– Одеваться и причёсываться! А ты что подумала?
…Когда Лас сумела совладать с приступом смеха, то обнаружила, что сидит на полу. Рядом с Вейс. И вещи все раскиданы по комнате. Да, зайди сюда Тесан, окончательно поверила бы – бабушкам снова стало двадцать.
* * *
– Что-то с печкой, – удивилась Вейс, войдя на кухню. – Она такого никогда не показывала. Стайен! Вы не посмотрите?
– Вот только печками он не занимался, – вполголоса заметила Лас. Вейс молча отмахнулась.
– А, это, – Стайен покивал. – Тесан сказала, что правый левый угол греет неравномерно. Я уже исправил. Это новый индикатор, от перегрева.
Вейс потеряла дар речи.
– Бабушка, а ещё он покопался в стиральной машине, в твоём радио, в кухонном комбайне…
– Стойте-стойте! – Вейс подняла руки. – Что тут происходит? Стайен, вы… во всём этом разбираетесь?!
– У меня работа такая, – пожал плечами Хорёк. – Держу ремонтную мастерскую. Бытовая техника, садовые механизмы, сигнализация. Ну, иногда в автосервисе подрабатываю.
Теперь и Лас потеряла дар речи.
– Великое Море, и что вы со всем этим сделали?!
– Отрегулировал, – Хорёк вежливо улыбнулся. – Да, ваше радио теперь ловит на двадцать станций больше. Извините, если что не так. Обожаю музыкальный канал, а у вас он не ловился.
– Стайен, – Лас совладала с голосом. – Вы чудо. Можно вас попросить задержаться ещё на пару дней?
– Ла-а-ас! – Вейс всплеснула руками.
– Просто погостить! А ты что подумала?
– Да ну тебя! Я и не знаю, чем вас отблагодарить!
– Вы так великолепно готовите, – Стайен приподнял шляпу, – что другой награды не надо. –
* * *
Стайен привёл Лас в фойе – три лестницы поднимались в разные стороны. Почти сразу же вышла служанка – вернее, экономка – и приветствовала гостей поклоном.
– Рада видеть вас,
* * *
Вессен появилась снова – уже не в церемониальной одежде, а в спортивном костюме.
– Надеюсь, я вас не шокирую? Дома я хожу в чём хочу. И редко одеваю мантию. Хотя было очень приятно. Я рада, что вы вернулись.
– Но как вы узнали?
– Хорёк, – улыбнулась Вессен. – Простите. Стайен. Вы не любите прозвищ, я знаю. Он мне сказал, что вы решили вернуться.
– Ненадолго, – возразила Лас. – Дома мне гораздо спокойнее.
– Да, – кивнула Вессен. – Вы поужинаете со мной?
– Сочту за честь, – встала и поклонилась Лас. Вессен поднялась, обошла вокруг стола. Подошла к Лас – та спокойно стояла, глядя чуть ниже глаз хозяйки дома.
– Я всё вспоминаю, – медленно проговорила Вессен. Такая же рыжая, подумала Лас. И такая же бешеная, неукротимая, я чую. – Мне тоже говорили, что вас уже нет, няня.
Она обняла Лас – так неожиданно, что та растерялась. И почти сразу же отпустила.
– Извините, – Вессен отвернулась. – Я правда очень рада. Если бы вы могли задержаться здесь…
– Я могу приехать ещё, – улыбнулась Лас. – Я обещала внукам, что вернусь к вечеру.
– В любой день! Без приглашений, без всего этого. Приезжайте, когда хотите!
Лас кивнула, поклонилась. Я не зря вернулась, подумала она. Не зря.
– Идёмте, – Вессен повернулась. – Идёмте со мной. Вам письмо. Оно ждёт вас уже двадцать три года.
* * *
– Лас, – Вессен осторожно потрогала её за плечо. Лас сидела, скорчившись, на полу и держала в руке пульт от проектора. Вессен чуяла, что в гостье смешиваются самые разные чувства, и самым тревожным была тоска. – Лас, с вами всё в порядке?
– Да, – Лас выпрямилась. – Воспоминания. Я потеряла почти пятьдесят лет жизни. Можете представить? Пятьдесят лет я пряталась от жизни.
– Простите, – Вессен подала ей руку. – Я не соглашусь. Если я вам мешаю, я уйду. Мой дом – ваш дом.
– Нет, – Лас поднялась, ей удалось это с трудом. – Пока что хватит. Но я хотела бы…
– Да, разумеется, – Вессен прогулялась к проектору и обратно и вручила Лас пластинку. – У меня есть копия. Она тоже защищена, прочесть её можете только вы и я.
– Спасибо, – Лас спрятала пластинку. – Вы сказали, что не согласитесь. Но с чем?
– Пройдёмте, – Вессен указала. – В библиотеку. Это рядом.
* * *
– Переводы, – Вессен положила на стол книгу. К удивлению, Лас увидела на ней своё имя. Что-то с памятью? Когда она издавала это? Кто согласился? – Ваши переводы поэтов Серебряного века. Толкования пророчеств. Вы знаете, что это было бестселлером двенадцать лет?
– Нет, – Лас была ошарашена. Ей никто не говорил. А сама она не интересовалась. Умник сказал как-то, что официально они все кто умер, кто пропал без вести. А я сама ушла, подумала Лас. Взяла книгу, открыла. Откуда они взяли мои записи?! Я ведь думала, что уничтожила их!
– Это до сих пор продаётся во всех крупных магазинах. Ваше имя в десятке самых известных комментаторов к работам Серебряного века. Мне продолжить?
– Да, – Лас уселась в кресло – ноги плохо держали. – Пожалуйста.
– Ваши труды по разведению роз, по цветоводству вообще, по мифам народов Юга… Не припоминаете?
– Я уничтожила, – Лас прикрыла глаза. – Когда… я помню, я всё это уничтожила! Своими руками! Не осталось никаких рукописей!
– Видимо, что-то сохранилось, – возразила Вессен. – Лас, я читала все ваши книги. У вас вышло восемнадцать книг. Три из них популярны уже сорок с лишним лет. Неужели вам никто не сказал ни слова?!
– Никто, – помотала головой Лас. И ощутила досаду, сама не зная почему. Хороши родственники!
– Значит, я первая. И я ужасно рада! А ваши розы? Семнадцать новых сортов?
– Сто один, – уточнила Лас. – И я их всех вырастила честно.
Вессен присвистнула.
– У меня только семнадцать. Я больше не нашла. Вот видите! А дети? Вы воспитали пятьдесят три человека. Они все помнят вас и хотели бы и своих детей отправить к вам – на воспитание – но боятся, что вы откажетесь – вы же не отвечаете ни на одно письмо, а звонить вам могут только Вейс и её дети. Верно?
– Верно, – Лас спрятала лицо в ладони. Ей стало стыдно. Непередаваемо, жутко стыдно.
– Лас, – Вессен подошла, присела перед её креслом. – У каждого человека свой путь. Вы хотели прервать свой, я рада, что мама вам не позволила. Ведь тогда ничего этого не было бы!
Лас выпрямилась. Вессен протянула ей носовой платок.
– Не было бы и меня, – понизив голос, добавила Вессен. – А может, и этого мира тоже не было бы. Кто знает!
– Я не гожусь в матери мира, – Лас попыталась улыбнуться, но не получилось.
– Кто знает! – Вессен подмигнула. – Не знаю, как вы, няня, а я уже есть хочу. Присоединитесь?
* * *
– Мама строго-настрого сказала, чтобы я вначале привела вас сюда, – пояснила Вессен, отворяя дверь. О её возрасте говорили только манеры. – Смотрите, – она взмахом руки включила свет. Здесь, похоже, Вессен хранит картины. На стенах, в тубусах, в шкафах их видно немало.
И растения. Немного, но – живые. Но ведь здесь темно!
– Вон та, – Вессен указала на дальнюю стену. – Вы ведь видели её, верно?
Лас медленно приблизилась. Вессен следовала за ней, шагах в трёх. Картина казалась живой… скала, прибой под ней, лунное небо. Луна в небесах. Картина живая, подумала Лас. Волны движутся! Она остановилась шагах в трёх от картины и… блеск нарисованной Луны кинжалом впился в глаза. Лас вскрикнула, прижала ладони к лицу. Чуть не упала.
– Простите, – Вессен поддержала её. – Я знала, что проверка не нужна, с той минуты, как вы вошли в мой дом. Но я дала слово.
– Что… что это?! – недоумевала Лас. Старалась не смотреть на картину.
– Не бойтесь, во второй раз она уже не колется. Не ослепляет, – пояснила Вессен. – Это проверка. Примите мои извинения!
– Но что вы проверяли?
– Что вы именно та, о ком я подумала. Что вы настоящая Лас.
У Лас мурашки побежали по коже.
– А были и ненастоящие?
– Были, – подтвердила Вессен, не улыбаясь. – Из было много. Это, – она указала а картину, – единственный способ отличить их от вас. С гарантией.
– Я ничего не понимаю, – призналась Лас, ощущая, как перемешиваются мысли. – Кто они? Откуда взялись, кому это нужно?
– Всё позади, – Вессен взяла её за руку. – Это всё уже в прошлом. Простите меня, что я вынудила вас посмотреть на картину!
– Я не держу зла, – Лас погладила хозяйку дома по щеке. – Я видела её. Я видела эту картину раньше, очень давно!
Вессен кивнула.
– Многие видели. И тот, кто видел хотя бы раз, всегда хочет отыскать её вновь.
– Вы расскажете? Расскажете мне, что это такое и зачем оно вам?
– Обязательно. Когда будет достаточно времени. Оглянитесь, Лас, вы ничего не замечаете?
Лас оглянулась. Ничего себе! Все растения в горшках успели вырасти, и весьма ощутимо, а три даже расцвели!