— Кофе? — переспросил он и кивнул. — Кофе буду.
«Прав доктор, чушь ты городишь… — продолжало крутиться в голове. — И на словах, и в мыслях. Если шею Стэцьку свернуть, тогда на своей миссии можно ставить жирный крест. А это плохо, несмотря даже на то, что результаты расследования, похоже, ничего положительного не выявят. Конечно, отрицательный результат — тоже результат, но точку пока ставить рано…»
Кофе пили на веранде. Никита взял себя в руки, насухо вытер стоящий там столик, вынес плетеные кресла. Бунгало построили в чаще джунглей лет пятнадцать назад в пятистах метрах от деревни — ближе запрещало табу. Сейчас, когда знахарь Сяна-Сяна стал для жителей деревни как бы своим, можно было перенести бунгало и поближе, но у доктора Малахова не было на это ни средств, ни, честно говоря, желания.
Кофе пили молча — парная духота джунглей, окружавших бунгало со всех сторон, не располагала к разговорам. Мерный рокот тропического ливня сменился дикой какофонией всего живого. Джунгли свиристели, душераздирающе орали, замогильно ухали, абсолютно заглушая шелест капели с полога леса после недавнего дождя. Изредка издалека доносилось стрекотание автоматов. Свайная постройка в какой-то степени защищала от нашествия змей и грызунов, но от насекомых спасения не было. Никита то и дело щелчком сшибал со стола крупных, наглых жуков. Впрочем, сшибал машинально, больше по привычке — месяц, проведенный в джунглях, позволил более-менее адаптироваться к необычным условиям, и таракан в супе уже не шокировал его.
Следующим за пигмеем и Стэцьком визитером был посыльный из деревни. Он принес свежие новости и корзинку с провизией — своего рода паек знахаря, ежедневно передаваемый сюда старостой. Провизию — жареных цыплят, лепешки, фрукты — Никита попробовал сразу, а новости узнал чуть попозже, когда посыльный ушел. Говорили они с Сан Санычем на местном наречии, которого, естественно, Никита не знал.
— Еще двоих из деревни госпитализировали, — вздохнул доктор, доставая из корзинки цыпленка. — Кстати, почтальон заболел, так что не ждите скоро писем. А по моему профилю вроде бы больных нет… Либо и они к американцам подались.
Он положил цыпленка в глиняную миску, оторвал ножку, но есть не стал. Внимательно, чересчур внимательно посмотрел в глаза своему санитару и вдруг предложил:
— Никита, а как вы смотрите на то, чтобы мы еще по пять капель? Так сказать, для профилактики? Вам не повредит?
Вообще-то доктор пил мало — мензурку-другую в день, не больше. Но, видно, сильно зацепило его профессиональную гордость то, что, не взирая на его умение, знание и долголетнюю практику, местные жители предпочли обращаться к новоявленным докторам.
— Ну что вы, доктор! Нисколечко! Вы же сами знаете… Это технический спирт мой организм не переносит, а доброкачественный продукт принимает за милую душу!
Никита сходил в бунгало, принес оставшееся виски и мензурки, и они выпили.
— Подобный случай у меня в Нигерии был, году так в семидесятом… — начал одну из своих бесконечных историй Сан Саныч, с аппетитом закусывая. — Там тоже какая-то эпидемия была, уж и не помню точно. Да… Так вот, стояли наши госпитали рядом. То есть наш, советский, и французский. Мы, естественно, с утра до ночи пациентов принимаем и с ночи до утра их обслуживаем. То есть, как и положено, круглые сутки и, само собой, бесплатно. А французы нет, французы не так работали. Только днем, с восьми до четырех, и исключительно за деньги. Да… Так вот, самое поразительное и обидное для нас знаете, что было? Отношение местных жителей. Нас, поскольку мы с пациентами как прислуга нянчились, они за людей не считали. Так, низший сорт. А к французам с уважением относились, при встрече кланялись, господами называли. А как же иначе? Люди себе цену знают, значит, настоящие доктора! Не то, что эти, которые за всеми судна выносят… Да…
Сан Саныч задумался. И задумался настолько глубоко, что следующего визитера первым услышал, точнее увидел, Никита. Хотя и услышать его тоже было не мудрено — грузный мужчина в плащевой накидке с баулом в руках пробирался сквозь заросли со стороны американского госпиталя с неуклюжестью слона. Так по джунглям мог ходить только белый человек.
— Сан Саныч, к нам гости! — вывел доктора из состояния задумчивости Никита.
Сан Саныч оглянулся и несколько мгновений разглядывал незнакомца.
— Американец… — определил он. — Вынесите-ка, Никита, еще одно кресло. Да, и приберите, пожалуйста, на столе, а то насвинячили, неудобно как-то…
— Ну поня-ятно! — с сарказмом протянул Никита. — Кто мы, а кто они? Как это вы только что о Нигерии рассказывали — гос-по-да…
Однако просьбу доктора исполнил.
К тому времени человек уже выбрался из джунглей на полянку перед бунгало и стоял, тяжело переводя дух. Был он тучный, рыхлый, по всему видно, страдал явно выраженной одышкой, и поход по джунглям дался ему с трудом.
— Ба! Доктор Киллигру! — приветствовал его Никита. — Добрый день. Какая судьба? Гулять?
Английский язык Никита знал хорошо, но специально коверкал его, низводя свою речь до инфинитива. Иначе, что это за санитар такой, который владеет английским в совершенстве?
— Добрый день, доктор Сяна-Сяна! — задрал голову доктор Киллигру. — Добрый день, Никита!
— Здравствуйте, Джон! — ответил на приветствие Сан Саныч, вставая с кресла. — Поднимайтесь к нам.
— Вы знакомы? — с удивлением посмотрел на Малахова Никита. Насколько он помнил, Сан Саныч ни разу в американский госпиталь не ходил.
— Да. Когда они госпиталь разбивали, все со мной перезнакомились. Ну а потом… Сами понимаете…
Доктор Киллигру, волоча странный баул, похожий на сосуд Дюара, с трудом взобрался по лестнице на веранду, пожал хозяевам руки.
— Будьте гостем, Джон, — сказал Сан Саныч, — присаживайтесь.
— Спасибо.
Доктор Киллигру сбросил плащевую накидку на перила веранды, поставил у ног «дюар», тяжело плюхнулся в кресло и, отдуваясь, принялся вытирать лицо платком.
— Ну и дебри, — оправдывался он. — Лучше три мили по шоссе пройти, чем триста футов по джунглям!
— Какими судьбами к нам? — поинтересовался Сан Саныч, тоже присаживаясь и в точности повторяя вопросы Никиты, только на правильном английском. — По делу, или просто гуляли?
— И то, и другое… — доктор Киллигру перевел дыхание и весело закончил: — И третье!
Сан Саныч, деликатно заломив бровь, вежливо ждал продолжения. В общем, повел себя так, будто находился на каком-то светском приеме в высшем обществе. И будто вокруг не дикие джунгли, а, по меньшей мере, зал Вестминстерского дворца, а сам он не в застиранном камуфляжном комбинезоне явно с чужого плеча, а во фраке.
Никита сел. Похоже, разговор предстоял интересный.
— Так… — Доктор Киллигру довольно хлопнул себя ладонями по коленям. — Погулять я уже погулял. Теперь второе. Как вы, наверное, знаете, почтальон в деревне заболел…
Никита с Малаховым дружно кивнули.
— Поэтому в получаемую нами корреспонденцию попало вот это письмо. — Доктор Киллигру вынул из нагрудного кармана рубашки конверт и протянул Малахову. — Адрес здесь ваш, доктор Сяна-Сяна, правда, имя получателя другое, но тоже японское. Думаю, это лично вам.
— Как? — безмерно удивился Сан Саныч, принимая конверт.
— Хукуте. Там так написано.
Сан Саныч посмотрел на адрес, прочитал и расхохотался. Куда только его «светскость» подевалась.
— Держите! — протянул он конверт Никите. — Это вы у нас японец. Пусть зазноба в следующий раз пишет ваше имя по-английски. А то придется мне вам хирургическую операцию век делать, чтобы на японца не только именем были похожи.
Сконфуженно улыбаясь, Никита взял конверт. Несуществующая «зазноба» специально писала адрес по-английски, а его имя и фамилию по-русски. Для большей достоверности. А какой еще уровень образованности может быть у любимой девушки российского санитара? Ясно, какой — вот такой!
В соответствие этому уровню поступил и Никита.
— Извините, — пробормотал он, тут же вскрыл конверт и принялся бегло читать. Опять в письме ничего не было. Сплошная пустота с охами-вздохами, признаниями, клятвами, девичьими (а какими же еще, если «зазнобу» Никита и в глаза не видел?) мечтами. И не одной ключевой фразы. Собственно, другого письма он и не ожидал. От него в Москву тоже пока шли подобные «пустышки».
— Извините, — повторился Никита и, изобразив на лице глупую улыбку, спрятал письмо в конверт.
Два доктора вежливо ждали, пока он закончит читать, и разговоров не вели.
— Ничего, ничего, — мягким, понимающим тоном проговорил Сан Саныч. — Дело молодое… Ну а что у вас, Джон, за третье дело? — обратился он к доктору Киллигру.
— А третье дело у меня вот какое… — Американец нагнулся к баулу-«дюару», снял крышку.
Естественно, что не жидкий азот там находился, но тоже нечто холодное. С торжественным видом доктор Киллигру выставил на стол литровую бутылку виски и такую же бутылку тоника.
— Лед пока не вынимаю, — сказал он. — Растает. Будем доставать по мере необходимости.
— Хм… — только и сказал Сан Саныч, вновь заломив бровь и превратившись в чопорного джентльмена.
— Понимаю вас… — несколько смущенно проговорил американец. — Все это несколько неожиданно… Дело в том, что у меня сегодня удачный день и надо бы эту удачу отметить. Но все мои коллеги сейчас заняты, работают, не покладая рук… А тут как раз эта оказия с письмом. Дай, думаю, доброе дело сделаю и заодно радостное событие отмечу. Надеюсь, вы не против?
— И что же за удача вас посетила, если не секрет?
— Какие могут быть секреты между врачами! — заулыбался доктор Киллигру, весьма довольный, что его предложение, пусть и завуалированно, но приняли.
— Открыть вакцина против «тофити»? — встрял в разговор Никита.
— Что вы, молодой человек! — рассмеялся американец. — Когда такое случится, весь наш госпиталь плясать будет! Моя удача несколько иного порядка. Так сказать, маленькое открытие на промежуточном этапе. Мне удалось идентифицировать вирус и его носителя.
— Переносчика? — попытался поправить Сан Саныч.
— Нет, пока именно природного носителя. — Доктор Киллигру с сожалением развел руками. — С переносчиком несколько сложнее. То есть сейчас уже точно установлено, что вирус передается только контактным способом между людьми через кровь. Но как он попал к человеку от гориллы? Ума не приложу…
— От гориллы?
— Да. Этот вирус в лизогенной форме существует в крови гориллы без каких-либо последствий для ее организма. Ну а в крови человека он переходит в инфекционную форму, которая и вызывает болезнь «тофити».
— Вы уже ознакомили со своим открытием медицинскую общественность? — поинтересовался Сан Саныч.
— О, да! Еще два часа назад я связался через спутник с нашим исследовательским центром по проблемам вирусологии во Флориде и передал информацию.
— Так в чем тогда дело? — по-русски сказал Никита и простецки потянулся за бутылкой виски. — Ваше открытие надо обмыть!
— Что вы сказали? — спросил американец.
— Пить твой открытие! — объяснил Никита по-английски.
— О, да, да! — воссиял счастливой улыбкой доктор Киллигру и вытащил из «дюара» пластиковый пакет со льдом.
Пили, естественно, из мензурок. Сан Саныч пил чистое виски со льдом, а Никита с доктором Джоном разбавленное тоником. Никита нарезал ананас, но к нему никто не прикоснулся.
Отхлебнув из мензурки, доктор Киллигру расплылся в довольной улыбке и начал разглагольствовать, что очень плохо, когда ближайший цивилизованный бар находится как минимум в пятистах милях, а ему, как научному сотруднику, ну просто край необходимо иногда расслабиться, причем не среди своих коллег, с которыми столько всего говорено-переговорено, что ничего нового не услышишь, а вот так, как сейчас, пообщаться с посторонними людьми, окунуться в иной мир… Это очень помогает в работе. Иногда нетривиальное суждение абсолютно незнакомого человека может подсказать любопытный ход в научных исследованиях…
Никита слушал американца, кивал, где надо поддакивал, а сам тем временем решал непростую задачу. Насколько искренен американец? Слишком все хорошо получается — прямо как на блюдечке с голубой каемочкой для его расследования этот визит доктора Киллигру. Почти месяц Никита кругами ходил вокруг американского госпиталя, подрабатывал там санитаром, делая больным уколы и вынося за ними судна… А сам тем временем прислушивался, приглядывался, пытаясь выяснить, если ли среди персонала сотрудники ФБР или ЦРУ и насколько работа американских медиков в эпицентре эпидемии «тофити» носит секретный характер. Но никто от него ничего не скрывал, ни одного человека, мало-мальски похожего на секретного агента, он не выявил. Однако чтобы вот так, в непринужденной обстановке, свободно поговорить о «тофити», случая в госпитале не представлялось. Поэтому и казался Никите визит доктора Киллигру несколько подозрительным. Но такую точку зрения можно было считать предвзятой, поскольку он рассматривал появление доктора Киллигру в бунгало Сан Саныча исключительно с позиций своей миссии. С точки же зрения обыкновенного человека ничего подозрительного здесь не было. Нормальное желание заработавшегося до чертиков в глазах научного сотрудника расслабиться. К тому же и повод веский.
А Никите грех такой случай упускать. Тем более что мини-открытие доктора Киллигру уже дает повод для частичной разгадки происхождения вируса «тофити». Остается теперь только уточнить некоторые детали… В конце концов, ничего не изменится, если вдруг окажется, что доктор Киллигру глубоко законспирированный агент ЦРУ, в чем Никита сильно сомневался. Даже наоборот, любой исход прямого разговора о «тофити» даст четкую дифференциацию: либо да, либо нет. И все это вскроется через один-два месяца, когда независимые исследователи со всего мира или подтвердят открытие доктора Киллигру, или опровергнут. Поэтому такой случай не просто нельзя было упускать, а НЕОБХОДИМО использовать с максимальной отдачей!
— Могу говорить мой версия передача вируса, — наконец решился Никита на многоходовую комбинацию. Как в шахматах двинул первую пешку: «е2 — е4».
— Да? — удивился доктор Киллигру. — Будет очень интересно.
Но по тому, как он подмигнул Сан Санычу, мол, что нового может сказать санитар в присутствии двух врачей, Никита не поверил в его «интерес». Ну и черт с ним, пусть потешится. Лишь бы в разговор ввязался.
— Все дело разврат, вседозволенность сексуальный отношений. Понятно?
— Нет, — замотал головой американец. — Ничего не понял.
— Сан Саныч, — обратился к Малахову Никита, — не возражаете быть переводчиком?
— Почему бы и нет? — пожал плечами Сан Саныч. — Любопытно услышать мнение молодежи.
— Тогда переводите. То, о чем я сейчас буду говорить, практически не касается эпидемий и пандемий известных болезней. Поговорим о новых, ранее человечеству не известных. С расширением ареала человеческой деятельности их становится все больше. Это и сифилис, завезенный из Америки после ее открытия, и малярия из тропиков, и энцефалит с Дальнего Востока, и сонная болезнь, а теперь еще СПИД, Эбола, «тофити»… Общеизвестно, что девяносто девять процентов болезней, которыми болеют животные, человеку не свойственны, и ни бактерии, ни вирусы, вызывающие эти болезни, человеческому организму не страшны даже при их прямом введении в кровь. Вызывает опасение лишь тот самый один процент, когда возбудитель, существуя в теле животного без всякого для него вреда, на организм человека оказывает губительное действие. Это относится к малярийным плазмодиям, для которых малярийный комар всего лишь промежуточный хозяин, это относится к трипаносомам, переносчиком которых является муха цеце, то же самое можно сказать и об энцефалите и энцефалитном клеще…
— Спасибо, Никита, — с улыбкой перебил его доктор Киллигру. — Но все это истины, известные даже школьнику. Причем здесь, простите, разврат и вседозволенность сексуальных отношений? Или я неправильно понял?
— Все вы правильно поняли. Если малярия, сонная болезнь, энцефалит есть та цена, которую платит человечество за свою экспансию в природу, то сифилис, СПИД, Эбола и, как я думаю, «тофити» есть цена за сексуальное любопытство, а точнее, за самые извращенные его формы. Я имею в виду педерастию и близкий к ней «animal sex*». Ни для кого не секрет, что восемьдесят процентов геев, да чего там, все мы медики и будем говорить прямо — педерастов, наркоманы, а сорок процентов из них — носители вируса СПИДа. А в своих разнузданных мечтах многие из них не против «трахнуть» и какое-нибудь экзотическое животное. Отсюда и результат.