— Ну вот еще, мистер Чартон. Не бросать же мне вас одного ковыряться здесь.
— На праздники многие уедут, так что я, может, вообще не буду открывать бар. Отдохни, Кип. Ты ведь изрядно устал этим летом.
Я дал себя уговорить, но все же остался до самого закрытия, да еще подмел пол. И только после этого отправился домой, серьезно задумавшись по пути.
Все. Карнавал окончен, и пора убирать игрушки в ящик. Даже деревенскому придурку и то ясно, что скафандр мне ни к чему. Не то чтобы я обращал внимание на подначки Туза, но… серьезной нужды в скафандре у меня действительно не было, а в деньгах — была. Даже если Стенфорд, Массачусетский, Карнеги и все остальные университеты откажут мне в приеме, я все равно начну учиться в этом семестре. Университет нашего штата не из лучших, это верно, но я ведь тоже не подарок и уже многое понял, например, что многое зависит от меня, а не от колледжа.
Мама уже легла спать, а папа читал. Я поздоровался и пошел в сарай, решив снять с «Оскара» всю смонтированную мной оснастку, упаковать его в ящик, надписать адрес и утром позвонить на почту, чтобы его забрали. Его увезут прежде, чем я успею вернуться с Лесного озера. Быстро и аккуратно.
Он висел на своем месте, и мне показалось, что он улыбнулся, приветствуя меня. Чушь, конечно. Я подошел поближе и похлопал его по плечу.
— Ну, старик, ты оказался настоящим другом. Рад был с тобой познакомиться. Надеюсь, еще встретимся. На Луне.
Но «Оскару» не суждено было отправиться на Луну. Нет, его увезут в Акрон, штат Огайо, на демонтаж. С него снимут детали, которые еще можно использовать, а все остальное выкинут на свалку. У меня даже во рту пересохло.
— Ничего, дружище, все в порядке, — ответил мне «Оскар».
Вот, видели? Бедная моя голова! Ведь это не «Оскар» заговорил, это я просто слишком долго не обуздывал свое воображение. Так что я перестал его похлопывать по плечу, вытащил ящик и снял с его пояса гаечный ключ, чтобы отвинтить баллоны с дыхательной смесью. И замер на месте.
Оба баллона были заряжены, один — кислородом, другой — кислородом с гелием. Я пошел на такие расходы, чтобы хоть раз подышать настоящей дыхательной смесью космонавта.
Батареи и энергоблоки я зарядил совсем недавно.
— «Оскар», — сказал я ласково, — пойдем погуляем вместе в последний раз.
— С удовольствием! — воскликнул скафандр.
Я устроил генеральную репетицию в костюмах: полностью залил резервуар питьевой водой, загрузил аптечку, тубы с питательными пилюлями, положил запасную аптечку в термоупаковке в наружный карман (во всяком случае, я надеялся, что упаковка герметична). На поясе закрепил полный комплект инструментов. Потом включил самодельную установку, которую сотрудники Федеральной комиссии связи разнесли бы кувалдой, пронюхай они о ее существовании: из деталей, оставшихся от моих попыток собрать для «Оскара» микроволновую рацию, я соорудил своего рода радиотестер для проверки работы рации в скафандре. К тому же я наводил по нему антенну. Из старого проигрывателя марки «Узбкор» модели 1950 года я соорудил радиоэхо и подключил его к тестеру.
Я залез в «Оскара» и наглухо застегнулся.
— Ну как я?
— Все о'кей, Кип!
Взглянув на отражение циферблатов, я отметил показания индикатора цвета крови, потом убавил давление так, что «Оскар» обвис. При давлении, близком к давлению на уровне моря, бояться следовало не столько нехватки кислорода, сколько его избытка.
Мы совсем уже собрались выходить, когда я кое-что вспомнил.
— Секундочку, «Оскар».
Я написал записку родителям, что я уйду завтра пораньше с утра: мне нужно успеть на первый автобус в сторону озера.
Скафандр писать не мешал — теперь-то я и нитку в иголку мог бы продеть, не снимая скафандра. Записку я сунул под кухонную дверь.
Потом мы перебрались через ручей на пастбище. Я даже не споткнулся ни разу, до того привык к «Оскару». Ступал я в нем теперь уверенно, как горный козел.
Выйдя в поле, я настроил рацию и сказал:
— «Майский жук» вызывает «Крошку». Ответьте, «Крошка».
Секунду спустя я услышал свой голос, воспроизведенный с магнитной ленты:
— «Майский жук» вызывает «Крошку». Ответьте, «Крошка».
Теперь я решил попробовать передачу со второй антенны. Шагая через пастбище, я продолжал вызывать «Крошку», воображая, что нахожусь на Венере и должен держать постоянную связь с базой, так как иду по незнакомой местности в условиях непригодной для дыхания атмосферы. Все оборудование функционировало нормально, и, будь я и вправду сейчас на Венере, мне не грозила бы никакая опасность.
С юга по небу пронеслось два огонька. Самолеты, решил я, а может быть — вертолеты. Такие вот огни всякие психи обычно принимают за летающие тарелки и поднимают шум. Я проводил их взглядом, потом зашел за холмик, который обычно нарушал мне радиосвязь, и снова вызвал «Крошку». «Крошка» ответила, а я замолк. Постепенно надоедает разговаривать с идиотским прибором, который только и умеет повторять как попугай твои слова.
И вдруг я услышал:
— «Крошка» вызывает «Майского жука». Ответьте!
Сначала я решил, что меня засекли власти и что теперь посыпятся неприятности. Но потом подумал: на мою волну попал какой-нибудь радиолюбитель.
— Здесь «Майский жук». Слышу вас хорошо. Кто вы?
И снова услышал эхо своих слов. Потом резко завопил тот, новый, голос:
— Здесь «Крошка»! Дайте ваш пеленг!
Глупо, конечно, но я уже не заметил, как ответил:
— «Майский жук» — «Крошке». Переключитесь на один сантиметр по диапазону и продолжайте говорить!
Потом переключил рацию на микроволновую антенну.
— «Майский жук», слышу вас хорошо. Пеленгуйте мое место. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь…
— Вы примерно на сорок градусов к югу от меня. Кто вы?
«Не иначе, как один из тех огней», — промелькнула мысль, но додумать до конца я не успел, потому что космический корабль садился прямо на меня.
ГЛАВА 4
Я сразу понял: «космический корабль», а не «ракета». Приземлился он без шума, только с каким-то выдохом, и никаких реактивных двигателей, выбрасывающих струи пламени, не наблюдалось. Похоже, что аппарат передвигается на одном лишь благочестии и непорочном образе жизни.
Но мне некогда было удивляться, потому что я сосредоточился на том, как бы не оказаться раздавленным. Скафандр при одном «g» — это вам не тренировочный костюм, и хорошо, что я так много упражнялся.
Корабль опустился прямо туда, где только что стоял я, заняв гораздо больше места, чем ему причиталось. Огромная черная махина.
Вслед за ним с таким же выдохом опустился второй, как только в первом открылся люк. Из люка вырвался сноп света и выскочили две фигуры, которые кубарем понеслись вниз и побежали по полю. Одна из них передвигалась, как кошка, вторая двигалась медленно и неуклюже, видно, ей мешал скафандр. Да, доложу я вам, все-таки у человека в скафандре вид еще тот.
Один из самых больших недостатков скафандра заключается в том, что у него очень ограничено поле обзора. Пытаясь не выпустить бегущих из виду, я не заметил, как открылась дверь во втором корабле. Первая фигурка остановилась, поджидая своего одетого в скафандр спутника, и вдруг упала, жалобно вскрикнув.
Крик боли узнать всегда легко. Я быстро подбежал к ней, склонился и попытался посмотреть, что случилось, наклонившись так, чтобы луч моего прожектора ударял в землю.
Пучеглазое чудовище…
Несправедливо, конечно, но это первое, что пришло на ум. Я глазам своим не верил и охотно ущипнул бы себя, но когда на вас скафандр, это не помогает.
Непредубежденный ум, а мой таковым не был, мог бы отметить, что чудовище выглядело весьма симпатичным. Маленькое, с полменя, грациозных очертаний, не как молоденькая девушка, а скорее как леопард, хотя и не похоже ни на то, ни на другое. Я даже не мог сообразить, какой формы это существо — ни с чем не сравнимо.
Но я догадался, что ему больно. Его трясло, как перепуганного кролика. Огромные, открытые, но мутноватые и безразличные глаза, по-птичьи затянутые мигательной перепонкой…
Что-то сильно ударило меня в спину, прямо между баллонами.
Проснулся я на голом полу, надо мной нависал низкий потолок. За несколько минут я вспомнил все, что произошло, и ничего не понял — больно уж все глупо. Я вышел прогуляться в «Оскаре», потом приземлился космический корабль, потом пучеглазое…
Я рывком сел, меня осенило, что «Оскара» на мне больше нет.
— Эй ты, привет, — сказал радостный, бодрый голосок.
Я обернулся. На полу, опершись о стену, сидел малец лет десяти. Нет, тут я поправил себя. Мальчишка вряд ли зажмет в кулаке тряпичную куклу. А вообще, в этом возрасте мальчиков от девочек трудно отличить, тем более, когда ребенок одет в рубашку, шорты, грязные теннисные туфли и коротко пострижен.
— Здорово, — ответил я. — Что ты здесь делаешь?
— Пытаюсь выжить. А ты?
— То есть?
— Пытаюсь выжить, говорю. Вдыхаю и выдыхаю. Силы берегу. Все равно сейчас ничего другого не придумаешь, они же нас заперли.
Я огляделся. Комната футов десять в поперечнике, с четырьмя стенами, но клинообразной формы и совсем пустая, если не считать нас. Двери не видно.
— А кто запер-то?
— Космические пираты. И Он.
— Космические пираты? Не шути! Она пожала плечами.
— Это я их так называю. Но если хочешь выжить, не держи их за дураков. Ты — «Майский жук»? Это ты вызывал меня по радио? Я — «Крошка».
«Спокойно, Кип, старик, спокойно, дружище, — уговаривал я себя. — Медленно топай в ближайшую психушку и сдавайся. Если радиоэхо, которое ты смастерил своими руками, вдруг превращается в тощую десятилетнюю девчонку с тряпичной куклой в руках, то, значит, у тебя заехали шарики за ролики. Так, стало быть, суждены тебе транквилизаторы, мокрые смирительные рубашки и полный покой — у тебя полетели все предохранители».
— Ты «Крошка»?
— Это мое прозвище, но я к нему отношусь спокойно. Видишь ли, я услышала, как ты вызываешь «Крошку», и решила, что папа узнал, в какую я влипла историю, и поднял тревогу, чтобы мне помочь. Но если ты не «Майский жук», то ты этого не знаешь. Кто ты?
— Ну да, «Майский жук» — это мои позывные. А зовут меня Клиффорд Рассел, по прозвищу — Кип.
— Здравствуй, Кип, — сказала она вежливо.
— И тебе здорово, Крошка. Кстати, мальчик ты или девочка?
Крошку даже передернуло от возмущения.
— Ты еще пожалеешь о своих словах! Я вполне отдаю себе отчет в том, что для своих лет не вышла ростом, но мне уже одиннадцать, идет двенадцатый. И нечего грубить. Лет через пять я стану такой красивой, что ты будешь меня умолять потанцевать с тобой.
В настоящий момент я, пожалуй, предпочел бы пригласить на танец кухонную табуретку, но голова у меня была занята совсем другим, и я не хотел ввязываться в бесплодный спор.
— Извини, Крошка. Я просто еще не пришел в себя. Так значит, ты была в том, первом корабле?
Она опять вспыхнула:
— Была! Я его пилотировала!
Успокоительное каждый вечер и продолжительный курс психоанализа. В мои-то годы!
— Пилотировала?! Ты?!
— А то кто же, по-твоему? Мэмми? Их пульт управления ей не подходит. Она просто свернулась клубочком подле меня и подавала команды. Но если тебе все это кажется легким делом, когда мне раньше не доводилось летать ни на чем, кроме «Цессны»,[2] сидя рядом с папой и не имея никакого опыта посадок, подумай еще раз. Но я отлично справилась, тем более, что пеленг ты давал не очень-то толково! А что они сделали с Мэмми!
— С кем, с кем?
— А ты и не знаешь? О Бог ты мой!
— Погоди-ка, Крошка. Давай настроимся на одну волну. Я — действительно «Майский жук», и я давал тебе пеленг, но если ты думаешь, что услышать голос из ниоткуда, требующий инструкции для вынужденной посадки, такое уж обыкновенное дело, то тебе тоже следует подумать еще раз. Вдруг на моих глазах приземляется корабль, а за ним еще один, потом в первом открывается люк, и из него выпрыгивает человек в скафандре.
— Это я.
— … и вслед за ним кто-то еще…
— А это Мэмми.
— Но ей не удалось уйти далеко. Она вскрикнула и упала. Я побежал посмотреть, что случилось, и в этот момент меня что-то ударило. А потом я очнулся и услышал, как ты со мной поздоровалась.
Интересно, стоит ли говорить ей, что все остальное, в том числе и она, не что иное, как бред, вызванный изрядной дозой морфия, поскольку, по всей вероятности, я в больнице с переломанной спиной. Крошка задумчиво кивнула.
— Тебе, наверное, вкатили малую дозу, а то тебя сейчас вообще не было бы. Что ж, раз они поймали нас с тобой, то Он, наверное, поймал и ее. Надеюсь, они ее не ранили.
— Но вид у нее был такой, что она умирает.
— «Как будто» она умирает, — поправила меня Крошка. — Сослагательное наклонение. Но я не думаю, что ты прав, убить ее не так-то легко, да они и не посмели бы, только в крайнем случае, чтобы не дать ей сбежать. Она нужна им живой.
— Почему? И почему ты зовешь ее «Мэмми»?
— Не все сразу, Кип. Я зову ее Мэмми, потому что… ну, потому что Мэмми и есть. Сам поймешь, когда ее увидишь. Убивать же ее им нет смысла, потому что живой она им нужнее, чем мертвой. По той же самой причине они не убили и меня. Хотя она, разумеется, куда как им нужнее, чем я, — меня они спишут, не моргнув глазом, если я начну создавать для них проблемы, и тебя тоже. Но коль скоро она была жива, когда ты ее видел, то можно допустить, что она снова попала в плен, весьма вероятно, что ее держат по соседству с нами. От одной мысли об этом у меня сразу поднялось настроение.
О себе я этого сказать не мог.
— Слушай, а где мы находимся, собственно говоря? Крошка глянула на свои часики с Микки-Маусом на циферблате, нахмурила лоб и сказала:
— По-моему, на полпути к Луне.
— Что?!
— Точно я, конечно, не знаю. Но кажется естественным, что они решили вернуться на свою ближайшую базу, откуда мы с Мэмми и пытались бежать.
— Ты хочешь сказать, что мы в корабле?
— Либо в том, который угнала я, либо во втором, где же, по-твоему, еще?
— В психушке.
Она уставилась на меня во все глаза, потом усмехнулась.
— Ну, что ты, Кип! Ты ведь не утратил еще ощущения реальности.
— А кто его знает! Космические пираты, Мэмми какая-то!
Она нахмурилась и прикусила большой палец.
— Да, пожалуй, такие события могут сбить с толку. Но верь своим глазам и ушам. Я-то чувства реальности никогда не теряю, смею тебя уверить. Я, видишь ли, гений.
Слова ее звучали не похвальбой, а просто спокойной констатацией факта и не вызвали у меня даже тени сомнения. Хоть и услышал я их от тощей девчонки, играющей с тряпичной куклой.
Но вряд ли ее гениальность сможет нам сейчас помочь.
— М-да, космические пираты… — продолжала Крошка. — Не в названии, конечно, дело, но действуют они в космосе по-пиратски, так что суди сам. Что же касается Мэмми… то подожди, пока ее увидишь.
— А она-то как сюда затесалась?
— Сложная история. Пусть лучше она сама тебе расскажет. Вообще-то она полицейский, который их преследовал, и…
— Полицейский?
— Боюсь, что здесь сказывается очередное семантическое несоответствие. Мэмми понимает, какой смысл мы вкладываем в слово «полицейский», и, сдается мне, считает данную концепцию неразумной. Но как же иначе называть личность, занимающуюся розыском и преследованием преступников, если не «полицейским»?
— Похоже, что больше никак.
— Вот и я про то же. — Она снова взглянула на часы,
— Но сейчас нам пора за что-нибудь зацепиться, потому что через несколько минут мы будем на полпути к Луне, а все эти перевороты через голову ощущаются даже в креслах с ремнями.
— За что же здесь зацепиться?
— Особенно не за что, конечно. Но если мы сядем в самой узкой части комнаты и упремся друг в друга, то сумеем удержаться на месте.
Так мы и сделали.
— Крошка, а откуда ты знаешь, когда они начнут разворачиваться?