— Мне дал ее мистер Фитцледж. Он сказал, что это точная ваша копия.
— Так вот, значит, как он вас сюда заманил! — Анатоль поднес миниатюру прямо к ее лицу. — Вот кого вы надеялись получить? Сказочного принца, черт бы его побрал?
— Нет, не принца. Но, по крайней мере, джентльмена.
Анатоль рванул миниатюру, лента с треском лопнула. Медлин тихо вскрикнула, прижала руку к пылающей ссадине на шее, а Анатоль с дикой яростью отшвырнул портрет прочь.
Ошеломленная силой его гнева, Медлин попятилась. Анатоль снова обошел ее кругом, оглядывая с головы до пят.
— Вот что, мадам, скажите мне… — начал он, но внезапно осекся и застыл, зачарованно глядя на Медлин.
Что собирается делать этот дикарь? Медлин поплотнее завернулась в накидку. Анатоль протянул к ней руку, и она с удивлением заметила, что пальцы у него дрожат.
С неизъяснимым выражением в глазах, ставших совсем черными, словно бездонными, он прикоснулся к шее Медлин. Ей показалось, что он побледнел, хотя лицо его покрывал слишком густой загар, чтобы она могла судить с уверенностью. Скосив глаза, Медлин попыталась увидеть то, что привлекло его внимание.
Она не увидела ничего, кроме пряди своих собственных волос, которая выбилась из-под пудреного парика. Именно на эту прядь и был устремлен остановившийся взгляд Анатоля.
— Ваши волосы, — свистящим шепотом произнес он. — Они… они рыжие.
— Да, рыжие. Вы, должно быть, рассчитывали на белокурые?
Но Анатоль, казалось, даже не слышал ее. Его глаза подернулись дымкой, словно он находился в глубоком трансе, лицезрея нечто невидимое остальным, но вселявшее ужас. Выражение, которое приняло его лицо, пугало Медлин едва ли не больше, чем недавний беспричинный гнев.
— Сэр? Анатоль? — еле слышно позвала она.
— Огненная женщина, — пробормотал он, прикасаясь к выбившейся пряди.
— Простите, я не расслышала.
Анатоль отдернул руку, словно обжегшись. Если бы не нелепость подобного предположения, Медлин решила бы, что он сильно напуган. Не произнеся больше ни слова, он повернулся и направился к двери, которая открылась при его приближении.
Уже после того, как он скрылся внутри, Медлин услышала его хриплый голос:
— Эй, кто-нибудь, приведите ко мне этого сукиного сына. Немедля!
Дверь за ним захлопнулась с такой силой, что содрогнулось, казалось, само основание замка Ледж.
Медлин долго смотрела на закрытую дверь. Лишь через несколько минут она поняла, что все ее тело сотрясает крупная дрожь, а колени подгибаются. Чтобы не упасть, она прислонилась спиной к одной из коринфских колонн.
Не только дикарь, но еще и безумец! Медлин не имела ни малейшего понятия, что вывело его из себя.
Портрет? Ее волосы? Сам ее облик? Впрочем, это не имело особого значения. Главное — что второй раз за сегодняшний день Медлин, по сути дела, выставили за дверь дома, который она в мечтах уже представляла своим.
Она даже не знала, чего ей больше хочется — плакать или смеяться. Как сквозь сон девушка услышала голос Роберта, окликавшего ее. Лакей остановился на верхней ступени лестницы, очевидно, опасаясь приближаться к дверям замка, несмотря на то, что Анатоля там уже не было.
— Мадам, вы должны поскорее спуститься, — умоляюще проговорил он. — Мисс Хэриетт совсем плохо. Нам удалось посадить ее в карету, но она мечется и стонет, точно одержимая. А ваша горничная боится выходить из своей кареты. А кучера говорят, что здесь нечисто. Они даже не хотят распрягать лошадей.
Нечисто? Нет, подумала Медлин, просто здесь царит запустение и хаос. Это место, где она надеялась обрести все — и не обрела ничего.
— Мадам? — повторил Роберт, не дождавшись ответа.
— Я сейчас спущусь, — вяло ответила Медлин. Несгибаемая Хэриетт поистине выбрала самое удачное время для того, чтобы закатить первую в жизни истерику, а от Эстеллы, разумеется, никакого толку не будет. Горничная-француженка умеет хорошо укладывать волосы, и только… утихомиривать разбушевавшиеся чувства, подносить нюхательные соли и призывать к порядку вышедшую из повиновения прислугу, как всегда, предоставляется практичной Медлин.
Но сейчас Медлин не находила в себе и следа практицизма. Когда Роберт двинулся вниз по лестнице, она не могла заставить себя последовать за ним.
Она ощущала полную опустошенность, и единственное, чего ей хотелось, — сжаться в комок под парадными дверьми замка, закрыть лицо руками и зарыдать во весь голос. Как будто в конце долгого и изнурительного путешествия она узнала, что человек, к которому она так стремилась, внезапно умер.
И Медлин даже не могла оплакать его кончину, потому что Анатоля, являвшегося ей в мечтах, никогда не существовало. Ее губы искривила невеселая усмешка. Может быть, всему виной злая судьба? Прекрасный принц обратился в злое чудище, поцелуй, который мог бы разрушить злые чары, достался другой, а принцесса отвергнута, и ее сердце навек разбито.
В ее возрасте давно пора перестать верить в глупые сказки.
Медлин потеряла счет времени и не знала, как долго простояла она у колонны с сухими глазами и жгучей болью в сердце. Только негромкое покашливание за спиной вернуло ее к действительности. Решив, что это Роберт вернулся за ней, Медлин обернулась, но оказалась лицом к лицу с преподобным Септимусом Фитцледжем.
Они не виделись с того дня, когда в Лондоне состоялась церемония заключения брака по доверенности. Медлин нужно было готовиться к путешествию в Корнуолл, а священник спешил вернуться к своей пастве и молодому хозяину замка, дабы доложить, что его поручение выполнено.
Медлин сердито сжала губы. Больше всего ее бесило то, что после всего случившегося священник отнюдь не утратил своего безмятежного облика и по-прежнему походил на ангелочка. Как может человек быть таким лживым и в то же время обладать столь честными глазами?
Он мял в руках свою треугольную шляпу, белоснежные волосы спутались, а щеки раскраснелись от быстрой езды. На лице застыло сокрушенное выражение, с которым слуге господа надлежит осматривать место кровавого побоища.
— Медлин, — тихо проговорил он, — я слышал, что… простите меня.
От его сочувственного тона у Медлин перехватило дыхание. Она не могла выдавать из себя ни единого звука и только смотрела на Фитцледжа полным горечи взглядом.
— Анатоль был у меня, когда ему сообщили, что видели на дороге ваши кареты. Он помчался в замок, прежде чем я успел его остановить, а моей лошадке не угнаться за его бешеным зверем. Но я всей душой желал присутствовать при вашей первой встрече.
— Неужели? Как странно! А я-то думала, что вы хотели быть где угодно, только подальше отсюда.
— Значит, ваше знакомство прошло не вполне удачно?
— «Не вполне»? Это слишком мягко сказано. Да разве могло быть иначе? Скажите, зачем вы расписывали мне добродетели мистера Сентледжа, зачем говорили, как замечательно будет… — Она оборвала фразу на полуслове, почувствовав, что к глазам подступают жгучие слезы.
Фитцледж попытался взять ее за руку, но она отдернула ее.
— Нет! Самое ужасное, что я считала вас другом, а вы меня предали!
Фитцледж понурился:
— Дитя мое, вы и представить себе не можете, сколь глубоко мое раскаяние. Я поступил неправильно. Мне бы следовало быть с вами более откровенным.
— Да уж!
— Но мне так хотелось заполучить вас для Анатоля. Я просто не видел другого способа.
— Кроме лжи и обмана? В них не было необходимости, сэр. Вам стоило лишь упомянуть об условиях брачного договора, и я бы дала согласие. Вы же знали, в каких стесненных обстоятельствах находилась моя семья.
— Ах, Медлин! — Фитцледж устремил на нее проницательный взгляд. — Ваша семья уже не раз бывала в подобных обстоятельствах. Вы вышли замуж за Анатоля Сентледжа отнюдь не ради денег.
То, что Фитцледж это понимал, лишь усугубляло боль и разочарование. Одна слезинка все-таки скатилась по щеке Медлин. Девушка отвернулась и сердито смахнула ее рукой.
— Как вы могли так поступить? Пробудить во мне расположение к человеку, которого не существует, поверить, что юноша, изображенный на портрете, — это Анатоль Сентледж!
— Но это он и есть.
— Тогда художник, наверное, был слеп! Это изображение нисколько не походит на грубияна, оскорбившего мою кузину, а потом меня.
— Боюсь, дитя мое, вы увидели лишь худшую сторону его натуры. Под этой грубой внешностью скрывается истинная сущность Анатоля Сентледжа. Этот портрет — отражение его души.
— Прекрасно! Но вам следовало упомянуть об этом значительно раньше. К несчастью, мне придется иметь дело не с душой, а с телом.
Медлин невольно содрогнулась. Она была девственницей, притом ее никогда особенно не занимали проявления плотской сущности человека. Конечно, мысль о первой брачной ночи изредка мелькала у нее в голове, но она была уверена, что чувствительный и нежный жених сумеет развеять девичий страх. Однако перспектива оказаться запертой в спальне один на один с этим дикарем, с мужчиной, способным довести женщину до невменяемости одним поцелуем, вызывала в ее душе ледяной ужас.
Фитцледж мягко положил руки ей на плечи, повернул к себе.
— Мое дорогое дитя, — сказал он, — я знаю, Анатоль может показаться несколько… э-э… странным, но он никогда не причинит вреда женщине.
Медлин скептически приподняла бровь.
— Кажется, мне не стоит об этом беспокоиться. — Она указала подбородком на закрытую дверь. — Поскольку он даже не собирается пускать меня в дом.
— Он не позволил вам войти?
— Да, ему противно на меня смотреть. — Медлин с ненавистью к самой себе отметила, что голос ее задрожал. — А вы сказали мне, что я как раз та, что нужна Анатолю, что я единственная женщина, которую он сможет полюбить.
— Так оно и будет, моя дорогая… Когда-нибудь.
— Если и будет, то, по-видимому, не сегодня. И что я, по-вашему, должна делать, мистер Фитцледж? Разбить шатер в замковом дворе? Или, может быть, вернуться в Лондон?
Лицо священника исказилось тревогой.
— О, нет! Вы этого не сделаете! Медлин смерила его ледяным взглядом, потом с горечью вздохнула.
— Да, не сделаю. Нравится мне это или нет, но я дала клятву… а мое семейство уже давно потратило вшестеро больше того, что причиталось мне по брачному договору. Вы хорошо сделали свое дело, мистер Фитцледж. Вы загнали меня в ловушку.
— У меня не было такого намерения, дитя мое. Позвольте мне поговорить с вашим мужем. Я все улажу, а вы не отчаивайтесь и не теряйте надежды. Все, что я обещал вам в Лондоне, сбудется, если вы проявите терпение. Вы с Анатолем познаете такую любовь, что…
— Ах, мистер Фитцледж, увольте! — Медлин предостерегающе вскинула руку. — Не стоит рассказывать мне новую красивую сказку. Хотя в последнее время я вела себя довольно глупо, на самом деле я вполне разумная женщина. Я привыкла не сдаваться даже в самых тяжелых обстоятельствах. У меня, знаете ли, большой опыт.
Она гордо вскинула голову.
— А теперь прошу меня простить, я должна присмотреть за своей родственницей. Она также несколько расстроена знакомством с мистером Сентледжем.
Фитцледж как будто собирался сказать что-то еще, но лишь поклонился Медлин и освободил ей дорогу.
Девушка спустилась уже до середины лестницы, когда ее внимание привлекла голубая лента. Миниатюра. Она лежала вверх рисунком у каменной балюстрады, куда ее в гневе отшвырнул Анатоль.
Теперь по поверхности слоновой кости шла трещина, пересекавшая задумчивое лицо жениха Медлин.
«Портрет его души», — с презрением подумала Медлин. Самая вопиющая ложь из всего, что наговорил ей Фитцледж. Если у Анатоля Сентледжа и есть душа, то она должна быть столь же черна, сколь отвратителен его характер.
Медлин приподняла юбку, намереваясь перешагнуть через миниатюру, но что-то ее удержало. Как-никак она была практичной девушкой, а портрет обладал несомненной художественной ценностью.
А может быть… может быть, этот кусочек слоновой кости по-прежнему был ей чем-то дорог. Проклиная себя за глупость, Медлин все же нагнулась и подняла с земли то, что осталось от ее разбившихся надежд.
3
Анатоль придвинул к себе графин с бренди, и на пыльной поверхности орехового стола остался темный след. Единственное, чего ему хотелось, — напиться до бесчувствия… Но, открыв графин, он заколебался. Анатоль знал, что даже это небольшое удовольствие ему заказано. При его необычных способностях терять власть над рассудком было весьма рискованно. В пьяном виде он мог стать очень опасен.
А он уже и так чувствовал, что становится опасен. С приглушенным проклятием он закрыл графин пробкой и отставил его подальше.
В это мгновение за его спиной дверь кабинета со скрипом открылась. Анатоль почувствовал, как преподобный Фитцледж бесшумно скользнул в кабинет. Гончие, дремавшие у камина, радостно вскочили, чтобы поприветствовать старого друга.
— Лежать! — приказал Анатоль, даже не потрудившись взглянуть на вошедшего.
Пока собаки успокаивались, Анатоль старался побороть бушевавшую в нем ярость, напоминая себе, что человек, с которым он будет говорить, — представитель святой церкви и его бывший наставник, а не просто старый дурак, чья ошибка грозила разрушить все будущее Анатоля.
Наконец он повернулся к Фитцледжу и сдержанно произнес:
— Входите и располагайтесь.
— Благодарю вас, милорд. — Держа перед собой треуголку, как щит, Фитцледж прошел в комнату. В кабинете царила подчеркнуто мужская атмосфера; Стены были обшиты дубовыми панелями, потемневшими от времени, а мебель представляла собой смешение самых разных стилей, причем некоторые предметы принадлежали еще к эпохе Тюдоров. Кабинет был одним из немногих помещений замка, благополучно переживших как нашествие армии Кромвеля, так и реформы, осуществляемые матерью Анатоля.
Почти все остальные помещения Сесили Сентледж перепланировала, оклеила обоями и заполнила новой мебелью в стремлении придать замку Сентледж более цивилизованный вид и превратить его в обычный загородный дом. С таким же успехом, как язвительно говаривал Анатоль, можно было пытаться приделать черту ангельские крылышки.
Он дал священнику время устроиться в обитом гобеленовой тканью кресле, а потом с ледяным спокойствием проговорил:
— Что ты со мной сделал, старик?
— Сделал с вами, милорд? — Фитцледж отвел взгляд, но продолжал с достоинством: — Я всего лишь нашел вам идеальную невесту.
— Идеальная невеста? — Образ Медлин, представший перед мысленным взором Анатоля, подстегнул сдерживаемую ярость. — Эта фарфоровая кукла? Да ее бы сдуло первым же порывом ветра, если бы этот нелепейший парик не придавливал ее к земле!
— Медлин отвечает всем вашим требованиям к будущей жене.
— Черта с два она отвечает! — взревел Анатоль. Одни собаки настороженно подняли головы, но самый старый гончий пес продолжал спать как ни в чем не бывало. Либо он привык к буйному нраву хозяина, либо просто оглох на старости лет.
— Я же говорил вам, никаких расфранченных красоток, никаких плоских грудей и, главное, никаких рыжих волос. — Анатоль начал было загибать пальцы, но потом с отвращением махнул рукой. — Как вы думаете, зачем я дал вам с собой список? Вы ведь считаетесь образованным человеком, стало быть, должны хотя бы уметь читать. Может, к старости вам изменило зрение?
— Зрение мне не изменило, — с негодованием возразил Фитцледж. Опустив руку в карман редингота, он извлек оттуда сильно помятую бумагу. Потом водрузил на нос круглые очки в металлической оправе и начал читать вслух: — Девица с нежным и чувствительным сердцем. Обладающая тонким воспитанием, приличествующим леди. Умная и образованная…
— Что? Дайте-ка я посмотрю. — Анатоль выхватил листок у Фитцледжа. Он пробежал глазами написанные черными чернилами строки, и на лице его отразилось глубочайшее изумление. — Цвет лица — слоновая кость и розы, — бормотал он. — Точеная фигура с тонкой талией и изящными членами. Манера одеваться весьма женственная. Глаза, как изумруды, волосы, как золотое пламя…
Анатоль устремил на Фитцледжа обвиняющий взгляд.
— Что это за дьявольщина? Почерк мой, но я писал совсем другое. Вы подделали мой почерк?