– Что же это? – спросила Лариса.
– Одна из «нечистых» фламенг забеременела от человека.
– Это считается необычным?
– Нет, как раз это в той общине считается нормальным порядком вещей. Там все женщины – фламенги, «нечистые» фламенги (сами себя они называют пламенгами, правда, забавно звучит?), а мужчины – почти все люди. Дети, рождающиеся от них, становятся еще более «нечистыми» фламенгами, но и людьми в общем смысле они не являются.
– Что это значит?
– То, что эти дети обладают тем, что вы, люди, называете «паранормальными способностями». На са-мом деле сила Истинного Сияния просто таким образом проявляется в этих детях, что они способны, поэтически выражаясь, повелевать стихиями и владеть тайнами времени и пространства. – О.
– Да. Конечно, не в той полной степени, как беспримесная фламенга, но…
– Понятно. Но если такие дети появятся среди обычных человеческих детей, начнется паника…
– А вот этого община не допускает, – сказала фламенга. – Ее дети не покидают родных стен. Точнее, не покидали. До последнего момента. Я выяснила, что некий человек из общины нарушил правило: повез свою беременную жену рожать к людям, в… – фламенга брезгливо оттопырила серебряную губку, – роддом. Этого нельзя допустить. Поэтому я и покидаю тебя. Надеюсь, наша разлука будет недолгой. Я все улажу и вернусь.
Фрида долгим и изнурительным поцелуем приникла к губам Ларисы, а затем неторопливо, наподобие Чеширского Кота, растаяла в воздухе.
… Теперь она вернулась. С девочками-близнецами, на глазах Ларисы преобразившимися из человеческих детей в младенцев-фламенг в ответственный момент первого купания. Фрида улыбалась им. Потом сказала Ларисе:
– Отчего ты испугалась и вытащила руки из ванночки? Тебе же не причинят вреда никакие перепады внешней температуры. Я что, зря твой организм перестраивала?
– Прости, Фрида, – виновато сказала Лариса. – Я все еще не могу привыкнуть к новым способностям своего тела. Мое сознание до сих пор слишком человеческое… Дай мне одну малышку. Пожалуйста.
Лариса бережно взяла в свои руки серебряно-зеркального младенца. Если бы не ощущение, что ты держишь в руках живую ртуть, в остальном это была замечательная девочка, симпатичная, с сапфирно-чисты-ми глазами, смотревшими, как показалось Ларисе, не по-младенчески серьезно.
– Они замечательные, – сказала Лариса, поражаясь тому, что в сердце ее вдруг вспыхивает материнская нежность к ребенку. – Это и был твой подарок, Фрида?
– Да, милая Лара. Я подумала, что нам с тобой давно пора обзавестись потомством. Как настоящей семье.
«Настоящая семья»? А почему бы и нет! Их можно даже назвать образцовой семьей, потому что этот союз не омрачен ссорами, взаимными попреками, тяготами быта и прочими издержками в виде родственников или безденежья… Фрида фантастически нежна к Ларисе и всегда заботлива с нею. Лариса (хоть и не признается себе в том) действительно любит фламенгу и не представляет себе дня без нее: пока Фрида была в отъезде, Лариса мучилась жестокой ипохондрией и много пила. А теперь у них будут дети. Две девочки, странные, путающие, дивные. Но какова семья – таковы и дети.
Лариса улыбнулась девочке, лежащей у нее на руках:
– Какие же тебе нужны памперсы и пеленки, а, зеркальце мое?
– Самые обычные, – за младенца ответила Фри-ла. – Ты не думай, они снова примут человеческий облик через некоторое время. И видимо, снова срастутся.
– Ох. Почему с ними происходит такое, Фрида?
– Я еще не совсем разобралась с этим вопросом, но, полагаю, организмы девочек с самого их рождения заняты решением одной-единственной задачи: какой сущности отдать предпочтение – сущности человека или фламенги. Во всяком случае, на обычную воду они среагировали именно как фламенги.
– Позволь… Я не знала, что фламенги и вода несовместимы.
– Почему же, вполне совместимы, только в воде фламенга будет именно фламенгой. Она не сможет удерживать в воде своих дополнительных сущностей… Моя девочка проявляет сильные признаки беспокойства, Лара.
– Моя тоже! Близнецы завопили.
– Похоже, теперь они возвращаются в человеческий облик! Их нужно положить рядом, чтобы сращение прошло как надо.
– Фрида, а может, не нужно? Может, они и в человеческом облике смогут остаться разделенными?
– Сомневаюсь! Ты пойдешь на такой опыт? Я – нет. Мне дороги эти дети. Клади девочку, Лара.
Девочек положили рядом на софе. И теперь Лариса увидела обратный процесс – как человеческая плоть наслаивалась на девочек, закрывая серебро и ртуть и одновременно скрепляя младенцев, превращая их в уродцев – сиамских близнецов. Когда процесс завершился, девочки открыли глаза: одна – серые, другая – темно-карие, и синхронно вздохнули.
– Господи! – вырвалось у Ларисы. – Как они вздыхают! Несчастные дети!
– Ну-ну, Лара, мы сделаем их самыми счастливыми. – Фрида погладила подругу по плечу. – Это наша задача на всю оставшуюся жизнь. Сделать их
счастливыми и великими. А пока давай их запеленаем и покормим. И если ты спросишь, чем мы будем кормить наших детей, я отвечу: проверь свои груди.
Лариса, округлив глаза, посмотрела на фламенгу. Молча расстегнула свою блузку, вытащила одну грудь, надавила… Из соска появилось молоко.
– Как ты это сумела? – только и спросила она у фламенги.
Та в ответ усмехнулась. Потом сказала:
– Сейчас твоя очередь их кормить.
– Потому что сейчас они люди?
– Ты схватываешь на лету, Ларочка. Идем, для них приготовлена детская. Чудесная комната, ты оценишь. Ты будешь кормить наших девочек, а я… Есть некоторые вопросы, которое мне незамедлительно нужно решить. Что ты так на меня смотришь?
Лариса уже взяла на руки детей.
– Ну? В чем дело, Лара?
– Какие мы дадим им имена? Фрида улыбнулась:
– Подумаем об этом вечером.
В детской (которая, к слову, выглядела действительно чудесно – как расписное крыло тропической бабочки) Лариса, удивляясь самой себе, покормила близнецов. Они, кстати, обнаружили недюжинный аппетит, сосали жадно, смешно причмокивали, фыркали и морщили свои микроскопические носы. Ларисе было хорошо с ними, но в то же время она и жалела девочек и с брезгливым чувством думала о том, что это – не настоящие дети, а выродки. Мутанты.
«Для чего фламенгам разбавлять свою кровь людской? – думала Лариса. – Чего они добиваются? Ведь теперь, получив оба Камня, фламенги заняли первое место в Последовательности Видов, а значит, и высшую власть над миром… Кстати, я всегда слабо понимала, что подразумевают фламенги под Последовательностью Видов. Лесенку „фламенги, люди, животные, растения, микроорганизмы“? Возможно. Только раньше, до событий в курортной зоне, верхнюю ступеньку лесенки занимали морферы. От которых, впрочем, человечеству ни холодно ни жарко. Как и от фламенг. Помню, мой бывший возлюбленный, морфер Артур, кричал, что фламенги, получив оба Камня, превратят весь мир в сплошной термоядерный ад. Сколько с той поры прошло времени, а ада все нет. Хотя… Я ведь живу не в мире. Я живу вне досягаемости мира. Поместье Фриды – оно везде и нигде… Я сбилась. Так чего же добиваются фламенги? Зачем им люди? Когда-то я задавала себе такой вопрос, думая о морферах. И вот задаю снова… Для чего рождаться таким детям? »
Лариса поняла, что забрела в лес вопросов, из которого не выбраться. Она стала думать о другом: о том, как они теперь будут лелеять этих девочек-близнецов, сколько появится забот – воистину почувствуешь себя матерью. Исполнится самая заветная и давно похороненная мечта – мечта о материнстве… А какие все-таки– у девочек будут имена?
Она поняла, что дети насытились, потому задремали у ее грудей, выпустив из ротиков сморщенные соски.
– Так, – прошептала Лариса. – Баиньки, волшебные детки.
Она уложила близнецов в кроватку, изящную и уютную, как перламутровая створка раковины. Дети ровно сопели.
– Похоже, мы будем не капризными, – сделала прогноз Лариса, глядя на девочек. – Это радует.
Вечером, как выяснилось, девочки пережили еще одно преображение. Теперь их кормила Фрида. Из ее ртутно-блестящих грудей текла полупрозрачная жидкость, даже отдаленно не напоминавшая молоко.
– Что это? – спросила Лариса.
– Тебе нужен молекулярный состав? – усмехнулась Фрида тихонько. Похоже, процесс кормления и в ней пробудил материнский инстинкт. Она разве что не квохтала как наседка над серебристыми чадами. – Думаю, что нет. Считай, что мое «молоко» – это материализовавшаяся энергия. Сила невещественного пламени.
… Поздней ночью, когда близнецы спали в детской, Лариса и Фрида неспешно разговаривали, лежа в одной постели. Постель, как и они сами, казалось, отдыхала от только что закончившегося безумства ласк и апогея страсти. Лариса, положив голову на серебряное плечо фламенги, ощущала, как собственное тело успокаивается, словно из него уходят электрические разряды, стекают в землю, в никуда…
– Фрида, я о детях… Ты сказала, что мать их умерла и потому теперь их родители – мы. А их отец? Ну, тот человек, что был мужем «нечистой» фламенги…
– Я убила его, – спокойно сказала Фрида. – Я направила в него молнию. Это наказание за то, – что он нарушил мою волю, волю их богини. Позволил выйти тайне наружу.
– Ты иногда бываешь очень суровой, Фрида.
– Только не с тобой, сокровище мое. – Фламенга ласково взяла Ларисину руку, прижалась к ней щекой, вздохнула совсем по-человечески: – Дело даже не в наказании, Лара. Он, этот человек, все равно не смог бы воспитать детей. Уж коль даже ты поначалу сочла их уродцами, что говорить о его тупых мозгах, неспособных отличить истинного совершенства от мнимого? Детей наверняка бы поместили в какой-нибудь приют для уродов. Или превратили бы в биоматериал, доноров для косметической хирургии, это у людей теперь самый прибыльный бизнес…
Лариса дернулась, но Фрида успокаивающе прижала ее к себе:
– Все идет как надо, милая Лара. Поверь.
– Да, но я не о том… Фрида, я все хотела тебя спросить, а как там сейчас?
– Где «там»?
– В том мире. В моем мире. Где я когда-то жила. Он изменился?
– Все меняется, Лара. И все остается неизменным.
– Фрида… Мне хочется подробностей.
– Я знаю, каких тебе хочется подробностей, Лариса. Ты хочешь знать, не превратили ли фламенги весь мир в руины, завладев потенциалом сразу двух Камней и став первыми среди всех живущих на земле. Отвечаю: не превратили.
– Ты очень утешила меня, Фрида.
– Однако люди и без вмешательства фламенг за последнее время активно приближают конец своего мира.
– А именно?
– Локальные войны, религиозный террор, природные бедствия, падение мировых валют, изобретение нового синтетического наркотика…
– Что? Для меня это новость так новость. В моей прошлой жизни у меня был друг… Большой специалист по изобретению наркотических и ядовитых веществ. Я и звала его потому – Нарик. Большого ума был парень… Но, прости, я перебила тебя. Я слушаю. Итак…
– Да, был синтезирован крайне мощный и одновременно дешевый по себестоимости наркотик. Причем в некоторых странах его легализовали в качестве пищевой добавки. От него человек моментально попадает в зависимость, через полгода после начала употребления наркотика полностью утрачивает контроль над своим сознанием. Можешь себе представить толпы людей-зомби, готовых на все ради новой порции наркотика. Причем интересно то, что наркотик разрушает только сознание, личность, а все жизненно важные органы наркомана функционируют прекрасно. Это логично – кому нужны больные и мрущие как мухи рабы…
– Но почему? – Что?
– Почему этот наркотик так доступен?! Куда смотрят правительства и всякие общественные службы?! Что за чертовщину ты мне рассказываешь?!
– Ты просила рассказать о том, каким стал мир. В некоторых странах Южной Америки благодаря новому наркотику узаконено рабство. Почти вся Африка практикует возврат к каннибализму… Государственной религией США стал ислам. Китай… Но, впрочем, тебя наверняка интересует твоя бывшая родина, да?
– Да. Хотя я боюсь, что в связи с изобретением нового наркотика России просто больше нет.
– Ошибаешься. Но красивого там мало. Расслоение общества, вопиющая нищета одних и роскошь других. Рим времен упадка. Но главное даже не это.
– А что?
– В последние годы во всех почти странах мира чрезвычайно активную позицию заняла магия.
– Гм?