— Все в порядке, Кип? Все в порядке, Мэмми?
— Спрашиваешь! Все хорошо, милая.
— Кип, когда они тащили меня сюда от перевала, курс был на восток и потом: восемь градусов на север. Я слышала, как они говорили, и сумела разглядеть карту. Значит, нам надо сейчас взять курс на запад и восемь градусов на юг, не считая, конечно, крюка, который мы дали до этих холмов, и мы окажемся в районе перевала.
— Молодец, — я вправду был восхищен. — Ты, случаем, не скаут, Крошка?
— Вот еще! Карту каждый дурак прочитает! — Голосок у нее был довольный — Я хочу сверить компасы. Как, у тебя, оказывается, нет компаса!
«Ну, знаешь, приятель, это нечестно, — запротестовал «Оскар». — На космической станции N 2 компас ни к чему, а о путешествии на Луну меня как-то не предупреждали».
Тогда я сказала вслух;
— Понимаешь, какое дело, Крошка. Мой, скафандр сделан для монтажа орбитальной станции. А на кой там компас? А о путешествии на Луну меня как-то не предупреждали.
— Не плакать же по этому поводу. Можешь ориентироваться по Земле.
— А твоим компасом воспользоваться нельзя?
— Вот глупый! Он же вделан в шлем. А ну-ка, одну минуточку! — Она повернулась лицом к Земле, кивая шлемом. Потом снова приблизилась ко мне. — Земля прямо на северо-восток. Значит, курс проходит на пятьдесят три градуса влево. Постарайся определиться. Земля, к твоему сведению, считается за два градуса.
— Я это знал, когда тебя еще на свете не было.
— Не сомневаюсь. Некоторым без форы никогда не отравиться.
— Тоже мне, умница нашлась!
— Ты первый нагрубил.
— Ладно, Крошка, извини! Оставим ссоры на потом. Я тебе дам фору на два укуса.
— Не нуждаюсь. А ты еще не знаешь, с кем связался. Ты и представления не имеешь, какая я противная.
— Уже имею.
— Детки! Детки!
— Извини, Крошка.
— И ты извини. Просто я нервничаю. Хоть бы дойти скорее!
— Хорошо бы! Дай-ка мне определиться по курсу. — Я начал отсчитывать градусы, приняв Землю за ориентир. — Крошка! Видишь вон тот острый пик? У которого вроде как подбородок выдается? Наш курс — на него,
— Дай-ка проверить, — она взглянула на компас, потом приблизила свой шлем к моему. — Молодец, Кип. Ошибся всего на три градуса вправо.
— Что, двинем? — гордо спросил я.
— Двинемся. Пройдем перевал, потом возьмем на запад, к станции Томба.
Десять миль, отделяющие нас от гор, мы прошагали довольно быстро. По Луне ходить нетрудно, если, конечно, попалось ровное место и вы научились сохранять равновесие. Крошка все наращивала и наращивала темп, пока мы не полетели длинными низкими прыжками, как страусы, и, скажу я вам, двигаться быстрее оказалось легче, чем медленней. Когда я как следует приноровился, единственной проблемой осталась возможность приземлиться на острый камень или в какую-нибудь яму или споткнуться.
Порвать скафандр я не боялся, я верил в прочность «Оскара». Но, упади я на спину, Мэмми придется туго.
Беспокоили меня и мысли о Крошке. По прочности ее дешевый костюм для туристических прогулок не шел с «Оскаром» ни в какое сравнение. О взрывной декомпрессии я читал так много, что никоим образом не желал увидеть ее наяву, тем более на примере маленькой девочки. Но предупредить ее по радио я не осмелился, хотя мы, весьма вероятно, уже были экранированы от Червелицего, а дернуть за веревку я тоже боялся — девочка могла упасть.
Постепенно равнина начала подниматься, и Крошка сбавила темп. Вскоре мы перешли на шаг, потом стали взбираться по каменистому склону. Споткнувшись, я упал, но приземлился на руки и сразу вскочил — притяжение в одну шестую земного имеет не только недостатки, но и свои преимущества. Мы добрались до вершины, Крошка завела нас за большие камни и прикоснулась своим шлемом к моему.
— Кто-нибудь дома есть? Как вы там оба?
— Все в порядке, милая, — пропела Мэмми.
— Порядок, — согласился я. — Запыхался только малость.
«Запыхался» — это не то слово, но если Крошка может, то и я могу.
— Можно здесь передохнуть и потом уже не так торопиться. Я просто хотела как можно быстрее убраться с открытого места, а здесь им нас нипочем не найти.
По-моему, она была права.
— Слушай, Крошка, давай-ка я перезаряжу твой бал лон.
— Попробуй.
Вовремя я об этом вспомнил: уровень воздуха в ее втором баллоне упал больше чем на треть; на том, что осталось, ей до станции Томба не дойти. Так что, перекрестившись, я принялся за работу.
— Вот что, подружка, развяжи-ка мне эту путаницу. Пока Крошка возилась с узлами веревки, я решил попить, но мне стало стыдно. Она, должно быть, уже язык жует, чтобы выдавить хоть немного слюны, а я так ничего и не придумал, чтобы перекачать ей воду. Резервуар моего скафандра встроен в шлем, и нет никакой возможности достать его, не отправив в процессе на тот свет и меня, и Мэмми.
Дожить бы мне только до того времени, когда стану инженером, уж я это все переделаю!
Потом я решил, что будет глупо не пить самому, если она не может. В конце концов, будущее нас всех может зависеть от того, удастся ли мне сохранить форму. Поэтому я выпил воду и съел три подслащенных молочных таблетки и одну соленую, а потом выпил воды еще. Мне сразу стало лучше, но я от души надеялся, что Крошка ничего не заметила. Она была очень занята разматыванием веревки, да и глубоко в чужой шлем все равно не заглянешь.
Я снял со спины Крошки пустой баллон, тщательно проверив перед этим, закрыт ли наружный стопорный клапан, в месте соединения воздушного шланга с шлемом должен быть односторонний клапан, но ее скафандру я больше не доверял, кто его знает, на чем его еще удешевили.
Положив пустой баллон рядом с полным, я посмотрел на них, выпрямился и придвинулся к ее шлему.
— Сними баллон с левой стороны на моей спине.
— Зачем, Кип?
— Не твое дело… — Я не хотел говорить, почему и зачем, потому что боялся возражений с ее стороны. Баллон, который я велел ей снять, содержал чистый кислород в отличие от всех остальных, заряженных смесью кислорода и гелия. Он был полон, если не считать скромной утечки из-за того, что я немного повозился с ним вчера в Сентервилле. Поскольку я никак не мог зарядить ее баллон полностью, самым лучшим выходом было зарядить его наполовину, но чистым кислородом.
Она сняла баллон с моей спины без всяких возражений.
Я занялся проблемой: как перекинуть давление из баллона в баллон, если у баллонов разные соединения. Выполнить задачу как положено я не мог, поскольку нужные инструменты находились четверти миллиона миль от меня или на станции Томба, что, впрочем, не составляло никакой разницы. Зато у меня был моток клейкой ленты. Согласно инструкции, «Оскар» оснащался двумя аптечками первой помощи. Что они должны содержать, я понятия не имел — инструкция приводила их номера по списку обязательного оборудования, входящего в комплект типового скафандра ВВС США. И поскольку я толком не знал, что окажется полезным в наружной аптечке скафандра: может быть, даже шприц, достаточно длинный и толстый, чтобы проколоть его, когда человеку срочно потребуется укол морфия, я набил ее, да и внутреннюю аптечку тоже, бинтами, индивидуальными пакетами и добавил моток пластыря. Вот на него я и надеялся.
Я оторвал кусок бинта, свел вместе разнокалиберные соединения баллонов и обмотал их: следовало обезопасить стык от клейкого вещества ленты, чтобы избежать потом перебоев в подаче воздуха. Затем тщательно и очень туго обмотал стык лентой, по три дюйма с каждой стороны и вокруг, — даже если ей удастся на несколько мгновений сдержать давление, все равно и ее, и сам стык будет раздирать изнутри дьявольски сильный напор. Чтобы этот напор не разнес соединение сразу же, я использовал весь свой моток.
Затем знаком попросил Крошку приблизить свой шлем к моему:
— Я открою полный баллон. Клапан на пустом баллоне уже открыт. Когда ты увидишь, что я закрываю клапан на полном, ты очень быстро закроешь клапан на втором баллоне. Ясно?
— Быстро закрыть свой клапан, когда ты закроешь свой. Ясно.
— Раз, Два. Три. Руку на клапан. Я сильно сжал обмотанные лентой соединения в кулаке.
Если его разорвет, я останусь без руки, но ведь если у меня не выйдет, Крошке долго не протянуть. Так что стиснул я его изо всех сил. Следя за обоими датчиками, я чуть-чуть приоткрыл клапан. Шланг дрогнул, стрелка, стоящая на «пусто», сдвинулась с места. Я открыл клапан полностью.
Одна стрелка начала смещаться влево, другая — вправо. Очень быстро обе дошли до отметок «наполовину полон».
— Давай! — крикнул я без всякой на то нужды и качал закрывать клапан. И почувствовал, что кое-как сделанный стык начал разъезжаться.
Шланги вылетели из моей руки, но газа мы потеряли ничтожно мало. Я понял, что все еще пытаюсь закрыть уже закрытый клапан. Крошка свой уже закрыла. Стрелки обоих датчиков замерли на отметках «наполовину полон». У Крошки теперь был воздух!
Я перевел дух и только сейчас понял, что все это время не дышал.
Крошка коснулась моего шлема своим и очень серьезно сказала:
— Спасибо, Кип.
— Аптека Чартона, мэм, образцовое обслуживание и без чаевых. Дай-ка мне размотать все хозяйство, потом навьючишь на меня баллон и пойдем дальше.
— Но ведь теперь тебе придется нести только один запасной баллон.
— Ошибаешься, Крошка. Нам, возможно, придется повторить этот трюк раз пять-шесть, пока не останется самая малость.
«Или пока не сдаст лента», — добавил я про себя. Самым первым делом я перемотал ленту обратно на катушку; и если вы считаете это легким занятием — в перчатках, да еще когда клей сохнет прямо на глазах, — попробуйте сами.
Несмотря на бинт, клей все же попал на соединительные трубки, когда разошлись шланги. Но он так быстро засох, что без труда скололся с патрубка-штыря. Соединительная резьба меня мало беспокоила, я не намеревался подсоединять ее к скафандру. Мы подсоединили перезаряженный баллон к скафандру Крошки, и я объяснил ей, что в нем чистый кислород.
— Сбавь давление и подавай смесь из обоих баллонов. Что показывает твой индикатор цвета крови?
— Я на него нарочно не смотрела.
— Дура! Хочешь откинуть копыта? Быстро нажми подбородком на клапан! Надо войти в нормальный режим!
Один баллон я навьючил на спину, второй же и баллон с чистым кислородом — на грудь, и мы снова двинулись вперед.
Земные горы предсказуемы, но лунные — нет. Мы уткнулись в расселину такую крутую, что спуститься можно было только по веревке, и я вовсе не был уверен, что мы сумеем потом вскарабкаться по противоположной стене. С крючьями и карабинами, без скафандров мы, может, без особого труда справились бы с такой стенкой где-нибудь в Рокки Маунтинз, но здесь…
Крошка неохотно повела нас назад. Спускаться по каменистому склону было куда как труднее, чем подниматься — я пятился на четвереньках, а Крошка страховала меня сверху. Я попытался проявить героизм и махнуться ролями: и у нас вспыхнул бурный спор.
— Да перестань ты изображать из себя могучего рыцаря и прекрати свои отважные глупости, Кип! Ты несешь четыре баллона и Мэмми, ты тяжелый, а я легкая и цепкая, как горный козел.
Я сдался. Спустившись, она прислонилась ко мне шлемом.
— Кип, — сказала она, нервничая, — я не знаю, что делать,
— А что случилось?
— Я взяла немного южнее того места, где проходил краулер. Не хотела проходить перевал там же, где и он. Но теперь мне начинает казаться, что другого прохода-то и нет.
— Надо было сразу мне сказать.
— Но я же хотела сбить их со следа! Ведь туда, где проходил краулер, они ринутся в первую очередь!
— Н-да, верно. — Я взглянул на преграждающий нам путь хребет. На картинках и фотографиях лунные горы кажутся грозными, острыми и высокими. Когда же смотришь на них сквозь окуляры скафандра, они выглядят просто недоступными.
Я снова склонился к шлему Крошки:
— Можно было бы найти другой путь, располагай мы временем, воздухом и ресурсами хорошо подготовленной экспедиции. Придется идти по маршруту краулера. Где он?
— По-моему, надо взять северней.
Мы пошли на север, к подножию холмов, но путь оказался трудным и долгим. В конце концов пришлось идти к краю равнины. Это заставило нас понервничать, но приходилось рисковать. Шли мы быстро, но не бежали, боясь пропустить следы краулера. Я начал считать шаги и, досчитав до тысячи, дернул веревку. Крошка остановилась, я прислонился к ней шлемом:
— Мы прошли полмили. Как, по-твоему, далеко нам еще? Может быть, мы проскочили?
Крошка посмотрела на горы.
— Сама не знаю, — созналась она. — Ничего не узнаю,
— Мы не заблудились?
— Следы должны быть где-то впереди. Но мы уже прошли довольно много. Ты хочешь повернуть назад?
— Я не знаю дороги даже до ближайшей почты.
— Что же делать?
— Думаю, надо идти вперед, пока ты окончательно не удостоверишься, что прохода дальше быть не может. Ты ищи проход, а я буду искать следы краулера. Потом, когда ты поймешь, что мы зашли слишком далеко, мы повернем. Мы не имеем права позволить себе рыскать из стороны в сторону, как собака, потерявшая след зайца.
— Хорошо.
Я отсчитал уже две тысячи шагов, очередную милю, когда Крошка остановилась.
— Кип! Дальше прохода быть не может. Горы становятся все выше и выше.
— Ты уверена? Подумай как следует. Лучше пройти еще пять миль, чем не дойти самую малость.
Она колебалась. Когда мы прислонились друг к другу шлемами, она так прижалась лицом к окулярам, что я видел, как она нахмурилась. Наконец она ответила:
— Его нет впереди, Кип!
— Что ж, тогда идем обратно! «Вперед, Макдуф, и будь проклят тот, кто первый крикнет: «Хватит, стой!»
— «Король Лир».
— «Макбет». Спорим?
Следы краулера мы нашли, прошагав обратно всего полмили — в первый раз я их не заметил. Они отпечатались на голом камне, едва припорошенном пылью; когда мы шли вперед, солнце светило мне через плечо, и следы гусениц были еле заметны — я их и во второй раз чуть не пропустил.
Они уходили с равнины прямо в горы.
В жизни нам не пересечь бы гор, не пойди мы по следам краулера; первоначальный план Крошки строился на одном лишь детском энтузиазме. Это ведь была не дорога, просто местность, проходимая для гусениц краулера. Попадались и такие места, где даже краулер не мог пройти, не проложив себе путь выстрелами лазерной пушки. Сомнительно, чтобы эту козью тропу прорубили Толстяк и Тощий, они не производили впечатления любителей поработать. Должно быть, здесь потрудилась одна из изыскательских партий. Попробуй мы с Крошкой пробить новую дорогу, мы здесь бы и остались экспонатами, в назидание туристам.
Но где пройдет гусеничный вездеход, там проберется и человек. Не прогулка, разумеется: вниз, вверх, вниз, вверх, да еще гляди, куда ступаешь, и следи за плохо держащимися неустойчивыми камнями. Иногда мы спускали друг друга на веревке, в общем, поход был утомителен и скучен.
Когда запас кислорода у Крошки подошел к концу, мы остановились, и я снова уравнял давление, сумев на этот раз зарядить ее баллоны всего лишь на четверть — ситуация, как у Ахиллеса с черепахой. Я до бесконечности мог продолжать перекачивать ей половину того, что будет оставаться, если, конечно, лента выдержит.
Она уже изрядно поизносилась, но давление упало наполовину, и я сумел сдерживать наконечники вместе, пока мы не закрыли клапаны.
Мне-то пришлось не так уж плохо: у меня были вода, пища, таблетки и декседрин. Последний оказался огромным подспорьем — каждый раз, когда я чувствовал, что слабею, я глотал половину живительной таблетки. Но бедная Крошка держалась лишь на воздухе и мужестве.
У нее не было даже такой охладительной системы, как у меня. Поскольку она использовала более обогащенную смесь, чем я, ведь один из ее баллонов содержал чистый кислород, ей не требовался столь же интенсивный приток воздуха, чтобы поддерживать нужный индекс цвета крови, и я предупреждал ее, чтобы она не использовала ни на йоту больше воздуха, чем необходимо; расходовать воздух для охлаждения она вообще не могла, он нужен был ей для дыхания.