-- Гениально! -- сказал я. -- А теперь не делай паузу между "Кы" и "ся". Попробуй сказать слитно -- "Кыся"...
-- КЫСЯ! -- превосходно выговорил Фридрих фон Тифенбах.
-- Блеск! -- восхитился я. -- В качестве комплимента могу сообщить тебе, что даже в России трудно найти образованного и интеллигентного Человека, который с легкостью произносил бы русские слова или названия на полуграмотном общенародном диалекте. Матерными ругательствами все овладели в совершенстве, а вот подлинное просторечие -- не дается! Все какая-то анекдотичная стилизация. Порой это так раздражает...
-- Как у нас в Баварии! -- подхватил Фридрих.
-- Возможно, -- согласился я. -- Я не так много сталкивался с баварцами.
-- А, вообще, откуда ты так знаешь языки?
-- Я их не знаю, -- признался я.
-- То есть как это?! -- поразился фон Тифенбах. -- А как же мы с тобой разговариваем?! Я же не говорю по-русски!
-- Телепатия, -- сказал я. -- Мы с тобой случайно и счастливо оказались настренными на одну ВОЛНУ. Отсюда и телепатический КОНТАКТ. Большинство Людей и Животных об этом понятия не имеет!
Вот тут-то я ему и поведал о теории английского доктора биологии Ричарда Шелдрейса, о замечательном ученом Конраде Лоренце, и взял с него слово завтра же достать эти книги и прочитать их самым внимательным образом! Попутно, конечно, рассказал о Шуре Плоткине...
И почти до самого Грюнвальда мы занимались тем, что Фридрих говорил мне что-нибудь по-английски, а я ему толково отвечал по-своему. Потом он вдруг начинал говорить на французском языке, на итальянском, на испанском -- мне это было все до фени! Я чесал ему в ответ по-нашему, по-Шелдрейсовски, и он был в таком восторге, что мы несколько раз чуть не влипли в серьезные аварии...
Последнее время у нас в России почти по всем телевизионным каналам стали шпарить "зарубежку". Американские, английские, итальянские фильмы. В основном, американские.
Так вот, если раньше, еще года два тому назад, Шура почти каждый вечер куда-нибудь смыливался -- то в Дом журналистов, то в Дом кино, то на какую-нибудь тусовку или презентацию чего угодно, то теперь ему, бедняге, было просто НЕ НА ЧТО выйти из дому! Мы с ним переживали длительное, с каждым днем обостряющееся безденежье, и Шуре волей-неволей приходилось вечерами торчать дома. Со мной.
Или он вызванивал кого-то из очень верных бывших подруг, и спрашивал: "Не согласится ли Анечка... (или Лиза, или Катя, или Света...) в перерыве между двумя "Новыми Русскими" заехать к одному не очень "Старому Еврею" по фамилии Плоткин?"
Так как моему Шуре почти никто никогда из его бывших девах не отказывал, то Шура спешно наскребал на бутылку, варил готовые мясокомбинатовские пельмени для себя и подруги, оттаивал кусок мороженого хека для меня, и мы втроем усаживались у телевизора.
Смотрели только "боевики" -- где все все время пуляют друг в друга, или фильмы, как говорил Шура, -- "из изящной жизни богатых людей за бугром, которые иногда... тоже плачут". Обычно эти фильмы были желанием гостьи перед тем, как нырнуть с Шурой в койку. И пересмотрели мы их великое множество!
К чему я это вспомнил? А вот -- к чему.
Когда мы с Фридрихом фон Тифенбахом въехали на его "Роллс-Ройсе" в Грюнвальд, медленно пропетляли по узеньким вылизанным проездам между домиками, домами и домищами за высокими заборами из плотного кустарника, а потом, уже где-то совсем на окраине Грюнвальда, у самого леса, остановились у таких высоких ворот и такого забора, что за ними даже дома не было видно, и Фридрих достал маленький пультик дистанционного управления, вроде телевизионного (который я так ловко освоил у Шредеров), направил на ворота и нажал кнопку, а ворота стали перед нами автоматически открываться -- вот когда я вспомнил все те фильмы "из изящной жизни"!..
Я не собираюсь захлебываться от нищенского восторга и обильного завистливого слюнотечения, и описывать состояние среднерусского Кота, выросшего, как ему казалось, в достаточно благополучных условиях, и внезапно осознавшего всю мизерность своего прошлого существования и самых смелых представлений о счастье из нашей постоянной и веселой игры с Шурой Плоткиным, которая называлась: "Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион?".
Всегда имелся в виду какой-то, как говорил Шура, "дореформенный миллион", во времена которого один килограмм мороженого хека для меня, якобы, стоил сорок восемь копеек, а автомобиль "Запорожец" для Шуры -- четыре тысячи двести рублей.
Когда за нами почти бесшумно, даже без применения дистанционного пульта сами по себе закрылись ворота, и в глубине огромного, попросту необозримого сада я увидел широкий приземистый распластанный на невысоком холме дом, я понял -- вот только что, буквально пять секунд тому назад, я въехал на "Роллс-Ройсе" в совершенно ДРУГУЮ ЖИЗНЬ...
Не доезжая метров пятидесяти до дома, Фридрих остановил машину и сказал мне:
-- В моем доме постоянно работают несколько человек, с которыми тебе волей-неволей придется общаться. Это герр Франц Мозер -- мой шофер и, в некотором роде, -- секретарь. Милый, недалекий, но очень исполнительный человек. Бывший чемпион Европы по авторалли. Кухарка -- фрау Ингрид Розенмайер. Поразительной доброты зануда и консерватор. Отсюда -- несколько раздражающее однообразие пищи. Хотя и превосходно приготовленной... Герр Эгон Лемке -- садовник и замечательный специалист по устранению всех мелких технических неполадок в доме. И польская девушка Барбара Ковальска. Как ты говоришь, в просторечьи -- Бася. Она следит за чистотой в доме...
Фридрих невесело усмехнулся и добавил:
-- Иногда, за отдельную плату, она выполняет мои некоторые стариковские прихоти. Делает она все это достаточно старательно и умело, но... Но это уже отдельный разговор. Так вот, у меня к тебе просьба, -- пожалуйста, не вступай с ними ни в какие Телепатические Контакты. Я им плачу настолько больше, чем они могли бы получить в любом другом месте, что я вправе хотеть от них полного незнания того, НА ЧТО ТЫ СПОСОБЕН. И, ради Бога, не посвящай фрау Кох в подробности моего быта. Насколько я понял, с нею у тебя Контакт налажен уже давно. Да?
Ну и молодчик! Такая проницательность сделала бы честь любому Коту. То-то он так лихо, без малейшей запинки пошел на КОНТАКТ! Ай да Фридрих... В шестьдесят пять лет так с ходу врубиться в ситуацию?! Нет, он мне определенно все больше и больше нравился!
-- Да, -- подтвердил я. -- Но абсолютно на другой волне. Все будет в порядке, Фридрих. У нас в России на этот счет есть два выражения: "Там, где живут -- не гадят" и "Своих не закладывают".
-- Первое выражение я понял. А что такое -- "не закладывают"?
-- "Не закладывают", значит, "не предают". Для нас с Шурой всю жизнь это было принципиальной позицией.
-- Превосходная позиция! -- с уважением проговорил Фридрих. -- Поехали знакомиться?
-- Поехали, -- сказал я.
Дом... Я, пожалуй, даже в кино таких домов не видел! Такой красивый внутри, такой просторный, такой уютный и удобный -- без малейшего выпендрежа, и очень в то же время элегантный. Книг -- больше, чем у нас с Шурой Плоткиным раза в три.
А уж у нас с Шурой все стенки от пола до потолка в стеллажах с книгами! И в каждом свободном простенке -- книги, книги, книги... Правда, у нас потолки не очень высокие.
Мы с Шурой однажды были у одного жутко богатого мужика в его собственном доме, в Репино. Шура был с ним знаком давным-давно. Они еще студентами на практике в "Ленинградской правде" месяца три ошивались. А потом этот мужик -- не будь дурак -- ушел в какой-то сначала нелегальный бизнес, а потом в открытый. Времена поменялись. Мы с Шурой все только играли в "Если бы у тебя был миллион...", а этот мужик эти самые миллионы пек как блины! И, как говорил Шура, не в рублях, а в долларах.
И у этого мужика была какая-то особая Кошка, вывезенная из Египта. Наступила весна -- Кошке приспичило. Она уже все персидские ковры в доме на заднице изъездила, орет -- житья нету, а приведут ей Кота -- не дает, и все! Ну, не сволочь ли?! Отшила она Котов семь-восемь, а сама вопит, дорогие ковры пачкает, мебель красного дерева и карельской березы исцарапала, шелковую французскую обивку в клочья измочалила...
Этот мужик моего Шуру случайно где-то встретил, пожаловался. "Я бы, говорит, эту кошку выбросил на хер, но боюсь -- жена на меня так наедет, что меня потом по чертежам не соберут...". Шура ему и говорит -- "Есть у меня кот Мартын, он любую Кошку в три минуты "развязывает". А мужик отвечает: "Куда там! Знаешь, какие ухари за мою брались?! Всем отскечь дала...". А Шура был поддавший. И говорит этому мужику: "Спорим на сто баксов, что мой Мартын твою "египтянку" за раз оприходует?" А мужик говорит -- "Спорим!". Он же не знал, что у моего Плоткина отродясь ста баксов не было...
Шура наутро проспался, рассказывает мне об этом споре, кается, просит прощения.
-- Да ладно тебе убиваться, -- говорю. -- Не боись!
Звонит этот мужик. Присылает за нами машину с охраной -- два таких бычка в кожаных курточках. Оружием от них за версту разит. Едем в Репино по Приморскому шоссе. Бычки всю дорогу молчат, словно говна в рот набрали. А может, служба у них такая...
Приехали. Стоит в лесу домина в три этажа за каменным забором и просто лопается от денег! Уж на что я ни хрена в этом не понимаю, а вижу, что все тут шелковое, плюшевое и золотое. И мебель вся старинная, но разная. По запахам -- только-только отреставрированная. Богатство невиданное прет из каждого уголка. На столиках журналы иностранные, бутылки с яркими наклейками. А книжки -- ни одной! Зачем ему был университет, думаю?.. И все пропахло этой Кошкой. Ну все, стерва, изгадила. В самом прямом смысле этого слова.
Приводят ее. Вот, говорят, знакомьтесь -- Египетская Миу. Бешеных бабок, говорят, стоила!.. Но я вам скажу -- ничего особенного. Рядовой вариантик. Только уши гораздо больше, чем у наших. И вся пышет злобой.
Короче, прихватил я ее за шкирятник, придавил ее египетскую морду к персидскому ковру и оттрахал за милую душу по самое некуда!.. Она, правда, лезла потом лизаться и всякое такое, но мне это уже все было "до фени", как обычно говорит Шура Плоткин.
Мужик с Шурой на радостях треснули по несколько рюмашей чего-то заграничного, получили мы сотню долларов, и нас уже без охраны, только с одним шофером, повезли домой в Петербург. Мы с Шурой потом так смеялись!..
Так вот я вам скажу -- тот трехэтажный домина нашего русского миллионера, упиханный хрусталем, старинной мебелью, картинами в золотых рамах, обоссаными персидскими коврами, воняющий Кошачьим дерьмом, тот дом и в подметки не годился удивительному дому Фридриха фон Тифенбаха!
Подкатили мы к дому, но в гараж заезжать не стали. Остановились у самой веранды.
Тут нас, ну точно как в одном кино, все выскочили встречать! И шофер-секретарь, и садовник -- за все про все, и кухарка-консерватор, и польская девушка для домашней чистоты и половых упражнений.
-- Вылезай, Кыся, -- прекрасно произнося мое имя, говорит фон Тифенбах. -Сейчас я тебе всех представлю.
-- Да не надо, Фридрих, -- говорю. -- Не трудись. Я и сам допер -- кто есть кто.
Но тут Фридрих очень твердо говорит:
-- Я тоже, вроде вас с Шурой, проповедую некоторые принципы. Я спокойно могу наплевать в физиономию равного себе или стоящего выше. В чем меня постоянно и упрекает так называемая "элита". Я для них -- некий "Enfant terrible" -- позор высокородной фамилии. Однако в отношении людей, стоящих ниже или по каким-либо причинам зависящих от меня -- я обязан соблюдать все правила приличия. Поэтому, Кыся, будь любезен вылезти из машины и принять участие в маленькой торжественной церемонии.
-- Нет проблем, -- сказал я и выпрыгнул из машины.
Фридрих остался у дверцы "Роллс-Ройса", стоит, улыбается. Я вспрыгнул на капот, уселся, грею хвост и задницу, разглядываю стоящих передо мной.
-- Боже! -- восклицает кухарка. -- Это же он!!! Тот котик из телевизора!..
-- Точно!.. Это я о нем читал в "Абендцайтунг"... -- удивился шофер-секретарь.
-- Дорогие друзья! -- гордо и торжественно произносит фон Тифенбах. -- Я хочу представить вам нового обитателя этого дома -- русского Кота с удивительной биографией. Имя его -- КЫСЯ. Я знаю, что для нас, немцев, это достаточно сложнопроизносимое имя. Однако я надеюсь, что со временем вы научитесь называть его правильно. А теперь, с вашего разрешения, я представлю вас Коту Кысе. Фрау Ингрид Розенмайер -- шеф кухни и страж здоровья наших желудков...
Фрау Розенмайер -- тетка лет сорока пяти, совершенно серьезно сделала передо мной книксен и поклонилась мне. Я чуть не поклонился ей в ответ, да во время спохватился. А про "книксен" я от Шуры слышал. Он одной нашей девке показывал, а я был рядом...
-- Фрау Барбара Ковальска, -- слегка иронично представил мне Фридрих молоденькую и жутко фигуристую польку. -- Надеюсь, она не очень огорчится, когда узнает, что за тобой ничего не надо будет убирать! Как у меня записано, -- фон Тифенбах вынул из кармана куртки блокнот и заглянул в него: -- Кыся все свои дела совершает только на свежем воздухе. Даже в петербургские морозы! Фрау Ковальска сегодня же сочинит для Кыси хорошую временную постель, а завтра мы поедем в одну из лучших фирм Кошачье-Собачьей атрибутики и закажем там все, что нужно. Самого высшего качества.
Посмотрел я на эту гиперсексапильную (по Человеческим параметрам) польку и вдруг увидел, как она мне нахально, по-блядски подмигнула. А вслух сказала:
-- Ничего!.. Мы сним оба славяне -- договоримся. Да, Кыся?..
Надо отдать этой Баське должное: "Кыся" она произнесла безошибочно. Очень симпатичная девка! Была бы она Кошкой, я б ее... Тьфу, черт!.. Что за бредятина в голову лезет?!
Фон Тифенбах вдруг удивленно посмотрел на меня и даже головой помотал, будто хотел стряхнуть с себя какое-то наваждение.
Неужели он понял, что я подумал о Баське?! Вот это да... Мамочки родные! Тут надо держать ушки на макушке! Такой восприимчивости я еще никогда не встречал. Это доступно только Коту, и только с очень высоко развитой нервной организацией!
А может быть, Фридрих фон Тифенбах в ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ был Котом? Шура же говорил, что существует такая теория -- любое Живое Существо когда-то, до своего рождения, уже имело ПРОШЛУЮ ЖИЗНЬ, в которой было совсем другим Живым Существом. Но время от времени во ВТОРОЙ ЖИЗНИ этого Существа проявляются признаки его ПЕРВОЙ ЖИЗНИ...
К счастью, Фридрих не поверил в то, что ему померещилось, и продолжил представление:
-- Герр Эгон Лемке -- человек с золотыми руками, Кыся! Именно он сделает для тебя маленькие окошечки внизу всех выходных дверей, включая гаражные ворота, чтобы ты мог входить в дом и выходить из дому тогда, когда это будет тебе необходимо.
-- Сегодня же и займусь, -- улыбнулся мне этот Лемке и я, не скрою, сразу же почувствовал к нему тепло и расположение. На что Фридрих, черт его побери, мгновенно отреагировал:
-- Убежден, что вы подружитесь, -- сказал он слегка тревожно, будто чувствовал, что насильно вторгается в чье-то сознание. Но взял себя в руки и широким жестом указал на хорошо одетого человека лет пятидесяти:
-- Ну, и герр Франц Мозер -- мой секретарь, шофер, мой добрый поверенный и спутник во всех поездках. За редким исключением, вроде моего сегодняшнего выезда. Герр Мозер очень не любит, когда я сам сажусь за руль. Он служит в этом доме уже двадцать лет...
-- Двадцать один год, -- негромко уточнил герр Мозер.
-- Прошу прощения! -- улыбнулся Фридрих. -- Двадцать один год, и считает себя целиком ответственным за мою жизнь и мое благополучие.