– О, терранские традиции… Разве? Я не помню.
– Русские традиции, значит, и терранские. Ну?
– Русские, э. Великан Петр, как же, помню. Мифология.
– Он бы тебе показал мифологию… Ну – поехали!
– Так часто… Мы не слишком часто?
– Слушай (вполголоса, по-русски), ты его свалишь.
– Да нет (так же), только оглушу немножко. Пусть расслабится…
– Господа! Друзья! А спич! Спич! За веру! За императора! Ахх!
– За императора, Меркурий. Экха!
– Погоди. Что ты сказал? Экха?
– Ну и что же?
– Откуда ты взял это слово?
– Что его брать: намалевано на каждом углу.
– Там написано, что экхи – нет!
– Ну да.
– Нет! А ты говоришь – экха, как будто она есть. А ее нет! Понятно? В Кодексе ясно сказано, что ее нет – и значит, ее нет. И глупо выставлять так, будто экха есть. А то, что бегает по улицам, – не экха вовсе! Не экха!
– Понятно, понятно. А кто же бегает?
– Это иллюзия. По виду будто бы экха, но это иллюзия.
– Постой. Экхи нет?
– Нет.
– Раз нет экхи, то и вида у нее нет. А ты сказал – по виду словно бы экха.
– Да? Ха-ха. Это все равно что у вас дракон. Вид есть, только самого дракона нет. И никогда не было.
– Может, и не было. Значит, экха – миф?
– Вот именно. Необоснованные страхи и древние верования темных людей.
– А людей на улице, значит, хватает и уносит кто-то с обликом экхи, но сам не экха?
– Да, вот именно: с обликом экхи, но сам не экха, э.
– Ну а кто же он тогда?
– Слушай, налей мне еще. Нет, вон того.
– Это ром. Крепкий.
– Вот именно, посол. Ром. Я всегда хотел ром. Всю жизнь хотел. А его нет. Ты можешь понять? Чтобы в Империи не было рома! Да что это тогда за Империя? Дерьмо это, а не Империя, если в ней нет рома!
– Ну, зато всякое другое есть.
– Что есть? Что? Ты много видел того, что есть? Лысые черти у нас есть! Вот!
– Кодекс, вера…
– Кодекс – да. И вера. Это – есть. Это – шляпу к ноге… долой, то есть. Вера – сила. Самая большая наша сила. И Кодекс тоже.
– Меркурий, ты все размахиваешь этим Кодексом, а ведь так и не объяснил, что это такое.
– Разве? Упущение! Скандал! Виноват! Кодекс – это как у вас Библия или, скорее, Коран. Но у вас они не имеют силы закона, а мы живем Кодексом. В нем вся мудрость. Вся система общества. Вся жизнь духа. История. Основы политики. Объяснение всего: что было, что есть, что должно еще быть. Это тысяча страниц, на каждой по тысяче слов. Миллион слов, в них – все.
– Откуда он взялся? От Бога?
– Тут все не так просто. Кодекс создан богами, и он создал богов. Это одно и то же; по сути дела, разные проявления сущности божественного. Он – основа Империи. Империя возникла в борьбе с язычеством. С идолопоклонниками. Искореняла их – и набиралась сил. И ереси. Искореняла ереси. Еретиков. Идолопоклонников и единобожцев. Все это была ересь. Богов много. Они приходят с планеты. Император, вознесшись, становится богом. Сказанное им входит в Кодекс. Значит, он продолжает править нами. Повелевать. Это основа стабильности: император, пока он жив, слабее Бога, и богов ведь много, столько, сколько было раньше императоров, и значит, император не может им противоречить, потому что они в большинстве, и Отцы веры строго следят за соблюдением Кодекса. Поэтому каждый император может продолжать, но изменить основы Империи значило бы – выступить против веры, на чем же тогда будет стоять он сам? Преступить Кодекс нельзя. Недаром в самом начале его, в великом Провозвестии, сказано, что Кодекс неизменим, ни одно слово в нем не может быть заменено другим или выпущено. В то же время он постоянно пополняется
– Иными словами, структура общества неизменна?
– Структура общества есть воплощение веры и воли богов… Прошу извинения, я налью сам. Жажда… Под стягом веры мы – наши предки – создали блистательную Империю. Сейчас она уже несколько не та, что была. Но мы ее восстановим! Если успеем, разумеется. Если успеем… Надо торопиться. Иначе мы можем просто не успеть. Нам нужно новое пространство. Мы погибнем без нового пространства!
– Разве вам кто-нибудь угрожает? – спросил Федоров тоном, ясно показывавшим, что он не допускает ни малейшей возможности того, что Империи кто-то может угрожать.
– Извне? Кто посмеет! Мы бедны, но мы сильнее всех! Когда нам требовалось что-нибудь, мы брали! И сегодня можем взять.
– Тогда кто же?
– Нас просто сожрут.
– Непонятно.
– Да ну, не притворяйтесь идиотом и не представляйте меня глупее, чем я есть на самом деле. Я прекрасно понимаю ваши задачи, коллега. Не собираюсь помогать вам, но не могу запретить делать умозаключения. Думайте, наблюдайте, приходите к выводам… Так или иначе, они останутся только фактом вашей биографии.
– Однако, дорогой Меркурий, я не давал обещания держать свои выводы в тайне от моего начальства.
– Где ваше начальство? – Меркурий взмахнул рукой, опрокинув бутылку, но тут же ловко подхватил ее, не позволив содержимому пролиться. – Далеко… Рассчитываете на свои донесения? Не забудьте: они пройдут через наши руки, и не ручаюсь, что не подвергнутся при этом определенному корректированию… Или, может быть, рассчитываете доложить обо всем по возвращении?
– Не исключено и это… – Федоров, полузакрыв глаза, наблюдал за лицом Меркурия (конечно, с немалой натяжкой можно было назвать лицом эту гримасничающую маску), как бы стараясь перевести непонятные сокращения мускулов на привычный язык человеческой мимики. – Что помешает мне доложить на Терре?
– Обстоятельства, коллега. Какие-нибудь непредвиденные случайности. В полете. Или даже здесь. Вы ведь не утерпите, не высидите в четырех стенах – особенно если узнаете, что где-то предстоит нечто интересное. Вы выйдете…
– И на меня упадет кирпич?
– Ну, к чему же… Вас могут просто сожрать.
– Как и всех вас?
– Как всех нас. Если только мы не уйдем отсюда вовремя.
– Да кто же осмелится, в конце концов?
– Опять вы играете в дурачки. Хотя сами отлично видели, как это происходит в самом центре столицы.
– А, вы насчет иллюзии?
– Вот именно. И не скажу ничего другого. Ибо в Кодексе сказано: экха – миф! И слова эти не допускают никакого иного толкования. Миф – значит, экха не существует!
– И тем не менее экхи благоденствуют? Не так ли?
– Это старая история. Очень, очень старая. Послушайте… Некогда экхи обитали в глубине непроходимых лесов. Было их ничтожно мало. Но и тогда уже они отличались крайней агрессивностью. Однако на людей нападали от случая к случаю, в основном охотились на лесную живность. Жившие в лесах народы – а их было немало, потому что было много лесов – стали поклоняться экхам. Обожествлять их. Потому что экхи были жестоки, беспощадны и, следовательно, достойны поклонения.
– Это в натуре человеческой.
– Другие формы идолопоклонства удалось уничтожить сравнительно быстро. Идолов разбивали или сжигали, живых – ликвидировали. А вот с экхами покончить никак не удавалось. Было их немного, обитали они в глухих чащобах, охотились по ночам, мало кто видел их воочию – и мог потом рассказать об этом. И вот очередной император объявил, что экхи на самом деле не существует, что она – миф, предрассудок, вымысел, плод необразованности…
– Начинаю понимать.
– Потом, когда император этот стал богом, слова его вошли в Кодекс. Экхи не существует. А Кодекс не ошибается.
– И никто даже не усомнился?
– Хотел бы я посмотреть, как вы стали бы сомневаться! Ибо в Кодексе сказано: «Начало сомнения есть само сомнение, сомнение в малом есть сомнение в великом, ибо великое слагается из малого. Сомнение в великом есть сомнение в вере. Сомнение в вере есть смерть. Живет, кто верит». Захотите ли сомневаться? И еще в Кодексе сказано: «Есть то, что должно быть. Чего не должно быть, того нет». Понимаете? Кодекс не приземлен, он – не статистика и исходит не из того, что есть и чего нет, но из того, что должно и чего не должно быть. Разве это не свидетельство его божественности?
– Знаете, меня больше не удивляет, что вы не удержали Империю.
– Думаете, из-за застылости наших воззрений? Вздор. Все люди, всегда и везде, жили и будут жить в придуманных ими системах мира. Мир ваших праотцов держался на трех слонах, мир моих – на спине гигантского Кахт – это птица наподобие вашего орла. И в каждой такой системе люди чувствуют себя вполне прилично, даже если не могут объяснить, на чем стоят слоны, куда летит Кахт, или же что такое электричество и как можно быть одновременно волной и частицей. Никто никогда не сможет сказать, что его система окончательна, что он постиг истину. Да и истина не есть ведь что-то неподвижное и вечное, она меняется, и неизвестно еще, что быстрее: процесс постижения человеком истины – или процесс ее эволюции… Так что, в общем, – все равно, в какой из придуманных систем мира жить, нужно только, чтобы ее признавали, а еще лучше – верили в нее. Наша система мира, основанная на вере в хранящих и направляющих нас богов, окончательно сформировалась вместе со становлением Империи, и нет ни малейшей необходимости отступать от нее. Империя – единственное государство на планете, а значит – никаких внешних веяний, никаких опережений в развитии, никаких возможностей для сопоставления и, следовательно, – ни малейших поводов менять что-либо. Я говорю не о технике, конечно…
– Интересно, слов нет. Итак, Кодекс не ошибается…
– Конечно. Потому что признание даже малейшей ошибки в Кодексе есть сомнение в его… умм… нет, благодарю, закускам я попытаюсь воздать должное в другой раз… Видите, я напрашиваюсь на новое приглашение… Не волнуйтесь, припасы такого рода вы будете получать с Терры беспрепятственно и беспошлинно, я сам буду вылетать навстречу транспортам. Разве я не говорил вам, что в моем распоряжении постоянно находится прекрасный корабль, на котором можно добраться до любой нашей колонии и даже… Да, это мой корабль! Вот мы сейчас прекрасно сидим с вами, друзья мои, а корабль между тем готов к старту в любую минуту. Империя – мир точности и исполнительности… Но о чем мы? О сомнениях в непогрешимости Кодекса? Но мы уже говорили о вреде сомнений. И поэтому все, что было верно сто и пятьсот лет тому назад, верно и сейчас.
– Глупость, даже сказанная тысячу лет назад, не перестает быть глупостью и сегодня.
– О, не всегда, дорогой мой Чрезвычайный и Полномочный, далеко не всегда… Наш мир устойчив именно потому, что стоит. В отличие от вашего, он – башня, а не двухколесный велосипед, сохраняющий устойчивость лишь в движении. И потому экха и сегодня – выдумка гнусных идолопоклонников. Ее нет. А раз нет, значит – что? Значит, мы ее не видим, ибо нельзя видеть то, чего нет. Не слышим – ибо нельзя слышать несуществующее, на это способны только больные люди, а синериане здоровы. И мы не боимся ее, поскольку кто же боится древних мифов? А следовательно, мы и не защищаемся, потому что защита есть признание, но нельзя признавать то, чего нет. Смешно, не правда ли? Кхо-кхо-кхо…
Он перевел дыхание. Терране молчали.
– Когда экхе поклонялись, ее можно было все же и убить – в случае удачи, пусть и со множеством извинений, – если она начинала слишком уж, как говорят у вас, возникать. Когда ее не стало, истреблять ее прекратили. Ибо нельзя истреблять то, чего не замечаешь, нельзя замечать то, чего нет, – и так далее. Мы жили, а несуществующая экха смелела. У нее не осталось врагов: других-то хищников закон признавал, и с ними не церемонились. Экха размножилась. Сейчас ее – миллионы голов. А может быть – десятки, сотни миллионов… Экха вездесуща. Она вышла из лесов, когда там не осталось людей. Люди бежали оттуда, хотя это было строжайше запрещено: Империя нуждалась в бревнах. Бежали не из-за экхи, понятно: ее ведь не было! Но находились сотни других предлогов. Тогда экха подступила к городам. Вы видели центр столицы. Вы не видели окраин. Они пусты. В брошенных или выморочных домах обитают экхи. У них нет забот. Пища гуляет по улицам. Я говорил вам, что мы забыли о сытости. Хотя едоков остается все меньше. Нам нечего есть оттого, что фермы пусты. Крестьяне разбежались или съедены. На фермы сейчас ссылают каторжников. У нас более не казнят, вместо палачей это делают экхи – те самые, которых нет… – Меркурий уперся взглядом остекленевших глаз в Изнова, ударил костистым кулаком по столу. – Говорю вам: либо мы сбежим, завоевав себе другое место во Вселенной, – либо нас сожрут! Вот наше будущее, и на сей раз, поверьте, это абсолютно обоснованное пророчество.
– Простите, но это же совершенный идиотизм! – не сдержался Изнов. – У вас армия, у вас прекрасные десантники, мощное оружие…
– Оружие не стреляет без команды. Бывает, конечно, что оно применяется: когда кучка отчаявшихся людей, пренебрегая Кодексом, презрев веру, начинает защищаться и истреблять экх. Тогда войска получают приказ выступить. Против вероотступников. И оружие стреляет. В людей. Ибо люди есть. Пока еще есть. А экх, как известно, нет. Кто посмеет отдать армии приказ стрелять по экхам? Кто осмелится стать отступником? И где он окажется через полчаса после такого поступка? Нет, коллеги, мы в кольце, которое сами же замкнули, но вне этого кольца мы и вообще не смогли бы существовать. Мы обречены. Единственное, что может спасти нас, это экспансия. Место в мире. Другое место. Колонии не годятся: они не хотят нас, так как не хотят нашей веры, не желают Кодекса, не чтут наших богов. Нам нужны новые миры. Далекие. Пригодные для жизни. Без экх. Чтобы утверждение Кодекса об экхах стало истиной.
– Иными словами, – уточнил Федоров, – вы не приноравливаете Кодекс к миру, а хотите мир подогнать под Кодекс?
– Если угодно, да. Именно.
– Меркурий, – сказал Изнов осторожно. – Ну а если в корабль, на котором вы полетите штурмовать новый мир, проберется экха? Вы ведь не убьете ее и не выбросите, вы просто не заметите ее, не правда ли? Будете ходить по палубам группами, с копьями, как бы случайно поворачивающимися в ее сторону, будете отгораживаться решетками – не из-за экхи, упаси Боже, ее ведь нет, а просто потому, что такова традиция…
– Да! – яростно крикнул Меркурий. – Да! И Отцы веры будут так же пристально следить – не заметит ли кто-нибудь экху, признав тем самым, что она есть, и нарушив установление веры. Но я восхищаюсь мужеством отцов: они рискуют жизнью так же, как все прочие на улицах – потому что непробиваемые жилеты и воротники спасают вовсе не всегда… Да, мы будем поступать именно так. Почему нет за нашим столом хозяина этого дома? На охоте на него набросились экхи. Он был храбрым дворянином и метким стрелком, и с ним была женщина. Он уложил, помнится, трех хищников из того самого автомата, который так понравился вам, дорогой посол. Остальные экхи бежали: они умны и трусливы, бегут при малейшей опасности – но ее нет, этой опасности.
– Что же произошло с Лучезарным дальше?
– Он был признан виновным в попрании веры. Он не запирался, да и показания были налицо. Нет, не убитые экхи, конечно: их ведь не существует! Егеря, слышавшие, как он кричал: «Берегись! Экхи!» Затем его отправили на ферму. Суд на Синере далеко не всегда беспристрастен, но лишь пока дело не заходит об основах веры. Когда речь идет о вере, даже Ослепительные не могут чувствовать себя в безопасности.
– И надолго его?..
– Наивный вопрос. Там тоже есть экхи, но там у него не будет оружия. Так что ненадолго. Но вы о чем-то спросили? Ах да – экха на корабле… Вы хотите сказать, что нам не сбежать от экхи, что мы, так сказать, носим ее в себе? Да, парадокс: наша вера обернулась чем-то таким, что пожирает нас самих. И все же если даже выхода нет, то таким способом мы погибнем медленно; стоит же нам нарушить веру, позволить кому-то усомниться в полном единстве этого – нашего и того – высшего мира, – а единство это достигается непрерывностью линии императоров-богов, – стоит нам позволить это, и мы начнем рушиться немедленно. И все же, посол… там у нас будет хоть какая-то надежда.
– Да почему вы думаете, – сказал Федоров сердито, – что Синера погибнет, если обрушится ваша вера? Вдумайтесь – и поймете, что, наоборот, снятие всяческих традиционных ограничений…