Наконец, я бросил заниматься чепухой и снова подумал о Крошке и Мэмми. Где они? Не лежат ли их трупы между горами и станцией Томба? Мне пришла невеселая мысль о том, что бедной Крошке было бы лучше вовсе не очнуться от второго обморока. О судьбе Мэмми я мог лишь догадываться, поскольку мало что вообще о ней знал, но в смерти Крошки уже не сомневался. Что же, есть определенная закономерность в том, что я сюда попал — рано или поздно странствующему рыцарю суждено угодить в темницу. Но по всем правилам, прелестная дева должна быть заключена в башне того же замка. Прости меня, Крошка, я не рыцарь, а всего лишь подручный аптекаря — клистирная трубка. «Но чистота его сердца удесятеряет его силы!» Не смешно.
Потом мне надоело заниматься самобичеванием, и я решил узнать, который час, хотя значения это никакого не имело. Но, согласно традиции, узник обязан делать отметки на стенах и считать проведенные в темнице дни. Однако мои наручные часы не шли, и завести я их не мог. Пожалуй, восемь «g» оказались для них слишком сильной нагрузкой, хотя они преподносятся как противоударные, водонепроницаемые, антимагнитные и стойкие к антиамериканским настроениям. Немного спустя я лег и уснул.
Разбудил меня грохот. Это свалилась на пол консервная банка. При падении она не разбилась, на ней оказался ключ, и я быстренько ее вскрыл. Солонина, и очень недурная. Пустую банку я приспособил под чашку — вода могла быть отравлена, но другой все равно не было, и я отмыл ее как следует от жира.
Вода оказалась теплой, я умылся. Сомневаюсь, чтобы за последние двадцать лет кто-нибудь из моих соотечественников нуждался в ванной больше, чем я сейчас. Затем я постирал одежду. Мои рубашка, трусы и носки были сделаны из быстро сохнущей синтетики, а джинсы сохли дольше, но меня это не беспокоило. А вот знай я, что попаду на Плутон, то обязательно захватил бы с собой хоть один из двухсот кусков мыла «скайвей», сложенных на полу у нас в чулане.
Стирка надоумила меня произвести инвентаризацию наличного имущества. В карманах у меня имелись: носовой платок, шестьдесят семь центов мелочи, долларовая купюра, настолько затасканная и пропитанная потом, что даже портрет Вашингтона стал почти неразличим, автоматический карандаш с рекламной надписью «Лучшие молочные коктейли — в ресторане Джея для автомобилистов» (вранье, конечно, — лучшие коктейли в городе делал я), а также список продуктов, которые мама просила меня купить у бакалейщика и которые я не купил из-за идиотского кондиционера в аптеке. Список был не таким затасканным, как доллар, потому что лежал в нагрудном карманчике рубашки.
Я разложил все вещи в ряд и осмотрел их. Сомнительно, чтобы из них удалось сделать чудесное оружие, с помощью которого я сумею вырваться отсюда, захватить корабль, научиться им управлять и, победоносно вернувшись домой, предупредить Президента об опасности и спасти страну.
Я разложил вещи по-другому. Но даже от этого они не стали похожи на детали чудо-оружия. Просто потому, что они им не были.
Разбуженный кошмарами, я вдруг отчетливо вспомнил, где я нахожусь, и мне захотелось обратно в кошмарный сон. Я лежал, жалея самого себя, и вскоре слезы ручьем хлынули на мой дрожащий подбородок. Я никогда не ставил самоцелью «не быть плаксой», отец не раз говорил, что в слезах ничего дурного нет, просто на людях плакать не принято, хотя у некоторых народов плач считается общественно полезным делом. Однако у нас в школе было позором прослыть плаксой, так что я отучился плакать уже давно. К тому же слезы изматывают, но ничего не меняют. Так что я закрыл краны и взялся за оценку обстановки.
Планы у меня возникли следующие:
1. Выбраться из этой ямы.
2. Найти «Оскара» и влезть в него.
3. Выбраться наружу, украсть корабль и отправиться домой.
4. Придумать оружие или способ, как отбиться от червелицых или отвлечь их внимание, пока я убегу и буду искать корабль. Это как раз дело легкое. Любой супермен, обладающий даром телепортации и стандартным набором парапсихологических чудес, справится запросто. Не забыть бы только составить абсолютно надежный план операции и оплатить страховой полис.
5. Самое главное: прежде чем сказать «прости» романтическим берегам экзотического Плутона и его гостеприимным красочным туземцам, необходимо удостовериться, что ни Крошки, ни Мэмми здесь нет, а если они здесь, то забрать их с собой, ибо лучше быть мертвым героем, чем живым предателем. Смерть, конечно, дело пакостное и неприятное, но ведь и гниде придется когда-то умирать, как ни пытайся она остаться в живых, а до этого дня придется жить, постоянно объясняя, почему поступил тогда так, а не иначе. Строить из себя героя, разумеется, занятие малопривлекательное, но альтернатива этому выглядит гораздо хуже.
И совсем не в том дело, что Крошка умеет управлять кораблем, а Мэмми в состоянии меня этому научить. Доказать это невозможно, но сам для себя знаю твердо, что иначе не могу.
Примечание: итак, я научусь пилотировать корабль, но выдержу ли я полет при восьми «g»? Я не помню, каково мне пришлось. Автопилот? А есть ли на нем указатели по-английски? Брось дурить, Клиффорд!
Дополнительное примечание: сколько времени займет путь домой при одном «g»? Весь остаток века? Или всего лишь достаточный срок, чтобы умереть с голоду?
6. Трудотерапия. Я должен что-то придумать, чтобы занять себя в промежутки отдыха между раздумьями над предыдущими пунктами плана. Это необходимо, чтобы сохранять форму и держать себя в руках. О’Генри в тюрьме писал рассказы, Святой Павел создал самые сильные свои произведения во время римского заключения. Что же, в следующий раз захвачу с собой пачку бумаги и машинку. А сейчас придется удовлетвориться математическими головоломками и шахматными задачами. Годится все что угодно, лишь бы не начать себя жалеть.
Итак, за работу. Пункт первый: выбраться из этой ямы. Как? Ширина камеры футов двадцать, до потолка футов двенадцать. Стенки гладкие, как щечки младенца, и непроницаемые, как сборщик налогов. Что еще? Отверстие в потолке, струйка воды и выемка, в которую она стекает. Я подпрыгнул и достал до потолка. Отсюда вывод, что сила тяжести здесь составляет 0,5 «g». Определить раньше я никак не мог потому, что до Плутона испытал притяжение в одну шестую нормального, а потом бесконечно долго летел при восьми «g», так что мои рефлексы уже все перепутали. Но хотя потолок я и мог достать, но был не в состоянии ни лезть по нему, ни летать под ним. Можно, конечно, разодрать одежду и свить веревку. Но обо что ее зацепить? Насколько я помню, пол наверху вокруг отверстия абсолютно гладкий. Но если даже я за что-нибудь зацеплюсь, что дальше? Бегать вокруг в чем мать родила, пока не нарвусь на Червелицего и тот не загонит меня обратно в яму, на этот раз голого? Я решил отложить трюк с веревкой до тех пор, пока не разработано способа загнать Червелицего и все его племя в тупик.
Вздохнув, я снова огляделся вокруг. Что остается? Струйка воды и маленький бассейн под ней.
Есть такая история о двух лягушках, угодивших в чан со сметаной. Одна, поняв всю безнадежность положения, задрала лапки вверх и утонула. А вторая по глупости своей никак не могла понять, что это конец, и все знай брыкалась, пытаясь выбраться. Несколько часов спустя она сбила такой огромный кусок масла, что держалась на нем, как на острове, пока не пришла молочница и не выбросила се вон.
Вода с одной стороны лилась в тазик, а с другой — куда-то выливалась. А что, если она не будет выливаться? Так, а удержусь ли я на поверхности, пока вода заполнит комнату и дойдет до отверстия в потолке? Что ж, это можно вычислить. У меня ведь есть консервная банка.
С виду она была объемом с пинту, а пинта она и в Африке весит фунт, кубический фут воды весит (на Земле) чуть больше шестидесяти фунтов. Но мне надо знать точно. Размер моей ступни — одиннадцать дюймов. Двумя монетками я отметил одиннадцать дюймов на полу. Оказывается, что ширина долларовой купюры составляет 2,5 дюйма. В скором времени я довольно точно определил размеры комнаты и емкость банки.
Наполнив банку под струей, я быстрым движением опорожнил ее, считая при этом секунды. В конце концов я вычислил, сколько понадобится времени, чтобы заполнить всю комнату водой. Ответ мне так не понравился, что я просчитал все еще раз.
Четырнадцать часов! Сумею ли я продержаться так долго на плаву? Сумею, черт побери, если нужно! Человек может держаться на плаву сколько угодно, если не запаникует.
Скомкав джинсы, я сунул их в сливное отверстие и чуть их не упустил вместе с водой. Поэтому я обмотал их вокруг банки и заткнул слив этим узлом. На этот раз он прочно застрял в отверстии, и я забил оставшиеся щели другой одеждой. А потом принялся ждать, самодовольно усмехаясь. Возможно, потоп заодно отвлечет их внимание и поможет мне бежать. Вода поднялась на дюйм выше пояса и… перестала литься.
Следовало мне знать, что существа, способные создавать такие корабли, безусловно, способны создать безопасную систему водоснабжения, которая не зальет им квартиру.
Я вытащил обратно свою одежду, все, кроме одного носка, и разложил сушить. В эту историю о лягушках я, в общем-то, никогда и не верил.
Сверху сбросили еще одну консервную банку — ростбиф с картошкой. Сытно, конечно, но я уже заскучал по персикам. На банке оттиснуто: «Для продажи на Луне по сниженным ценам», так что весьма вероятно, что Толстяк я Тощий приобрели ее честным путем. Интересно, как им нравится со мной делиться? Без сомнения, они пошли на это только по приказу Червелицего. Но отсюда возникает вопрос: зачем я ему понадобился живой? То есть, конечно, я всецело поддерживал такое решение, но причины его не понимал.
Я решил вести по банкам календарь, считая каждую из них за день.
Потом я снова начал думать о червелицых, и меня осенило: ближайшая к нам звезда — Проксима Центавра. Черт возьми, эти чудовища владеют искусством межзвездных полетов!
Я и сам не знаю, почему так удивился. Давно бы уж следовало понять, что к чему. Я решил сначала, что Червелицый доставил меня на свою родную планету, что он плутонец или плутократ, Бог их знает, как они называются. Но мое предположение было заведомо неверно.
Он дышал воздухом. Температура его корабля вполне подходила мне. Когда он путешествовал не спеша, корабль шел при одном «g». Он пользовался освещением, пригодным для моих глаз. Следовательно, его родная планета должна походить на мою.
Проксима Центавра — двойная звезда, и одна из них — близнец нашего Солнца: те же размеры, та же температура, те же характеристики. Нетрудно предположить, что она может иметь и планету, похожую на Землю, Кажется, я установил домашний адрес Червелицего.
И я мог сказать точно, откуда он не был родом. Уж, наверное, не с планеты, совсем не имеющей атмосферы, где температура достигает абсолютного нуля, вслед за чем наступает «лето», когда оттаивают некоторые газы, но вода остается тверже камня, и даже Червелицему приходится носить скафандр. И ни с какой другой планеты нашей системы, потому что ясно как божий день, что Червелицый чувствует себя как дома только на планете земного типа. И неважно, как он выглядит: пауки тоже на нас мало похожи, но любят они то же самое, что и мы. В наших жилищах на каждого из нас приходится тысяч по десять пауков.
Червелицему и K° понравилась Земля. Боюсь, что понравилась слишком сильно. Но что же нужно ему на Плутоне?
Однако с чего начинается вторжение в чужую солнечную систему? Я не шучу: моя темница на Плутоне не шутка, а смеяться над Червелицым у меня как-то нет желания. Итак, с чего бы вы начали? Прямо ворвались бы без подготовки и закидали бы всех шапками? Они, кажется, намного опередили нас в техническом развитии, но вряд ли могли знать об этом заранее. И не разумней ли сначала создать опорную базу в недосягаемом для нас районе Солнечной системы?
Тогда можно оборудовать и передовую базу на, скажем, безатмосферном спутнике приглянувшейся вам планеты, с которой и будет вестись разведка главной цели. В случае утраты разведывательной базы можно просто отойти на основной плацдарм и разработать новое наступление.
Отметьте также и то, что, хотя от нас Плутон невероятно далек, Червелицему до него с Луны всего пять дней лёта. Вспомните вторую мировую войну; главная база надежно удалена от театра военных действий (США — Плутон), но до передовой базы (Англия — Луна) от нее всего лишь пять дней пути, а ее от театра военных действий (Германия — Земля) отделяют всего три часа. Медленно, конечно, но для союзников во время войны оказалось весьма практично.
Оставалось только надеяться, что подобный путь будет менее удобным для банды Червелицего. Хотя возможности помешать его успеху я не видел.
Кто-то сбросил мне еще одну банку: спагетти с мясными тефтелями. Будь это консервированные персики, у меня не хватило бы духу на то, что я сделал: прежде чем открыть банку, я использовал ее вместо молотка. Я сплющил ею уже опорожненную консервную банку и, как мог, сбил ее край в острие, которое заточил о край бассейна. Теперь у меня был кинжал — не очень хороший, но благодаря ему я почувствовал себя менее беспомощным.
Затем я поел. После еды меня разморило. Я все еще оставался пленником, но имел теперь какое-никакое оружие и вроде бы определил, с кем имею дело. Изучить Проблему — значит на две трети ее решить. На этот раз кошмары меня во сне не мучили.
В следующий раз вместо банки мне на голову скинули Толстяка. Секундой позже за ним приземлился Тощий. Отпрянув к стене, я вытащил «кинжал». Не обращая на меня внимания, Тощий встал, подошел к воде и начал пить. Толстяка можно было не опасаться — он потерял сознание. Я смотрел на него и вспоминал, какая он дрянь. Но потом подумал, он же мне делал массаж, когда мне было плохо, И начал делать ему искусственное дыхание, Минутой позже Толстяк задышал сам и выдавил:
— Хватит!
Я снова отпрянул к стене, держа кинжал наготове. Тощий сидел у стены напротив, не обращая на нас внимания. Толстяк окинул взглядом мое жалкое оружие и сказал:
— Убери эту штуковину, малый. Мы с тобой теперь лучшие друзья.
— Ну да?
— Нам, людям, лучше держаться заодно. — Он уныло вздохнул. — И это называется благодарность! После всего, что мы для Него сделали!
— О чем ты? — спросил я.
— О чем? Да все о том же. Он решил, что обойдется без нас. Вот мы и сменили квартиру.
— Заткнись, — буркнул Тощий без всякого выражения. Толстяк скривил лицо.
— Сам заткнись, — ответил он злобно. — Мне это надоело. Все «заткнись» да «заткнись», а чем все кончилось?
— Заткнись, тебе говорят.
Толстяк заткнулся. Я так никогда и не узнал толком, что же произошло, потому что Толстяк каждый раз все рассказывал по-другому, а от Тощего вообще не было слышно ничего, кроме однообразных советов заткнуться. Но одно было ясно: они потеряли свою должность то ли подручных гангстеров, то ли членов пятой колонны, то ли как еще можно назвать людей, служащих врагами своего племени. Как-то Толстяк сказал:
— А ведь все из-за тебя.
— Из-за меня? — Я положил руку на сделанный из жестянки нож.
— Ага. Не вмешайся ты, Он, может, не разозлился бы так.
— Но я же ничего не сделал.
— Это по-твоему. Ты всего лишь увел из-под Его носа двух ценнейших пленников и сорвал все его планы, когда Он спешил со стартом сюда.
— Да, но вы не виноваты.
— Я Ему так и сказал. Но поди объясни Ему! Да брось ты хвататься за свою пилку для ногтей, я же говорю, кто старое помянет…
И наконец я узнал то, что интересовало меня больше всего. Когда я в пятый раз заговорил о Крошке, Толстяк спросил:
— А какое тебе до нее дело?
— Да просто хочу знать, жива ли она.
— Жива, конечно. По крайней мере, была жива, когда я ее в последний раз видел.
— Это когда было?
— Больно ты любопытный. Здесь я ее видел.
— Так она здесь? — с надеждой переспросил я.
— О чем и толкую. Шляется где попало и все время под ногами путается. Живет, надо сказать, как принцесса. — Толстяк поковырял в зубах и нахмурился. — Никак не пойму, почему ее Он обхаживает, а на нас наплевал. Неправильно это!