— Каком портрете? — перебил я его.
— Ну, этом самом, который у вас в бумажнике. Но, по мне, не в лирике дело. Вы произведете побочный эффект и, бьюсь об заклад, останетесь в выигрыше.
— Кто вы такой? — спросил я. — Откуда вы знаете о портрете?
— Я? — Он изумился. — Хорошенький вопрос. Что за психология в ваши времена! Чуть не так, сразу «кто вы такой». Что же, вам не понятно?
— Нет, не понятно. Кто вам рассказал, что я ношу с собой портрет?
— Кто? Старина, да мы это в первых классах проходим. Ну, не скажу, что случай с вашим портретом слишком известен, но в одной хрестоматии есть на него ссылка. Живет человек, таскает с собой портрет. Мало ему красивых девушек рядом, подавай несуществующую или, вернее, существовавшую совсем в другое время. Все это лирика, старина, и, поверьте мне на слово, чушь собачья. Вы бы посмотрели вокруг себя, ей-богу найдется персона не хуже. Вот закончим эксперимент, и принимайтесь за дело. Сколько вас таких бродит по свету, таская в карманах портреты и не замечая реальных лиц. Вам-то еще повезло, вы с ней столкнулись. И благодарите за это меня. Я вам устрою маленькое развенчание иллюзий, а заодно напишу отчет. Мы сделаем дельце! Но главное — побочный эффект. Я им преподнесу сюрприз на экзамене…
Он говорил и говорил, а у меня страшно ломило виски.
— Суть в том, что вам никто не поверит. Понимаете, старина? Если начнете путать других. Вас сочтут просто за сумасшедшего. Да и сами вы через некоторое время решите, что стали жертвой легкого помешательства. А потом все пройдет. Главное, извлечь побочный эффект. Только не путайте посторонних. Это принесет вам несчастье. Вас просто отправят в сумасшедший дом. У меня сегодня настроение, поэтому я разболтался. Скучновато у вас тут, но командировка скоро кончается.
— Почему вы никогда не снимаете шляпу? — внезапно спросил я.
— Законный вопрос. Понимаете, я не могу ее снять. Приподнять еще в силах, а вот снять ни в какую. Наши оболтусы бутафоры опять намудрили. Черт знает как слепили меня! Что шляпа! Я бы вам показал, что они натворили, да уж не буду расстраивать. Впрочем, другого я и не ждал. Кто я такой? Обыкновенный ученик сколариума, третий курс. В прошлом году я работал на практике в пятнадцатом веке, так, верите ли, вместо кожи они мне сделали панцирь, ну правда только напротив сердца. Согласитесь, ходить с железной блямбой вместо обыкновенного мускула, не совсем приятно. Все должно быть по-человечески.
— Где вы так научились болтать? — спросил я.
— Это уж мелочи, — ответил он. — Между прочим, у вас странное недоверие к моей визитной карточке, но поверьте, любого нобелевского лауреата ваших времен я легко засуну за пояс, точно так же, как вы обскачете самого выдающегося борзописца каменного века.
— Но тогда и писать не умели.
— Вот-вот! В каменном веке вы спокойно можете отпечатать карточку с надписью «академик».
На этом он прекратил свои излияния и простился.
— До встречи, мой Друг, до встречи! — Он вскочил и вприпрыжку покинул кафе.
…Я курил на бульваре и думал. Давно я бросил курить, но сегодня закурил снова. Толку от мыслей не было никакого. Что же я мог понять? Я не понимал ничего. Без сомнения, Раймонд Грот не был простым сумасшедшим. То, что произошло накануне в доме номер семнадцать, вероятно, имело к нему прямое отношение. Если все это поставленный спектакль, то зачем он нужен? И кто режиссер? Неужто этот странный юнец?
Я решил позвонить Иманту и пошел на улицу Эрглю. Не успел открыть дверь, как услышал телефонный зуммер. Это был знакомый Иманта.
— Послушайте, — сказал он, — кто этот тип?
— Хотел бы и сам знать, — ответил я.
— Насчет шаровой молнии он подбросил самую настоящую идею. Она, впрочем, давно носится в воздухе. Я сам к ней подбирался, он же выразил ее в одном слове.
— Ничуть не удивлен, — сказал я.
— Вы можете меня с ним свести?
— Постараюсь, — ответил я.
Я лег на диван и хотел подремать, но сна не было ни в одном глазу. Я набрал московский номер.
— Имант?
— Привет! — крикнул он. — Ты поймал меня в дверях. Иду в театр.
— Когда ты собираешься вернуться в Ригу?
— Через неделю, как говорил.
— Ты очень мне нужен, Имант.
— Я тебя слушаю, старина.
И этот говорит «старина», подумал я.
— У тебя не выпадает свободного дня?
— Суббота.
— Мне очень важно, чтобы ты приехал на этот день.
Молчание.
— Важно?
— Исключительно важно, Имант.
— А что случилось?
— Это невозможно рассказать, тем более по телефону. У меня голова кругом идет. Боюсь, что попал в переделку.
— В таком случае я выеду сегодня же, а завтрашнюю встречу перенесу на субботу.
— Я был бы тебе благодарен, Имант.
— Что ж, иду собираться. Жди меня утром.
— Спасибо, Имант.
Я положил трубку, но через мгновение телефон дал несколько коротких гудков.
— Але?
— Послушайте, старина, — вкрадчивый голос Раймонда Грота, я сразу его узнал, — ведь мы же договорились не путать других. Какого черта вы всем названиваете?
Холодок пробежал по моей спине. Ведь я не давал ему телефона!
— Что вам нужно? — спросил я.
— Соблюдайте договор, старина. Кончится эксперимент, можете звонить налево-направо. Имант ваш не приедет, уж я позабочусь об этом. Во всяком случае, до конца нашего опыта.
— Идите вы к черту! — Я бросил трубку.
Так! Значит, телефон прослушивается. Кто же такой этот Раймонд? Я вышел на улицу и, кружа по улочкам, добрался до вокзала. Здесь я вошел в стеклянную будку и снова набрал московский номер.
— Это вновь я, Имант.
— Да, слушаю.
— Каким поездом ты собираешься ехать?
— Тройкой. На первый уже опоздал.
— Я встречу тебя на вокзале в начале перрона.
— Прекрасно. А что все-таки произошло?
— Сам не могу понять.
— Я беспокоюсь! У тебя голос совсем изменился!
— Приезжай, Имант.
— Уже в дверях. До встречи.
— Будь осторожнее, Имант.
— В каком смысле?
— Ну так, вообще…
— Хорошо, хорошо. Привет.
Стемнело, и я отправился на улицу Вестурес. Я долго ходил под окнами, пока не увидел наконец, что в одном из них затеплилась свеча. Поднялся по ступенькам и толкнул дверь. Она отворилась.
Вот и другая дверь, тоже не заперта. Еще мгновение, и я оказываюсь в комнате, освещенной свечой.
Она читала.
Едва я вошел, она захлопнула книгу и посмотрела на меня с улыбкой.
— Сегодня мне лучше, помогли ваши пилюли.
Я сел возле кровати.
— И какая у нас получилась странная встреча, — сказала она.
— Да уж… — промямлил я.
— Так зачем вы пожаловали в Ригу?
— Отдохнуть. Но, может быть, и поработать немного.
— Вы пишете что-нибудь новое?
— Хочу написать.
— Что ж, пишете вы хорошо. Смело, полезно. Наверное, у вас неприятности. Помните тот номер журнала, где в вашем рассказе была пустая страница с надписью поперек «изъято цензурой».
Я промолчал.
— Мы говорили о вас на курсах, у вас есть поклонницы. Приятно, наверное, иметь поклонниц? Так о чем вы хотите теперь написать?
— Пока размышляю.
— Вот если б я вам рассказала дело Томаса! Но об этом никак не напишешь. У них кружок, с убеждениями. Но я случайно узнала, что Томасу грозит опасность. Совершенно случайно, и в тот же вечер отправилась в Ригу. Понимаете, у одной из моих подруг есть поклонник, человек оттуда. Он проговорился, Томаса хотят арестовать. Я села на поезд и оказалась в Риге. Почему я открыто вам говорю? Да просто уверена, что вы вполне разделяете наши взгляды. Вчера у меня даже мысль мелькнула обратиться к вам за помощью. Ведь я совсем не могла стоять на ногах, а Томаса надо было предупредить. Но слава богу, я собралась с силами и все сумела сделать сама.
— Вы выходили из дома?
— Да, ночью. В каком-то бреду. Но Томаса я нашла, и он уехал утром.
Я смотрел и смотрел на ее лицо. Как она молода! Ей, конечно, нет двадцати. На портрете она выглядит старше. Впрочем, быть может, он сделан значительно позже, этот портрет.
— У вас есть знакомые художники? — спросил я.
— Конечно! Разве не помните, что последний раз мы встретились с вами на выставке. И тот длинноволосый в косоворотке, с которым я говорила, как раз художник, на выставке были его работы.
— А он не собирается писать ваш портрет?
Она засмеялась.
— Почему вы решили? Он пейзажист. Но и среди портретистов есть у меня знакомцы.
— А между прочим, я знаю, что портрет ваш уже написан, — сказал я внезапно.
— Вот как? Конечно, вы шутите. Кем же написан портрет?
— Догадайтесь.
— У меня есть рисунок в профиль. Но это набросок, никак не портрет. Я никому не позировала, уверяю вас.
— Но можно писать по памяти.
— Это, наверное, трудно. А кроме того, чтобы писать человека по памяти, нужно, по-моему… ну в первую очередь, чтобы появилось такое желание. Это влюбленные пишут, а нынче любовь не в моде.
— И тем не менее такой человек нашелся.
— Так кто же он и где посмотреть портрет?
— Я вам могу показать репродукцию.
— Репродукцию? — Удивление на ее лице.
— Портрет напечатан в журнале.
— В каком?
— К сожалению, этот номер изъят из продажи, вы не могли увидеть его. Но я успел вырезать репродукцию.
— И где же она? — В голосе недоверие и волнение одновременно.
— Смотрите. — Я положил перед ней портрет.
Она рассматривала его долго. Мне показалось даже, что лицо ее побледнело.
— Но что же это… — пробормотала она. — Не понимаю. Ведь я никогда…
— Она метнула на меня быстрый взгляд.
Молчание. Дыхание ее участилось.
— Это вы? — спросила она.
— Что? — сказал я.
— Я знала, конечно, что вы рисуете к своим произведениям, даже в журналах видела… но… как же это?
Снова молчание.
— Вы никогда не бывали в моей комнате. А тут комната, и кресло мое… Не мое, вернее…
— В том-то и дело, что не ваше. Вы снимаете комнату.
— И что же?
— А до вас снимали другие.
— Уж не хотите ли вы сказать… господи… Вы знаете, мне всегда казалось… казалось… — Она запиналась от волнения. — С той минуты, когда увидела вас впервые, я подумала, это неспроста… и потом… Нет, правда, что-то такое меж нами… И даже встреча здесь, в Риге. Я совершенно не удивилась, только сердце чуть из груди не выпрыгнуло. Как в окно увидала…
Я обнял ее за плечи.
— Не волнуйтесь. Не нужно вам волноваться.
— Я… я просто так… Последнее время думала о вас каждый день. Разве могла я надеяться? Ведь мы даже не были знакомы. Случайные встречи, случайные взоры. Ваши рассказы, все до единой строчки, собраны у меня. Я как девчонка. И вдруг такое… Неужто вы написали мой портрет?
От ее волос исходил сухой горьковатый запах. Это был запах осенних трав, а сейчас ведь и вправду была осень. Странная, непонятная осень, выпавшая из череды годов, преподнесшая мимолетный дар, навсегда смутившая мое сердце.
— Знаете, что мне кажется? — зашептала она. — Сейчас происходит что-то необычайное. Я не хочу возвращаться в Москву, я знаю, что это не повторится. Давайте убежим куда-нибудь вместе. Я чепуху говорю, не обращайте внимания. Но я так счастлива. У вас теплые руки. Почему вы странно одеты? Знаете, сколько я думала о вас? Я даже молилась. Я ставила свечку для нас с вами.
— Когда? — прошептал я.
— На рождество. Я ни о чем не просила, я только поставила свечку.
— Вы ходите в церковь?
— Нет, не хожу. Но тогда захотелось. Если бы друзья узнали, они бы меня засмеяли. Никто с наших курсов не ходит в церковь.
Немного погодя.
— Неужто вы правда до меня снимали эту комнату?.. Нет, не отвечайте. Пусть это будет сон… Мне кажется, все это сон. Завтра проснусь и никогда больше вас не увижу. Или увижу такого, как раньше, проходящего мимо с вежливым вниманием во взоре. Нет, правда, я ничем не хочу вас связывать. Когда вернемся в Москву, вы можете вести себя как прежде. Не подходить ко мне и не здороваться даже. Все равно мы останемся вместе. Все равно наша связь нерасторжима, ведь правда? Как я хочу посмотреть свой портрет! Он очень хорош, даже на репродукции. Это такой подарок. Вам надо писать! У вас талант художника.
Мучительно болела голова. Я потер пальцами виски.
— Знаете, — сказала она, — у меня сумасшедшая мысль. Давайте поедем куда-нибудь вместе. У меня есть немного денег и еще несколько дней в запасе. Я предупредила на курсах.
— Куда же нам ехать? — спросил я.
— Да хоть бы недалеко. К морю. Впрочем, что я болтаю. У вас своя жизнь. Простите меня.
— Вы не представляете, с каким удовольствием уехал бы я сейчас с вами за тридевять земель. Да боюсь, не получится.
— Не получится, — согласилась она печально.
— И не от нас с вами это зависит.
— Да, да, конечно…
— Скажите, какое сегодня число?
Она сказала.
— А год?
Глянула с удивлением, но назвала и год. Я был готов ко всему, но по моей спине пробежал озноб. А не разыгрывают ли все же меня, мелькнула сумасшедшая мысль.
— Как вы очутились в этом доме? — спросил я.
— Очень просто. На вокзале спросила, где можно остановиться и чтоб недорого стоило. Мне указали на этот дом. Его держит какой-то Грот.
— Раймонд Грот?
— Да, Раймонд Грот, антиквар. Действительно, он сдает приезжим недорого.
— Вы видели этого Грота?
— Конечно. Он дал мне ключи, а сам бывает здесь редко.
— Как он выглядит?
— Обыкновенно. В пенсне, с золотыми зубами.
— Молодой человек?
— Что вы! Лысый, с брюшком.
— А не переехать ли вам в другой дом? — неожиданно предложил я. — Там, где я остановился, достаточно места. Я предоставлю вам комнату. Не нравится мне дом этого Грота.
— Мне тоже. Тоскливо и пусто. Не понимаю, почему он называет себя антикваром. Здесь нет ни одной антикварной вещи.
— Итак, решено. Долго ли вам собираться?
— Совсем недолго.
— Я выйду за дверь и подожду, пока вы оденетесь.
— Хорошо.
Я постоял в полутемной прихожей, а потом услышал слабый голос:
— Можно. Входите.
Я открыл дверь и застыл на пороге. В комнате никого не было. Она совершенно пуста, в ней негде прятаться, и все же я подошел к кровати, заглянул под нее.
— Где вы? — спросил я в недоумении.
«Внимание! — раздался металлический леденящий душу голос, он шел откуда-то с потолка. — Зона соединения времен ограничена стенами комнаты. Если бы вы вышли с партнершей на улицу, разные тайм-потенциалы уничтожили бы вас обоих. Поэтому объект общения удален из зоны вашего внимания. Говорил автомат контроля 13–16. Всего доброго».
Я вышел на улицу. В голове стоял туман, телом владела слабость. У костела Екаба меня поджидал Раймонд Грот.
— Послушайте, что за глупость, — сказал он. — Я недоволен. Куда вы потащили девушку? Хотите, чтоб у нее свихнулись мозги? Между прочим, за включение автомата контроля с меня снимут очки. Подводите, старина. Я думал, вы человек разумный.
— Вот что, экспериментатор, — сказал я, — прежде чем я поверю, что все это правда, представьте доказательства.
— Какие вам еще доказательства! — воскликнул он. — Я перед вами, и все тут.
— В таком случае сделайте мне одолжение.
— Слушаю, старина.
— Не разлучайте меня с этой девушкой.
Он присвистнул.
— Каким же образом? Переселить вас туда? Но это невозможно. Поверьте, старина, это совсем не в моих силах. Я ведь всего лишь студент. А кроме того, ваше место там занято. Не забывайте, у вас есть предшественник. Она влюблена в него, а не в вас. У меня тоже имеются предшественники в разных веках. Например, в семнадцатом. По этой причине командировка туда мне заказана. Я и не рвусь. Мало ли времен на свете?
— Этот человек мне дорог, — сказал я.
— Ну и прекрасно! Носите портрет.
— Вам знакомы человеческие чувства?
— Вполне знакомы.
— Ну так сделайте что-нибудь!
— Я и так сделал для вас немало. По крайней мере, ничего не скрываю. Я говорю с вами на равных, старик, а мог бы обойтись как с подопытным кроликом.