Кое-как доползя до конца кровати, он потянулся к сундуку, что стоял в ногах и открыл крышку. Нож лежал поверх аккуратно сложенной нательной рубашки. Какая добрая душа вернула его на место? Наверное, кто-то из братьев, сильно рискуя, втайне проделал это от Серых.
И тут в смежном отделении Клемент заметил торчащий уголок свернутого вчетверо листка бумаги, которого там раньше не было. Он мог поклясться, что не клал туда этого листка. Странно дело…
Монах осторожно вытащил лист, развернул его и пробежал глазами первую строчку. Стены кельи задрожали и поплыли вокруг него, и он судорожно выдохнул. Не было никаких сомнений, что мелкий почерк, которым было написано данное послание, принадлежал Рему. Его друга уже нет, но он может еще что-то сказать ему. Рем никогда не писал писем, он вообще не любил писать, значит, это должно быть что-то важное. Настоящее послание с того света…
Клемент очень боялся того, что он может обнаружить в письме. В его голове крутились разные мысли, одна была пугающее другой. А вдруг Рем признается в нем в своей причастности к сообществу некромантов или к чему-то подобному? Это невероятно, это невозможно, но, а вдруг? Лучше уж совсем не знать такого, чтобы не чернить светлую память о друге. Но если он не найдет в себе силы прочесть ее до конца, то так и будет все оставшуюся жизнь мучаться подозрениями. Выходит, что делать нечего, надо заставить себя читать дальше… Тем более что сейчас никто не мешает.
Монах облизал пересохшие губы и принялся за чтение:
"Клемент! Хочу надеяться, что именно ты читаешь нижеизложенное, а не посторонние люди. Сейчас у меня есть немного свободного времени, и я решил употребить их с максимальной пользой и написать тебе.
Так уж получилось, что если в твоих руках находится сия бумага, значит, я уже мертв, потому что иначе я бы не позволил ей у тебя оказаться. Надеюсь, ты меня простишь за то, что я поступил столь безответственно и лишил тебя своего общества и дружбы, что связывала нас долгие годы.
Я не боюсь смерти - Создатель каждого из нас одарит по заслугам, и я уверен, что по ту сторону меня встретит сам Святой Мартин. Душа бессмертна, Клемент. Всегда помни об этом. Но не буду больше о грустном. Я намерен совершить самый важный поступок в моей жизни, чего ж тут грустить? Надо радоваться.
Понимаешь, я твердо намерен убить Пелеса. Да, я признаюсь тебе в этом и ничуть не стыжусь своего решения. Когда-то я считал, что всякое убийство недопустимо, и мы не имеем права отнимать жизнь, но теперь я так не думаю. Иногда - исключительно во имя добра, чтобы предотвратить большое зло, нужно совершить меньшее. Именно таковым является убийство этого ужасного человека. Кто-то может сказать, что у нас нет прав решать, кому жить, а кому умереть, но если это решим не мы, значит, за нас это сделают наши убийцы. Причем с легкостью. Их совесть не будет ничем отягощена.
Тебя, конечно, интересует, почему я хочу убить главу Смотрящих? Дело не в том, как он себя ведет по отношению к нам, не в том, что по его вине умер настоятель, и даже не в том, что от его рук сейчас страдает Джером, запертый в подвале.
Все это не так уж важно. В конце концов - все мы монахи, и когда проходили посвящение, то знали, что наша жизнь будет более тяжелой, по сравнению с жизнью обычных людей. Это наш выбор. Мы готовы безропотно нести бремя невзгод, что посылает нам небо и вера в Свет никогда не оставит наши сердца. И неважно, в каком обличье приходят невзгоды - в виде бабочки-капустницы, пожирающей урожай или отряда Серых. Но когда события перестают касаться только нас, выходят за границы монастыря, то этого уже совсем другой разговор.
Я уверен, что ты заметил резкую перемену в моем поведении. Вчерашний шутник за одну ночь превратился в малознакомого тебе интригана, который только и делает, что строит козни. Буду честен, все так и есть.
У меня есть тайна, в которую не был посвящен даже ты.
Случается, что меня посещают пророческие видения. Я до сих пор не понимаю, откуда они приходят, и, наверное, так и не пойму. Мне неизвестно кто мои родители, возможно, это их мрачное наследие? Это происходит не так уж часто - всего раз или два в год. Говорят, пророческий дар передается через несколько поколений… Да, я вижу будущее, но не всегда это что-то важное. Чаще всего какие-то пустяки, о которых не стоит даже вспоминать. Но этой ночью мне приснился сон, который я не могу оставить без внимания.
Это видение было о нашем городе, о монастыре и о Пелесе. Он страшный человек, поверь. По его вине погибнут сотни, нет, тысячи людей. Он будет править нашим краем, и держать его жителей в постоянном страхе. Он правитель расчетливый, не знающий жалости и сострадания. Живое олицетворение того, против чего боролся Святой Мартин. Монастырь станет тюрьмой, а братья, и ты, даже ты - Клемент, станете в ней тюремщиками. Прости, но я не хочу этого. Да что там говорить, в моем сне много чего было, но у меня нет желания упоминать об этой мерзости.
Себя я в этом сне не нашел, поэтому боюсь, что моя участь в любом случае достаточна печальна. Вот так вот.
Ты можешь возразить мне, и сказать, что сон - это всего лишь сон и то, что мне привиделось никак не связано с настоящим. Мол, воображение разыгралось. Нет, Клемент, нет. Я умею отличать пророческие видения от обычных. После пробуждения я ЗНАЮ, что так будет, точно так же, как ты знаешь, что солнце непременно встанет на востоке. Хотя, если бы солнце разок встало на западе, я был бы только рад этому. Надеюсь, ты понял, на что я намекаю…
Раз ты читаешь эту записку, значит, меня уже убили телохранители этого монстра. На этот счет у меня нет особых иллюзий. Не знаю, сумел ли я убить этого человека до того, как они до меня добрались, надеюсь, что все-таки сумел. Но если нет, то хорошенько подумай над тем, что я тебе сказал. Поверь, если я решил пойти на убийство и не пожалел свою собственную жизнь, значит было ради чего.
Пока Пелес жив нам не будет покоя. Не смею ни к чему призывать тебя. За годы нашей дружбы, я узнал тебя как рассудительного и умного человека, на которого можно положиться. Уверен, что какое бы ты не принял решение, оно будет правильным.
Но если ты посчитаешь, что тебе и Пелесу тесно в этом мире, я буду только рад. Твой отец сделал прекрасный нож. Его лезвие еще долго не затупиться.
Все, заканчиваю писать, и так получилось длиннее, чем я рассчитывал. Лист, как только прочтешь - немедленно сожги. Если он попадет Смотрящим, то скомпрометирует тебя.
Прощай Клемент, прощай навсегда. У меня не было лучше друга, чем ты".
Монах закончил читать и, выполняя последнее наставление Рема, зажег спиртовку, стоящую на столе. Его рука, держащая лист, помедлила чуть-чуть задержавшись подле огня. Но от записки было необходимо избавиться.
Синее пламя принялось жадно лизать бумагу, и вскоре от нее остался лишь пепел. Клемент не стал выключать спиртовку, и немигающим взглядом уставился на огонек. Нельзя сказать, чтобы послание Рема все ему прояснило. Наоборот, оно только добавило новые вопросы.
Монаху стало стыдно за то, что он подозревал Рема в связях с некромантами. Как он только мог так плохо думать о нем! Его друг принес себя в жертву во имя мира и справедливости. Убийство нельзя оправдать, но ведь он действовал из самых лучших побуждений.
Совсем некстати, Клемент вспомнил последнюю строчку письма, и на его глаза навернулись слезы. Стыд и срам, взрослый мужчина который не может совладать с собственными чувствами!
– Монах должен быть спокоен, ничто не должно отражаться на его лице - ни гнев, ни жалость, ни печаль. Позволено появляться лишь доброй улыбке, - процитировал Клемент строчку из "Завета потомкам". - А я потерял покой. Это все последствия болезни, это она выбила его из колеи.
Рем видел пророческие сны и ничего не рассказывал ему о них. Странно все это… У них никогда не было секретов друг от друга. И хотя несколько раз Рем говорил Клементу о своих предчувствиях, откуда ему было знать, на что именно он намекает? Если хотя бы в тот роковой день, он был более внимателен к его словам, то, возможно, догадался бы, что тот задумал.
Ах, время, время - вернись назад… Ведь знай он наперед, что замыслил Рем, то воззвание к разуму несомненно помогло бы удержать его от этого опрометчивого, необдуманного поступка. Впрочем, незачем обманывать самого себя. Никакие увещевания не помогли бы. Если Рем что-то решил, то было невозможно заставить его свернуть с намеченного пути. Монашеская ряса не смогла излечить его от упрямства. Значит, незачем себя винить. Рема больше нет, и точка.
Клемент ощутил себя страшно одиноким. Подобное он уже испытал однажды, когда сидел у остывшей постели только что умерших родителей, и ждал прихода распорядителя из приюта. В тот раз одиночество охватило его с такой силой, что он физически ощущал его присутствие, словно это был живой человек. Незнакомец, пришедший в его дом с дурными намереньями. Одиночество было нигде и всюду, заполняя каждую клетку его тела.
Тогда ему привиделось, будто бы он остался один во всем мире. Он не слышал людских голосов, хотя раскрытое окно выходило на оживленную улицу, не видел солнечного света, хотя приближался полдень. Вокруг него были только тишина и темнота, и они сужали свое кольцо, постепенно подбираясь к нему все ближе и ближе. Их привлекало его живое тепло, и сладостный звук биенья сердца. Это была совсем не та тишина, от которой веяло теплом и всемирным спокойствием, и которую позже он так любил слушать в монастыре. В этой было зловещее наступление беспощадной неизвестности. Он пытался задержать дыхание, чтобы не выдать себя, но знал, что от наступающей темноты нигде не скрыться.
Клемент, все глубже погружался в безрадостные воспоминания. Нет больше ни Рема, ни родителей, ни настоятеля Бариуса. Пусть Свет будем милосерден к каждому из них.
Он жалеет об утраченных близких, о том времени, которое они могли бы провести вместе. Когда они были живы, он не ценил их, считая присутствие родных людей само собой разумеющемся. Должно быть и сейчас, в мире есть те, кто будут дороги ему, те, о которых он не знает, потому что они еще не встречались. Они принадлежат будущему и соединены с настоящим только дыханием. Но они живут, чувствуют…
Вздох, еще вздох… Если закрыть глаза, то можно ощутить их присутствие, услышать как они дышат вместе с тобой. Этот вечный ритм прочно связывает вас, как связывает совместное биение сердец. Когда-нибудь, будущее тоже обернется прошлым, и он их потеряет навсегда. Но у него останутся воспоминания. Он вспомнит себя ребенком, когда все, кого он любил, были еще живы и на мгновенье ему станет легче…
У них было общее солнце и звезды. Под этим небом они объединяют нас всех.
Неожиданно в келью вошел Патрик, держащий кувшин с молоком и большой кусок свежего белого хлеба. Он увидел зажженную спиртовку и нахмурился:
– Зачем она тебе? Из-за этой штуки частенько случаются пожары.
– Я люблю смотреть на огонь, - признался Клемент. - И я не собираюсь ничего поджигать, не волнуйся. Так странно слушать твой голос, после стольких месяцев молчания.
– Мне и самому странно, но что поделаешь? Ко всему можно привыкнуть заново. - Он пожал плечами. - Я пришел отдать тебе это молоко и кое о чем предупредить.
– О чем?
– Сейчас сюда нагрянет Пелес с компанией. Он узнал, что тебе стало лучше и хочет тебя видеть.
Губы Клемента сжались в тонкую линию. Он затушил спиртовку и вопросительно вскинул бровь.
– Я успею поесть? Для разговора с этим мерзким человеком мне понадобятся все силы.
– Вполне, - Патрик протянул ему хлеб и налил в кружку молока.
– Расскажи мне, что важного произошло за то время, пока я был без сознания?
– Ничего из ряда вон выходящего. Больше никого не убивали, если ты об этом, - Патрик грустно шмыгнул носом.
– А Рема… как похоронили?
– Рядом с настоятелем. Сначала Пелес хотел отвезти его тело в лес и бросить там, чтобы оно досталось волкам, но мы не допустили святотатства. - Монах неуверенно покачал головой. - Клемент, позволь спросить, почему Рем это сделал? Я не верю, что он заодно с некромантами, - Патрик понизил голос, - но ведь для такого поступка должна быть веская причина. И ты должен знать какая, ведь ты был его лучшим другом.
– Он не советовался со мной, - Клемент посмотрел на Патрика с укором. - Если бы я заранее знал о его планах, то, естественно, не допустил бы подобного.