Нет, не буду, — головой мотает. — И тебе не советую.
— Это ещё почему? — морщусь недовольно и рюмку коньяка, наперекор совету, оприходую.
— Потому, что завтра на тебя покушение будет, — под руку говорит.
Что колом коньяк в горле становится. Перхаю, кашляю, слёзы утираю.
— А ты… у меня… на что?.. — хриплю и минералку прямо из бутылки хлобыщу. Прочищаю горло и ору благим матом: — На что, спрашиваю?!! По слухам, ты КГБ возродил, а зачем, если его спецы ушами хлопают и до такого допускают?!
— Не ори, — спокойно замечает Сашок, садится напротив, себе минералки наливает. — Покушение фиктивное предстоит.
— П-поч-чему? — заикаюсь, совсем с толку сбитый.
— А ты всамделишного хочешь? — заламывает насмешливо бровь Сашок, отхлёбывает из стакана и жёстко, будто гвоздь одним махом вколачивает, рубит: — Потому, что пора власть по-настоящему в руки брать.
Тут я уже молчу, что воды в рот набрав. Как-так, ядрёна вошь, власть брать?! А мы что сейчас в руках имеем? Вроде самую вершину пирамиды властных структур оккупировали…
Однако хоть и молчу я, но, видать, недоумение на морде моей красноречивее любых слов само за себя говорит.
— О какой власти у нас сейчас говорить можно, — морщится Сашок, — когда любой президентский указ если не Думой блокируется, то на местах не исполняется?
— Да плевать мне на всё на это! — в сердцах бросаю.
— А мне — нет. — Здесь губы Сашок так плотно сжимает, что рот на хирургический разрез начинает походить. — За державу обидно, — цедит и сверлит меня взглядом колючим.
— Да брось! — тушуюсь и глаза отвожу. — Тоже мне — Дон Кихот расейский. За державу ему, видите ли, обидно! Социализм взад вернуть захотелось? Уравниловки желаешь — каждой сестре по серьге? Людишек он пожалел, мол, полстраны нищими стали… А забыл, как по указке Бонзы этих самых людишек что семечки щёлкал?
Темнеет Сашок лицом — по самому больному месту я ему врезал.
— Во-первых, — слог чеканит, — не людей я стрелял, а отморозков конченых. Во-вторых, когда о державе говорил, то именно её и имел в виду, а не людей. Если нужно будет, на их костях великое государство построю. Как Сталин, как Пётр I. И начихать, какой курс нашему правлению припишут — капиталистический, социалистический, фашистский или тоталитарный. Хватит страну разворовывать да распродавать. Это надо было только суметь — за десяток лет могучее государство до основания развалить да ещё в долги как в шелка опутать!
А ведь искренне он мне речухи предвыборные писал, вдруг прозреваю я. Верит во всю эту чепуху.
— Никак славы всемирной захотелось? — подкалываю.
Смотрит мне в глаза Сашок взглядом немигающим, слова веские роняет:
— Слава, между прочим, вся тебе достанется. Ты президент.
— Да на фиг она мне такая нужна! — парирую. — Ты ведь сразу банки все национализируешь и меня с сумой по миру пустишь!
— Излагаю популярно, — твёрдокаменно стоит на своём Сашок. — Банки действительно национализирую — достаточно валюту из страны выкачивать. Но вот если Демидов какой-то новый у нас появится и начнёт производства возрождать — любые привилегии получит. Поскольку мощь государства определяется его развитой индустрией, а деньги — это всего лишь обыкновенные казначейские билеты, чья стабильность подкрепляется произведенным в стране товаром. Потому и ходят у нас в стране баксы, за которыми вся мощь производства Америки стоит, а наши «деревянные», лишь воздухом дерьмократической свободы защищенные, спросом нигде не пользуются. Ну, а что касается твоего личного финансового положения, то давай не утрировать по поводу нищенства — государственной казны тебе мало будет? И двух миллиардов, которые в швейцарском банке уже накопил? Удивляюсь тебе, Борис, — денег куры не клюют, а тебя ни на что, кроме как на потребление материальных благ, не тянет.
Вот тут он меня уел. И на крючок подцепил. Действительно, от денег сумасшедших скукотища некоторая наблюдается. Чего ни захотел — а вот оно на тарелочке с голубой каёмочкой. Может, свою Историю писать попробовать, людишками туда-сюда, как на шахматной доске, двигая? Но только без помощи Пупсика, чтоб результат непредсказуем был, иначе, как сейчас, сплошная преснятина выйдет. А ведь нехреновый «коленкор» может получиться! Не знаю, какими идеалами Сашок руководствуется, считает ли и меня «отморозком конченым», но у меня в этой игре свой резон намечается.
— Будем считать, что президента ты уговорил, — киваю, себя, как царь-батюшка, в третьем лице поминая. — Излагай, как покушение организовано будет и что за этим последует.
Сашок излагает, а я тем временем с Пупсиком «связываюсь» и консультируюсь — действительно ли покушение фиктивное или от его «липовости» за версту дохлятиной тянет? Как говорится, доверяй, но проверяй. Нет, всё нормально, не врёт Сашок, добротно преданность мне ему в мозги впаяна.
— …этой же ночью Вооружённые Силы одновременно по всей стране займут все административные здания, банки и центры коммуникационных средств связи. Проведут аресты. А уже утром ты выступишь по всем каналам телевидения вот с этим обращением к народу, — заканчивает Сашок и кладёт передо мной стопку листов.
Начинаю читать, и голова кругом идёт от масштабов вселенских нашего дела. Чётко всё, аргументировано изложено. О засилье преступных элементов, о поголовной коррупции государственных чиновников, о произволе банковских группировок, о разграблении государства и обнищании рядового человека… И всё это, само собой, подводится к тезису о необходимости установления железного военного порядка. Главное, так толпе преподносится, что практически каждый работяга за подобный военный переворот сверху руками и ногами голосовать будет. Может, и сам в руки автомат возьмёт и пойдёт войскам помогать господ новоявленных отстреливать. И Пупсику никому мозги пудрить не надо.
А ведь приди Сашок к власти без меня, и я бы среди «первоочередников» к отстрелу оказался, поёживаюсь про себя.
— Что ж, — закончив читать, глаза на Сашка поднимаю. — Сценарий неплохой. Давай попробуем…
Собственно, а почему бы и нет?
66
Утро для России выдалось пасмурным. Что поделаешь — осень. Похоже, она на мозги русского человека здорово влияет, набекрень их сдвигая: что Пушкин по таким погодам слякотным лучшие свои стишки кропал, что толпа революцию и контрреволюцию вершила.
Вот и я себя в это утро на взводе хмуром чувствовал. Хоть и знаю, что покушение липовое, а всё-таки под ложечкой сосёт — каково себя в качестве мишени ощущать? А вдруг среди холостых патронов пара-тройка боевых окажется? Тем более что холостых-то и не предвидится… И пусть, по словам Сашка, «охотникам» мимо «дичи» стрелять приказано, но от шальной пули да рикошета никто не застрахован. Одна надежда на Пупсика…
Встал я с постели, моцион совершил, Алиске раздражённо брякнул, что с ней завтракать не буду, и к пацану поплёлся. Редко у него в последнее время бываю, всё больше телепатически общаюсь. К тому же Алиска в гостиной жрать приучила, как по правилам хорошего тона президентам прописано. Чуть не истерику мне в своё время закатила — мол, негоже президенту где-то по каморкам, что босяку, пищу принимать. Что прислуга подумает? Вмиг сплетнями нелицеприятными, достоинство четы нашей роняющими, по всему миру разнесёт! Так что пришлось подчиниться.
Однако сегодня я на приличия великосветские наплевал и ногой растёр — по мне лучше на Красной площади джигу нагишом сплясать, чем при полном параде в гробу пристойненько лежать.
Пупсик меня на кухне своей суперсовременной встретил. Посвежел он за последний месяц, поправился, снова на пацана стал похож, а не на карлика-доходягу с кожей морщинистой, стариковской. Здесь я слово своё сдержал: если и обращался к нему, то только за советом.
Усаживает меня пацан за стол, яичницу мою фирменную, только с плиты, ещё жиром кипящим сварливо бурчащую, ставит, кофе наливает. А сам, по обыкновению, напротив садится, кулачками подбородок подпирает и в меня взглядом собачьим вперяется.