Тетка все так же кормила его нравоучениями. Брук покорно выслушивал ее, заученным тоном говорил ей «Да, тетя» и «Нет, тетя», но ее власти над ним пришел конец. Тетя Агата не знала, что неподалеку от школы был тир для охотников, который содержал однорукий старик-фермер. Брук обнаружил его вывеску случайно, из окна вагона, когда рассматривал в окно рекламу ночного клуба с изображением мулатки, чью одежду составлял только прижатый к груди букет роз. Взяв в руки пистолет, Брук испытал странное чувство, будто бы до сих пор половинка его души пропадала неизвестно где, а теперь внезапно вернулась. С этого дня большую часть карманных денег он изводил на патроны. На тренировках в симуляторе он выкладывался с азартом одержимого, так что инструкторам иногда приходилось его одергивать. Тренер говорил, что у него задатки настоящего бойца.
Он сбегал в тир, отпросившись в библиотеку. Костюм и очки для стрельбы прятал в школьной раздевалке. Стрелковая подготовка и тренировки по выживанию в вельде — это была его тайна. Он не хотел ни обижать, ни волновать тетю Агату — он просто хотел жить своей жизнью. У него была сокровенная мечта, и он больше не собирался выставлять себя на посмешище.
Уверенный в том, что отныне он может тайно планировать свою жизнь, Брук стал учиться, не жалея сил, и скоро стал одним из лучших учеников, потому что помнил слова отца, который любил повторять, что дурак — все равно что трус. Рано повзрослев и научившись хитрить, он рвался к жизни, в которой, как ему казалось, ему удастся стать самим собой и хоть как-то искупить свою вину перед матерью, в смерти которой винил свою нерешительность. Он понимал, что для постоянной жизни в вельде, в особенности на неосвоенных землях, его тренировок недостаточно, но надеялся, что после школы сумеет найти способ учиться по-настоящему.
И еще он начал встречаться с Мариной.
Он был старше своих одноклассников, и восемнадцать ему исполнилось через неделю после окончания школы. А еще через день на его терминал пришла повестка. Так уж устроен мир: заказывать спиртное в баре тебе еще рано, а вот ехать на войну — запросто.
Фермеры не подлежали призыву, но Брук жил в Городе на попечении родственников и формально являлся обычным гражданином. Он владел всеми видами фермерского оружия, метал нож, управлял комбайном, знал повадки хищников и приметы начала миграции, мог по шуму за спиной определить количество атакующих тварей, мог остановить кровь у раненого и починить машину для резки торфа; умел стрелять на звук, закладывать силос и программировать робота-землепашца. Но он был воспитан в традициях свободного собственника, и жизнь наемного работника на Диких землях его не прельщала; в Городе же его знания не помогли бы ему устроиться даже помощником садовника. Прозябать же на скудном пособии в ожидании совершеннолетия он не желал. Так что известие о призыве он воспринял спокойно. Он рассуждал: Дикие земли я знаю, в Городе пожил, а перед тем, как вернуться в вельд и основать собственную ферму, было бы неплохо повидать мир, а главное — научиться кое-чему полезному. И еще: чем быстрее его заберут, тем быстрее тетя Агата и ее муж-подкаблучник оставят его в покое и перестанут изводить намеками о том, как хорошо быть адвокатом или финансовым менеджером.
Врач из медицинской комиссии удивился его рефлексам и пошутил, что, насколько он знает, Брук первый в истории Мероа фермер, которому доведется служить в армии Альянса. При этом огорчил его известием, что ввиду особенностей его организма проходить службу он сможет только в космической пехоте, потому как вживить интерфейсы для управления боевой техникой вряд ли представится возможным. Впрочем, Брук не очень-то и расстроился. Пехота так пехота. Шанс пощупать все своими руками, а не через манипуляторы какого-нибудь шагающего танка. На том и расстались.
В призывной пункт он шел с легким сердцем. Конечно, Марина будет по нему скучать, но полтора года — небольшой срок для настоящего чувства. А война — что война? После жизни в вельде служба в Объединенных силах представлялась ему чем-то вроде тренировки с оружием в загоне с хищниками. Трудно, опасно, но вполне преодолимо. Защищать людей — что может быть благородней?
Присягу они принимали небольшой толпой. В присутствии свидетеля из магистрата они приложили правую руку к груди, сделали шаг вперед и вслед за вербовщиком повторили слова клятвы или что-то в таком духе. Потом подошел медик, сцедил на анализ немного крови и намазал ему голову вонючим депилятором. Затем их погрузили в автобус и отвезли в сборный пункт при космопорте — пропахший дезинфекцией пакгауз на краю взлетной полосы, где на обеих руках повыше запястья красными несмываемыми знаками ему нанесли личный номер: MR-777-777.
Вот и всех дел — он стал космическим пехотинцем.
* * *
Лагерь «Маджи», в котором базировался 5-й батальон приема пополнений, оказался просто большой площадкой, расчищенной среди джунглей, — несколько квадратных километров утрамбованного грунта, окруженных тремя рядами колючих спиралей, с бетонными блиндажами и вышками, натыканными через равные промежутки. Все было серым и пыльным — мешки с землей, палатки, навесы из рифленого железа; в зоне безопасности на милю вокруг периметра не было ничего, кроме чахлой травы и искривленных ростков какого-то колючего кустарника.
Их вытолкали из автобусов, построили для переклички, раздали спальные принадлежности, наскоро разъяснили, где находятся умывальники, уборные, укрытия на случай обстрела, и, наконец, отвели в столовую.
Под навесом с крышей из рифленого железа и поднятыми брезентовыми пологами было душно, пахло рыбой и светили маленькие, забранные сеткой лампочки.
— Вегетарианцы есть? — перекрывая гул голосов и стук ложек, спросил повар в мятом колпаке.
Один из новобранцев — Глазер, из-за серой нездоровой кожи выглядевший лет на десять старше своего возраста, неуверенно поднял руку.
— Я вегетарианец. В нашей общине мясо считается нечистой пищей.
Повар захихикал:
— Не повезло тебе, дядя. Мы тут потребляем плоть убиенных животных. Жрем все, что летает, бегает или плавает. И даже то, что ползает. Добро пожаловать на Луакари!
Беднягу Глазера передернуло.
Сержант молча кивнул им на стойку раздачи. Брук сунул в щель считывателя свой жетон и получил поднос с ужином: миска рыбного супа-пюре, горка разваренных до бурого цвета креветок, капля острого соуса на листе салата и два початка вареной кукурузы. Еда была неприглядной с виду, но Бруку она показалась необычайно вкусной. Он быстро проглотил свою порцию и сходил за добавкой. Единственное, чего ему не хватало, — это чашки крепкого кофе. Местный напиток — слабенький чай, показался ему просто подслащенными помоями.
— Эй, вегетарианец! — громко окликнул сержант. — Да-да, вот ты. Как там тебя?
— Сэм Глазер.
— Мамки здесь нет, Сэм Глазер. Мамка теперь далеко. Поэтому жуй все, что дают, не то протянешь ноги. Здесь это быстро.
Сам сержант ел мало и неохотно. Он выпил чаю с хлебом, достал из кармана плоскую фляжку и, ожидая, пока его подопечные набьют животы, занялся тем, что, отщипывая кусочки хлебной корочки, капал на них водку, бросал через открытый полог, а потом наблюдал, как маленькие нахальные птички, отталкивая друг друга, набрасываются на угощение. Одна из пичуг вскоре плюхнулась на землю и, разинув клюв, беспомощно затрепыхала крыльями. Остальные благополучно ретировались.
— Вот так! — воскликнул сержант, обращаясь к компании измученных новобранцев, неохотно ковырявшихся в своих тарелках. — Вот вам наглядный пример армейских отношений: выскочки всегда получают по заслугам! Какова мораль? Вот ты, кудрявый. Молчишь? Мораль проста: не высовывайся!
Брук и не собирался высовываться. Слишком любопытные в вельде живут недолго — до первой Большой миграции.
«Интересно, что здесь делают с трупами?» — подумал он, приглядываясь к облачку мошкары вокруг лампочки. За столом напротив Кратет с интересом изучал содержимое подноса. Казалось, он впервые в жизни видит ложку и не знает, что с ней делать. Вот он опустил палец в соус, лизнул его и удовлетворенно улыбнулся.
Поймав взгляд Брука, Кратет поспешно вытер руку о салфетку, достал свой блокнот и через некоторое время сообщил:
— Вкусно!
После ужина сержант отвел их к палатке. Грубо сколоченный деревянный пол, пять армейских коек с москитными сетками, железные шкафчики. Маленькие полиэтиленовые окошки, в которые видно заходящее солнце.
— Устраивайтесь. Следите, чтобы койки не касались брезента, — посоветовал Санин. И ушел.
Брук опустил баул на пол, постоял, вдыхая запах пыли и сухого дерева, потом глубоко вздохнул, облизал губы и подошел к выходу. Сержанта нигде не было видно. Он оглядел цепь палаток перед собой, сторожевую вышку поодаль, солдат с полотенцами через плечо, облако пара там, где, как он подумал, находилась душевая. В ворота, вздымая шлейф пыли, с гулом вкатилась бронемашина; солдаты, спешащие в душ, на нее даже не взглянули. Потом освещение изменилось: заходящее солнце скрылось за облаками. Похолодало, поднялся ветер.
Пан уселся на койку, покачался, проверяя упругость парусинового ложа. Пощупал москитную сетку.
— Каменный век, — заключил он.
— Чего это он насчет брезента? — спросил Гор. — А?
Все почему-то посмотрели на Брука. Он пожал плечами:
— Какой-нибудь скорпион прыгнет со стены — мало не покажется.
Пан вскочил как ошпаренный и со скрежетом выдвинул койку едва ли не на середину прохода.
— Сначала, — продолжил Брук, — проверьте, не заползла ли какая-нибудь дрянь под кровать. Еще лучше подмести пол. Потом надо откинуть одеяло и посмотреть, нет ли чего под ним.
Гор осторожно приподнял одеяло, держа его за край двумя пальцами, точно дохлую крысу.
— Перед тем, как встать с кровати, снова проверьте пол. Переверните ботинки, перетряхните одежду. Ботинки лучше одевать помедленнее — так успеете понять, что в них кто-то есть до того, как вас укусят. В общем, ничего особенного, к этому быстро привыкаешь.
Новобранцы посмотрели на него с уважением.
— Тебе легко говорить, ты — фермер, — сказал Бан Мун, раскосый и такой бледный, будто кожа его никогда не видела света.
— Можно подумать, ты никогда не вылавливал тараканов из супа, — усмехнулся Брук.
— А почему кровати стоят в банках? — спросил Пан.
Брук мысленно вздохнул: втолковывать городским детишкам правила безопасности — все равно, что играть в пинг-понг с котятами.
— Там жидкость от насекомых.
Сразу стал ощущаться острый сладковатый запах.
— Если какая-нибудь тварь захочет добраться до вас, ей придется сначала проползти через отраву. Так что каждый день проверяйте уровень жидкости и почаще вычищайте банки от мертвечины. В вельде мы только так и спали.
От воспоминания о доме у него защемило в груди.
Стемнело. Только отблески заката еще окрашивали оранжевым светом верхушки джунглей за проволочным заграждением. Спустя час после отбоя новобранцы все еще тихо переговаривались. Пан достал припрятанный за ужином десерт, пустил по кругу, и под аккомпанемент лягушачьего хора все тихонько захрустели печеньем. Далеко за ограждением пронзительно закричало какое-то ночное животное.
Не прекращая жевать, Пан задумчиво сказал:
— Наверное, нам сначала дадут время на акклиматизацию. Все-таки чужая планета. Не меньше трех месяцев. А? Как думаешь, Длинный? Сколько нас продержат в карантине?
— Не знаю, — без всякого интереса ответил Людвиг — высокий и тощий, как пересохшая на солнце жердь. Затем он сел и приподнял оконный клапан, чтобы взглянуть на ночное небо. Небо здесь было удивительно высоким, и в нем на темно-синем бархате тускло светились крупные, будто нарисованные звезды.
Ночь выдалась ясная, но довольно промозглая. От дневного пекла не осталось и следа. Как и подобает настоящему горожанину, сырому ветерку из джунглей Людвиг предпочитал теплое дуновение климатической системы.
— Да идет он, твой карантин! — воскликнул он. — Терпеть не могу эти деревья. Пауки, скорпионы…
— Зато здесь платят боевую надбавку, — сказал Бан Мун. — Прямо с первого дня. Вместе с окладом набегает пять сотен в неделю.
— Неслабые денежки, — согласился Пан. — Мой старик получал вдвое меньше.
— Все равно. В город хочу, — угрюмо буркнул Людвиг. — Видал, какие тут цыпочки?
— Только не надо про баб! — запротестовал Гор. — Не сегодня, лады?
В воздухе тоненько звенела мошкара. Бан Мун, в очередной раз хлопнув себя по шее, достал банку спрея от насекомых и яростно обрызгал все, до чего смог дотянуться, — голову, шею, руки и даже стенку из прорезиненного брезента. Гор, чья койка стояла рядом, недовольно заворчал от едкого запаха и натянул одеяло на голову. Койка застонала под весом его туши.
Где-то далеко, несмотря на ясное небо, пророкотал гром.
— Слышали? — встревожился Бан Мун.
— Это гроза, — авторитетно заявил Пан.
— Ты-то откуда знаешь? Ты только сегодня приехал!
— Читал, — коротко ответил Пан. — Еще должна быть молния. Здоровенная такая вспышка.
Бан Мун и Людвиг вскочили и приникли к мутным окошкам. Действительно, после очередного раската горизонт осветился тусклыми зарницами.
— Ну, что я говорил!
Далекий гром ворчал, не переставая. Вот идиоты, беззлобно подумал Брук. Перепутать грозу со взрывами.
Он лежал, закинув руки за голову, и вспоминал все, что когда-то слышал о Луакари. Когда он просматривал сюжеты о нападениях партизан, обстреливающих правительственные гарнизоны и превращавших огромные территории в зоны смерти, то сразу представлял себе Дикие земли, где каждый шаг может стать последним. Переплетение побегов и щупалец, буйство жизни и смерти, ядовитые мхи, летучая жгучая паутина, колонии плотоядных насекомых, мириады хищных рептилий, находящих жертву по признакам ментальной активности. Однако пока местные ужасы ничем особенным себя не проявили. Более того, Луакари казалась довольно безопасным местечком.
Тем не менее Брука не оставляли неясные предчувствия. Он чувствовал себя беззащитным под хлипким пологом палатки. Сейчас он полжизни отдал бы за хороший автоматический пистолет. И как назло, еще этот гром…
Ветер пошевелил полог. Палатка наполнилась запахом пыли и влажной зелени. Почти как на Диких землях.
— Вот тебе и армия! — пробормотал Брук. Он накрыл голову подушкой и попытался уснуть.
И он уснул, несмотря на то, что Пан достал невесть как провезенную из дома губную гармонику и принялся выдувать из нее заунывные мелодии. Тягучие хрипловатые звуки странным образом перекликались с далеким воем какой-то местной твари, так что вскоре измученным новобранцам стало казаться, будто Пан аккомпанирует ночным воплям.
— Слышь, Пан? — спросил Людвиг. — Можно тебя кое о чем попросить?
Пан оторвался от гармоники.
— Заткнуться?
— Вот именно. Здесь и без твоего воя муторно.
— Это не вой, — возразил Пан. — Это — блюз. Если ты оказался черт знает где, если на душе погано, если не знаешь, как тебе быть…
— Тогда заткнись и не мешай остальным спать! — оборвал его Людвиг.
— Да поди ты к…
— Слышь, Пан, я не шучу.
— Помощники не требуются? — сонным голосом спросил Бан Мун.
— Поддерживаю, — пробурчал из-под одеяла Гор.
Пан пожал плечами.
— Быть удавленным в вонючей палатке — вот блюзовая смерть! — пробормотал он, но гармонику все же спрятал.
Наступила тишина, если только можно назвать тишиной какофонию таинственных звуков, состоящих из сопения, шума ветра и жутковатой переклички ночных обитателей.
Прошло примерно полчаса напряженного молчания и скрипа коек. Вдруг Людвиг резко сел.
— Какого черта! — воскликнул он. — Хочешь дудеть — дуди!
— Что? Уже подъем? — разволновался разбуженный Пан.
— Я говорю — играй, если охота.
— А, это… — сонно сказал Пан и зевнул. — Нет настроения.
— Лучше уж ты, чем эти твари! — буркнул Гор.
Так прошла первая ночь Брука на новой планете.
* * *
Утро только разгоралось, когда она выбралась из такси у ворот военно-воздушной базы «Карамбела». Было тепло и безветренно, а небо напоминало изумрудную поверхность морского залива; однако, следуя совету Мари Сикорски, Дайна надела замшевую куртку и захватила с собой теплую фланелевую рубашку, рядом с которой сунула сверток с парой мясных бутербродов. Мари говорила, что по ночам в джунглях Восточного Лабраджи бывает довольно прохладно.