Паук дернул его за рукав.
– Беги! – крикнул он.
– И ты тоже!
– Ей не ты нужен! – крикнул Паук и, усмехнувшись, добавил: – Пока.
Такая улыбка способна уговорить танки оставить поле боя или бронетранспортеры прыгнуть с обрыва, не говоря уже о сотнях людей, которые делали то, что им совсем не хочется. А Толстому Чарли очень хотелось убежать.
– Добудь перо! Разыщи отца, если думаешь, что он еще жив. А сейчас беги!
Толстый Чарли побежал.
Стена забурлила и превратилась в водоворот из птиц, направлявшихся к статуе Эроса и человеку под ней. Толстый Чарли забежал в дверной проем и оттуда смотрел, как основание темного смерча врезалось в Паука. Ему показалось, что за оглушительным биением крыльев он слышит крик брата. А может, и правда слышал.
Птицы вдруг рассеялись, улица опустела. Ветер легонько гнал по серому тротуару несколько перьев.
Толстому Чарли стало нехорошо. Если кто-то из прохожих и заметил, что сейчас случилось, то никто не среагировал. Но почему-то он был уверен, что никто, кроме него, ничего не видел.
Под статуей, совсем рядом с тем местом, где читал на скамейке газету его брат, стояла женшина. Ее растрепанный бурый плащ хлопал на ветру. Превозмогая себя, Толстый Чарли направился к ней.
– Послушай. Когда я просил заставить его исчезнуть, я хотел лишь, чтобы он ушел из моей жизни. Я не просил делать того, что ты с ним сделала – уж не знаю, что это было.
Она смотрела на него в упор и молчала. В ее глазах горело безумие хищной птицы, свирепость, которая была по-истине ужасающей. Толстый Чарли постарался не выдать страха.
Женщина-Птица молчала и смотрела перед собой очень долго, но наконец сказала:
– Не волнуйся, придет и твой черед, сын компэ Ананси. Время настанет.
– Зачем он тебе?
– Мне он не нужен, – сказала Птица. – С чего бы он мне понадобился? У меня был долг перед кое-кем. А теперь я доставлю его, и мой долг будет уплачен.
Затрепыхались на ветру газеты. Оглянувшись, Толстый Чарли понял, что, кроме него, под статуей никого нет.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
в которой Рози учится говорить «нет» незнакомым, а Толстый Чарли обзаводится зеленым лимоном
Толстый Чарли смотрел на могилу отца.
– Ты тут? – спросил он вслух. – Если да, выходи. Мне нужно с тобой поговорить.
Подойдя к кованой вазе (на сей раз без цветка) в изголовье, он пригляделся внимательнее. Толстый Чарли сам точно не знал, чего ждал (наверное, что рука высунется из земли и схватит его за штанину), – но напрасно.
А ведь он был так уверен!
Толстый Чарли пошел к выходу из Садов Успокоения, чувствуя себя так же глупо, как игрок на телевикторине, который только что поставил миллион долларов на то, что река Миссисипи длиннее Амазонки. Следовало бы знать. Отец мертв, мертвее не бывает. Выходит, он потратил деньги Паука на погоню за химерой. Дойдя до вертушек Младенце края, он сел и заплакал, а плесневеющие игрушки казались еще более печальными и заброшенными, чем он помнил.
Она ждала его на парковке, прислонясь к своей машине, и курила. Ей было явно не по себе.
– Здравствуйте, миссис Бустамонте, – сказал Толстый Чарли.
В последний раз затянувшись докуренной почти до фильтра сигаретой, миссис Бустамонте бросила окурок на асфальт, где растерла его туфлей без каблука. Одета она была во все черное.
– Здравствуй, Чарльз.
– Если я кого-то и ожидал тут встретить, то миссис Хигглер. Или миссис Дунвидди.
– Каллианны нет. Миссис Дунвидди послала меня. Она хочет с тобой повидаться.
«Это как мафия, – подумал Толстый Чарли. – Старушечья мафия».
– Она собирается сделать предложение, от которого я не смогу отказаться?
– Сомневаюсь. Ей не слишком хорошо.
– О!
Сев во взятую напрокат машину, он последовал за «кэмри» миссис Бустамонте по Флоридскому шоссе. Он был так уверен насчет отца! Уверен, что найдет его живым. Уверен, что отец поможет…
Они припарковались у дома миссис Дунвидди. Толстый Чарли поглядел на газон, на поблекших пластмассовых фламинго и красный зеркальный шар, покоящийся на небольшой подставке-колонне – точь-в-точь огромная елочная игрушка. Подойдя к шару, тому самому, который разбил ребенком, он заглянул в него. В ответ на него уставилось собственное перекошенное изображение.
– Для чего ей шар?
– Ни для чего. Просто нравится.
Запах фиалок в доме был тяжелым и давящим. Тетя Альма хранила у себя в сумочке упаковку карамелек с отдушкой из пармских фиалок, и даже будучи упитанным сладкоежкой, Толстый Чарли соглашался есть их лишь тогда, когда все остальное кончалось. В доме пахло так, как были на вкус те карамельки. Толстый Чарли уже двадцать лет не вспоминал про пармские фиалки. Неужели такие карамельки еще производят? Да и вообще кому взбрело в голову их готовить?
– Ее комната в конце коридора, – сказала миссис Бустамонте, остановилась и ткнула пальцем в полумрак.
Толстый Чарли покорно поплелся куда сказано и переступил порог спальни миссис Дунвидди.
Кровать была небольшая, но миссис Дунвидди все равно казалась в ней кукольной. На носу у нее были очки, а на голове (тут Толстый Чарли сообразил, что впервые в жизни видит подобный головной убор) – ночной чепец: желтоватое сооружение, похожее на грелку для заварочного чайничка и отделанное кружевом. Она полусидела, опираясь на огромную гору подушек, рот у нее был приоткрыт, и, войдя. Толстый Чарли услышал мирный храп.
Он кашлянул.
Миссис Дунвидди вздернула голову, открыла глаза и уставилась на гостя. Потом ткнула пальцем в тумбочку у кровати, и, увидев на ней стакан с водой, Толстый Чарли поспешно его подал. Старуха взяла его обеими руками, точь-в-точь белка орех, и отпила большой глоток прежде, чем отдать обратно.
– Все время сохнет во рту, – сказала она. – Знаешь, сколько мне лет?
– Э-э-э… Нет. – Толстый Чарли решил, что правильного ответа тут быть не может.
– Сто четыре.
– Поразительно! Вы так хорошо сохранились. Я хочу сказать, это просто чудесно…
– Заткнись, Толстый Чарли.
– Извините.
– И не говори «извините» таким тоном, точно пес, которого отчитывают за то, что он наследил на полу в кухне. Держи голову выше. Смотри миру в глаза. Понимаешь?
– Да. Извините. Я хотел сказать просто «да».
Она вздохнула.
– Меня хотят забрать в больницу. Я сказала санитарам: когда доживешь до ста четырех, то заработал право умереть в собственной постели. Я тут детей зачинала, я тут детей рожала, и будь я проклята, если умру в другом месте. И вот еще что…
Она замолкла, закрыла глаза и сделала медленный глубокий вдох. Только Толстый Чарли решил, что она заснула, как ее глаза вдруг снова открылись.
– Если тебя, Толстый Чарли, спросят, хочешь ли ты дожить до ста четырех лет, скажи «нет». Все болит. Все. У меня болит в тех местах, которые наука даже еще не открыла.
– Буду иметь в виду.
– Не умничай.
Толстый Чарли поглядел на крошечную старушку в просторной белой кровати.
– Мне извиниться?
Миссис Дунвидди виновато отвела глаза.
– Я дурно с тобой обошлась, – сказала она. – Давным-давно я дурно с тобой обошлась.
– Знаю, – сказал Толстый Чарли.
Возможно, миссис Дунвидди была при смерти, но это не помешало ей бросить на Чарли такой взгляд, от которого дети младше пяти лет плача бегут к мамочке.
– Что ты хочешь сказать этим «знаю»?
– Я догадался, – ответил Толстый Чарли. – Вероятно, не обо всем, но кое о чем. Я не глупый.
Холодно оглядев его с головы до ног через толстые стекла, старуха сказала:
– Нет. Не глупый. Это точно. – И протянула костлявую руку. – Верни-ка мне стакан. – Она отпила еще, как кошка макая в воду пурпурный язычок. – Так-то лучше. Хорошо, что ты сегодня здесь. Завтра дом будет полон горюющих внуков и правнуков, и все будут пытаться отправить меня умирать в больницу, подлащиваться ко мне, чтобы я им всякое завещала. Они еще узнают! Я собственных детей переживу. Всех до единого.
– Вы собираетесь поговорить о том, как дурно со мной поступили?
– Не следовало тебе разбивать мой зеркальный шар.
– Конечно, не следовало.
Тут он вспомнил. Так вспоминаешь что-то из детства, и возвращается отчасти воспоминание, отчасти воспоминание воспоминания. Как побежал за теннисным мячиком на двор миссис Дунвидди, а там – для пробы – взял ее зеркальный шар, чтобы полюбоваться своим отражением (огромным и перекошенным), а потом почувствовал, как украшение падает на каменную дорожку, и смотрел, как оно разбивается тысячью брызг. Вспомнил, как его схватили за ухо узловатые сильные пальцы и потащили со двора в дом…
– Вы отослали Паука, – сказал он. – Ведь так?
Ее челюсти щелкнули, как у механического бульдога. Она кивнула.
– Я наложила изгоняющее заклятие, – сказала она. – Но что-то пошло наперекосяк. В те времена все немного владели магией. У нас не было всяких там DVD, сотовых и микроволновок, но, однако, мы много чего знали. Я просто хотела тебя проучить. И чтобы преподать урок, вытащила из тебя Паука.
Слова-то Толстый Чарли расслышал, но они не имели решительно никакого смысла.
– Вытащили его?
– Оторвала от тебя. Все выходки и трюки. Всю шаловливость. Всю проказливость. Все дурное. – Она вздохнула. – Это было ошибкой. Никто мне не сказал, что если творишь волшебство рядом с такими, как отпрыски твоего папы, любое заклятие усиливается. Все становится больше. – Еще глоток воды. – Твоя мать никогда в это не верила. В глубине души не верила. Но вот Паук… Он много хуже тебя. Твой отец держал рот на замке, пока я не заставила Паука уйти. Но и тогда сказал лишь, что если ты не сможешь все исправить, значит, ты не его сын.
Толстому Чарли хотелось запротестовать, возразить, что это все чушь, что Паук не часть его, так же как он, Толстый Чарли, – не часть моря или темноты. Но он только спросил:
– Где перо?
– О каком пере ты говоришь?
– Когда я вернулся оттуда, куда вы меня послали… Из места со скалами и пещерами… У меня в руке было перо. Что вы с ним сделали?
– Не помню, – сказала она. – Я старая женщина. Мне сто четыре года.
– Где оно? – повторил Толстый Чарли.
– Я забыла.
– Пожалуйста, скажите.
– У меня его нет.
– А у кого оно?
– У Каллианны.
– У миссис Хигглер?
Старуха доверительно наклонилась ближе.
– Остальные две – просто девчонки. Слишком взбалмошны.
– Перед вылетом я позвонил миссис Хигглер. Я заезжал к ней перед тем, как поехать на кладбище. Миссис Бустамонте сказала, ее нет.
Миссис Дунвидди мягко покачивалась из стороны в сторону, словно убаюкивала сама себя.
– Мне уже недолго осталось. После того как ты уехал в прошлый раз, я перестала есть твердую пищу. Да, да, перестала. Только пью. Кое-какие женщины твердят, что любили твоего отца, но я знала его задолго до них. Тогда я еще была красивой, и он водил меня на танцы. Он подхватывал меня и кружил, кружил… Он уже тогда был старым, но умел сделать так, чтобы девушка почувствовала себя особенной. Ты не чувствуешь… – Остановившись, она сделала еще глоток. Рука старухи затряслась, и Толстый Чарли едва успел подхватить стакан. – Сто четыре, – продолжила миссис Дунвидди. – И ни дня не лежала праздно в постели, разве что после родов. А теперь мне конец.
– Уверен, вы доживете до ста пяти, – неловко сказал Толстый Чарли.
– Не говори так! – вскинулась старуха. Вид у нее стал встревоженный. – Не говори!!! Ваша семья и так уже наделала бед. Хватит подталкивать события!
– Я не такой, как папа, – напомнил Толстый Чарли. – Я не волшебный. Вы же сами отдали магию Пауку.
Но она как будто не слушала.
– Когда мы ходили на танцы, это было перед Второй мировой, твой папа шептался с главой джаз-банда, а потом его много раз звали петь на сцену с солистом. И все в зале смеялись и хлопали. Так он подталкивал события. Он пел.
– Где миссис Хигглер?
– Ушла на покой.
– Ее дом пуст. Ее машины нет на месте.
– Ушла на покой.
– Она что… на кладбище?!
Старуха на белых простынях, задыхаясь, хватала ртом воздух. Казалось, она потеряла дар речи и способна только пошевелить рукой.
– Позвать кого-нибудь на помощь? – спросил Толстый Чарли.
Миссис Дунвидди кивнула, но продолжала хватать воздух и задыхаться, поэтому он пошел искать миссис Бустамонте. Та сидела на кухне и смотрела «Опру» по крохотному телевизору на кухонной стойке.
– Она просит вас, – неуверенно сказал Толстый Чарли.
Миссис Бустамонте вышла, потом, вернулась с пустым кувшином.
– Чем ты ее до такого довел?
– У нее что, приступ или еще что-то?
Миссис Бустамонте поглядела странно.
– Нет, Чарльз. Она над тобой смеялась. Сказала, от тебя ей сразу полегчало.
– О! Она сказала, что миссис Хигглер ушла на покой. Я подумал, может, у нее в голове мутится, может, миссис Хигглер на кладбище. Об этом и спросил.
Тут миссис Бустамонте улыбнулась.
– На Сан Андреасе. Каллианна уехала на Сан Андреас.
Она налила в кувшин воды из-под крана.
– Когда все началось, – сказал Толстый Чарли, – я думал, это я против Паука, а вы четыре – на моей стороне. А теперь Паука похитили, а вы четыре сговорились против меня.
Закрутив кран, старуха угрюмо уставилась на Толстого Чарли.
– Я уже никому теперь не верю, – продолжал он. – Миссис Дунвидди скорее всего разыгрывает умирающую. Наверное, стоит мне уехать, она выпрыгнет из кровати и будет танцевать чарльстон по всей спальне.
– Она не ест. Говорит, от еды у нее нутро болит. Только пьет.
– Где именно она на Сан Андреасе? – спросил Толстый Чарли.
– Просто уезжай, – ответила миссис Бустамонте. – Здесь твоя семья уже достаточно причинила вреда.
Толстый Чарли хотел было что-то сказать, но передумал и ушел без единого слова.
А миссис Бустамонте отнесла кувшин с водой миссис Дунвидди, которая мирно лежала в кровати.
– Сын Ананси нас ненавидит, – сказала миссис Бустамонте. – Что такого ты ему наговорила?
Но миссис Дунвидди не ответила. Миссис Бустамонте прислушалась и, удостоверившись, что старшая подруга дышит ровно, сняла с нее очки с толстыми стеклами, положила их возле кровати и натянула простыню, чтобы укрыть ей плечи.
А после села и стала ждать конца.
Отъезжая от дома миссис Дунвидди, Толстый Чарли сам не знал, куда именно направляется. Он в третий раз за две недели перелетел Атлантический океан, и данные Пауком деньги были уже на исходе. Он как раз миновал несколько тесно жавшихся друг к другу ямайских ресторанчиков, когда заметил в витрине плакатик: «СКИДКИ НА ОСТРОВА». Припарковав машину, он вошел внутрь.
– «Турагентство А» выполнит все ваши пожелания, – сказал ему туроператор извиняющимся тоном, которым врачи обычно объясняют пациенту, что означенную конечность придется ампутировать.
– Э-э-э… да… Спасибо. Э-э-э… Как дешевле быстро добраться до Сан Андреаса?
– Вы собираетесь в отпуск?
– Не совсем. Просто хочу съездить на день. Может, на два.
– Когда хотите уехать?
– Сегодня после полудня.
– Шутите?
– Нисколько.
Траурное рассматривание компьютерного экрана. Щелчки клавиатуры.
– Кажется, я не могу предложить вам ничего дешевле тысячи двухсот долларов.
– Ох! – Толстый Чарли обмяк на стуле.
Снова щелчки, на сей раз мышью. Мужчина шмыгнул носом.
– Нет. Тут что-то не так. Тут явно что-то не так. – А потом: – Подождите минутку. – Телефонный звонок. – Этот тариф еще действителен? – Нацарапав в блокноте какие-то цифры, туроператор поднял взгляд на Толстого Чарли. – Если поедете на неделю и остановитесь в отеле «Дельфин», я мог бы устроить вам неделю отпуска за пятьсот долларов, питание в отеле включено. Перелет вам будет стоить только пошлину в аэропорту.
Толстый Чарли моргнул.
– Есть какой-то подвох?
– Это акция по развитию туризма на острове. Как-то связано с фестивалем музыки. Сомневаюсь, что он еще идет. Но сами знаете, как говорят… Что оплатил, то и получай. Захотите питаться в другом месте, придется раскошелиться.