– Ну, помнишь? – участливо спросил Петрович. – Я ж тебе, Илюха, говорил – не зомбируйся без закуски, то-се, хлипкий ты. А сейчас такой алкоголь, что, то-се, память отшибает…
– Слушай, Петрович, – взмолился Илья. – Ну скажи ты мне, за что меня посадили-то! Не мучай человека.
– Охо-хо-хо-хо-хо… – закряхтел на это Петрович. – Да разве ж мы знаем. Мы ведь не присутствовали. Может, конечно, врут менты, то-се, – понизив голос, Петрович наклонился ближе к Илье. – Но знаешь, Илюша, говорят они, что шьют тебе дело по изнасилованию, то-се, по групповому. Во!
– Изнасилованию?! – переспросил Илья, в изумлении выпучив глаза. – Кого же я изнасиловал?!
– А хрен его знает, нас-то после тебя привезли, – встрял Петя с верхней полки.
– Это нам так сказали, но, может, врут менты.
Заворочался ключ в замке, заскрипели петли железной двери. В камеру вошел человек в милицейской форме.
– Эй, насильник, на выход.
Илья поднялся и, сложив руки за спиной, понуро пошел к выходу. Должно быть, в роду у него были зеки, иначе откуда было взяться этому жесту, как не из генетической памяти.
Рослый милиционер проводил его через небольшую прихожую, в которой были еще две камеры. Слева за стеклом Илья увидел перегородку. Там был вход в отделение. За стеклом он увидел старую свою знакомую девочку Гликерию, по-домашнему просто Глюку. Она стояла, повернувшись к стойке, за которой сидел милиционер. На ней было все то же платьице в цветочек, волосы были завязаны «фонтанчиком»… Больше Илья ничего не успел разглядеть, его ввели в коридорчик с двумя – одна против другой – дверями. Они вошли в правую.
В кабинете напротив двери был установлен стол, рядом – стул. За столом сидел мужчина лет сорока. Когда ввели Илью, он заулыбался, радостно всполохнул руками, словно признал в Илье старого друга, встал и протянул руку.
– Ну здорово. Здорово, здорово! – обеими руками тряс он руку Ильи.
Приведший его милиционер тут же удалился. Илья, не понимая причины столь жаркой встречи, вглядывался в лицо следователя, стараясь вспомнить, может, они раньше где встречались, – но вспомнить не смог, из чего заключил, что с памятью у него совсем отвратительно.
– Ну ты молодец! Наслышан, наслышан! Зовут-то тебя как? – Довольно улыбающийся следователь отпустил его руку. – Да ты садись, не стесняйся!
Следователь был на седьмом небе от счастья, знакомство с Ильей принесло ему уйму удовольствия. Илья сел, глядя на следователя недоуменно. У него было худое лицо с ввалившимися щеками и небольшие карие глазки, в которых горели лукавые веселые искорки.
Илья, совсем обалдев от радушной встречи, забыл даже ответить на вопрос следователя.
– Зовут-то как, дорогой?! – весело сверкая глазками, повторил свой вопрос следователь.
– Илья.
– А-а! Илюха, ну ты герой! А я Мишка Плюхин. Ну ты молодец!
Следователь подмигнул, щелкнул языком и потер руки; ему не сиделось на месте, от радости он готов был, казалось, пуститься в пляс.
А Илья все еще не мог понять, какой геройский поступок вчера совершил, и смотрел на Мишу с недоумением.
– Ну, брат, – продолжал суетиться Миша, блестя глазками. – Я тебе скажу, видел я эту кралю… Ну ты молодец!! Я бы на твоем месте!.. Хи-хи-хи… Ну рассказывай, рассказывай, – Миша наклонился к самому столу, вперившись в Илью взглядом, с улыбочкой предвкушения услышать что-нибудь необычное, скушать этакую «клубничнику», да и просто приятно провести с Ильей время.
Но Илья как в рот воды набрал. Он не понимал, что хочет от него Миша. Так и не дождавшись от Ильи мужского разговора, Миша махнул рукой, выдвинул ящик стола.
– А у меня тут для тебя кое-что есть, – он заговорщически подмигнул. – Мне как сказали, что ты, Илюха, придешь, ну, думаю, покажу! Ты, знаю, запенишь! – Он достал из ящика пачку красочных журналов и, выскочив из-за стола скорым шагом, не переставая улыбаться, подошел к Илье. – О! Ты заценишь – не то что наши сотрудники. Они только морды бить умеют. О! Гляди-ка!
Миша стал листать перед ошеломленным Ильей порножурналы, такие откровенно-содержательные, что Илью замутило.
– О! Видал сосун! Вош энд гоу!! У меня там целый ящик таких… Да ты бери, смотри, – он совал в руки Илье порножурналы, потом тут же выдергивал обратно и листал перед лицом Ильи, листал… – А твоя вчерашняя на какую похожа. На эту? Нет? На эту? О, какая! Ну твоя телка вчерашняя покруче. Ох, как бы я хотел оказаться на твоем месте!! Ну ты хоть расскажи, как у вас вчера все было-то?! С чего началось-то?! Ну! Ну давай, давай!! Я прямо от нетерпения сгораю!..
– Да я не знаю, что рассказывать. Я ж не помню ничего, – признался Илья, он бы с удовольствием рассказал Мише. – Действительно ничего не помню.
– Ну! Уж и не помнишь! – разочаровался Миша и, усевшись на место, бросил порножурналы обратно в ящик. – Да ты чего? Стесняешься?! Да это ж между нами! Вот я помню, была у меня телка!.. – Он закинул ногу на стол, достал пачку «Мальборо», протянул Илье и тоже со смаком закурил. – Такая, с длинными ножищами, мы с ней и в парке на скамейке, и возле гаража!.. Ну, ядрена вошь! А ты вчера где с ней, а?
Миша улыбался во все лицо.
– Да не помню я, – Илье стало хорошо от табачного дыма. – Честно, не помню ни фига. Слушай, Миша, а за что… зачем меня держат здесь? Что я натворил-то?
– Как не помнишь? Ну ты прямо разочаровываешь. Я думал, придет Илюха, расскажет что-нибудь этакое. Ты чего, боишься, что ли?! Да чего бояться-то?!
– Да нет, не боюсь, – признался Илья, затягиваясь, кружилась голова, он действительно ничего не боялся.
– И не бойся! Что, я тебе зла желаю?! Ну скажи, желаю зла?!
Миша смотрел прямо на Илью правдивыми глазами.
– Нет, конечно, Миша.
– Да я что не мужик, что, я не понимаю? Да я сам бывало… Ой, чего только не вытворял!.. Я бы тебе, Илюха, рассказал – ты бы со стула упал! Во! Ну ты извини, брат, дел полно – дрянью всякой заниматься нужно. Ты иди, вспоминай! Сам же понимаешь, я тебя отпустить не могу, пока не вспомнишь. Я бы с тобой посидел еще, поболтал, да, извини, дел полно. Но мы еще поговорим. Я тебе такого расскажу… А ты пока вспоминай, – он подмигнул и щелкнул языком.
Вошел дежурный милиционер. Илья в недоумении поднялся.
– Миша, а долго мне здесь еще?
– Ты вспоминай. Еще поболтаем…
Милиционер вывел его из кабинета.
Следователь был, конечно, хорошим парнем, пожалуй, таких бабников Илья еще не встречал. Но как он может вспомнить?
– Ну, то-се, как дела? – встретил его Петрович.
Он, сидя на своей нижней полке, дымил где-то раздобытой за время отсутствия Ильи сигаретой. Илья взял протянутую обмусоленную сигаретку и, затянувшись, передал на верхнюю полку Пете.
– Да хрен его знает. Следователь вроде ничего мужик, только порочный какой-то.
– Это хорошо, что хоть со следователем подвезло.
Петя, затянувшись, передал сигарету вниз Петровичу.
– Да. А нас без тебя стражник, то-се, сигареткой угостил. Посидели с ним, поболтали. Так он говорит, их отделение самое по раскрываемости лучшее в городе. Он говорил, что и твое дело раскроют.
– Мое?! А чего раскрывать-то, если я ничего не помню.
– Ну, не знаю, – пожал плечами старичок-шестидесятник, – а только так сказал.
Он предложил чинарик усевшемуся на свою койку Илье, но тот отказался.
– Неужели я мог? – тихонько проговорил Илья и вздохнул.
– Ну, а чего же не мог – все люди, все мужики. Меня вон Зинка, курва, бросила, так я до сих пор в себя прийти не могу.
– Так не вернулась Зинка-то? – спросил Илья, он был рад отвлечься от своих невеселых мыслей.
– Да уж куда там! Я ей, падле, цветы каждый день дарил, – зло бросил сверху Петя.
– У нас, то-се, вон на соседнем чердаке китаец прижился, тоже ничего не помнит, только молчит да светится.
– Как это светится? – спросил Илья.
– А фиг его знает, сидит в смирительной рубашке и светится.
– Почему в смирительной рубашке-то? – не переставал удивляться Илья.
– Так, а в чем, то-се, ему сидеть, раз я ему свою смирительную рубашку дал. Я ее на помойке больничной нашел. Хорошая, то-се, добротная такая. Психов-то, видно, гуманитарными рубахами усмиряют, а наши отечественные, то-се, на помойку. А чем они плохие? Добротные – сносу нет. Все бомжи себе расхватывали, ну и я несколько штук взял. Снизу подогнул, рукава закатал – и ходи… О чем я, то-се… Ах, о китайце. Так вот, китаец этот несколько месяцев назад появился без рубашки, я сжалился и дал. А он сидит у себя на чердаке и светится.
– Почему светится? – не отставал Илья.
– Да кто ж его знает. Я думал сначала, заболел человек, то-се, температура поднялась. Так нет. При нем, если глаза вострые, книгу читать можно. Вот и Петя подтвердит…
– Загадка природы, – вяло подтвердил Петя. – Но я в газете желтой еще не такое читал. Там племя под городом обнаружили, прямо под землей, с петровских времен живут. Вот это чудо!
– Этот китаец, наверное, из монастыря. Тут летом китайцы из буддийского монастыря приезжали. Сергей говорил, что они тоже в темноте светились…
– Ну, скоро баланду-то принесут? Жрать охота! – бросил сверху Петя.
И тут дверь, скрипя петлями, открылась.
– О! Баланду, то-се, несут.
Вошел все тот же рослый милиционер, но без баланды.
– Насильник, эй! К следователю.
– Я же только что от него…
Илья поднялся и пошел к двери.
– Не разговаривай, иди давай.
Охранник положил свою массивную руку на плечо Илье и проводил в знакомый коридорчик. Шедший впереди Илья, зная дорогу, повернулся к правой двери. Но милиционер поворотил его к левой и ввел в точно такой же кабинет, в каком Илья встречался с Мишей.
За столом сидел широкоплечий мужчина в костюме, с галстуком и писал что-то на листе бумаги, не обращая внимания на вошедших. Сопровождавший Илью милиционер удалился. А Илья стоял посреди кабинета и не знал, что делать. Он кашлянул тихонько, но следователь не обратил на него внимания. Тогда Илья подошел к стулу и сел. Следователь поднял глаза от листа и посмотрел на Илью.
– Я что, приказал сесть? – изумился он так, будто увидел на стуле не Илью, а инопланетянина с бластером в перепончатой лапе. – Я что, приказал сесть?! – Громкость его голоса с каждым словом возрастала.
Илья поднялся со стула, не понимая, чем так рассердил следователя.
– Теперь садись, – следователь, немного умерил пыл. – Без моего приказа ничего не делать. Фамилия, имя, отчество.
Илья назвался. Потом у него спрашивали прочие анкетные данные. Илья рассказал не таясь, они были занесены в протокол. После чего следователь, назвавшийся Николаем Степановичем, устало сложив руки, уставился в глаза Ильи и сказал:
– Ну что, колоться-то будем? Или дурака корчить из себя начнешь?
– Я ничего не помню, – сказал Илья, упрямо глядя в пол, он недоумевал, почему вынужден вторично говорить одно и то же.
– Не помнишь, значит?
– Не помню, – повторил Илья, подняв глаза на следователя.
Крупное, упитанное лицо его с маленькими глазками постепенно багровело. Он глядел на Илью с нескрываемой ненавистью.
– Значит, не помнишь?.. – снова повторил он с угрозой в голосе и взоре. – И как гнался за честной девушкой, не помнишь?! И как одежонку с нее рвал? А она плакала, просила не позорить ее девичью честь. А ты хохотал и рвал одежонку!.. Рвал! Как за гараж ее, несмотря на слезы и мольбы, тащил. Невинную девицу, юную красавицу!.. Своими грязными лапами хватал! Не помнишь?! – С каждым словом следователь свирепел все больше. – А она, обливаясь слезами, умоляла тебя!.. Мразь!! – вдруг рявкнул он и обрушил кулачищи на стол. – Сволочь!! Тварь поганая! Мерзость!! Таких, как ты, гад, вешать нужно! Мразь!!
Он дико сверкал глазами, наклонившись к столу и оскалив гнилые зубы, бил кулаками по крышке. При каждом выкрике Илья вздрагивал, со страхом глядя на вошедшего в раж следователя.
– Мерзость вонючая!! Ско-ти-на! Говори, гад!! – Он в истерике дубасил натруженными кулачищами в стол, не замечая боли. – Говори, как честную девушку насиловал!
– Да я же… Да я же все Мише сказал, что не помню ничего, – заикаясь, проговорил Илья.
– Ах, Миша?! Так он твое дело взял. Черта с два!! Не получит он его. У Миши ни по одному делу насильников не осудили. Устраивает тут либерализм с такой мразью, как ты. Пентюх он хренов, а не следователь. Все порнуху там смотрит! – Николай Степанович с ненавистью кивнул на дверь. – Нет уж! Хрен он твое дело получит, – он погрозил пальцем. – Я буду его вести, и ты у меня на полную катушку схлопочешь! Колись, подонок!! – вдруг снова жутко заорал он.
Илья захлебнулся от досады, обиды, страха. Еще никто в жизни не смел так открыто, нагло и беспардонно обзывать и оскорблять его. А он хотя и не знал, но чувствовал свою вину, поэтому не смел ответить на грубость.
– Будь моя воля, – уже не в силах кричать, сквозь зубы цедил следователь, – я бы тебя, подонка… вот этими руками задушил, – он потряс ручищами над столом. – Да знаешь ли ты, гад, что того заявления, которое девушка честная, тебя подонка не испугавшаяся, написала, вполне достаточно, чтобы тебя посадить. Это я все, мразь вонючая, для твоей же пользы стараюсь, чтобы тебе за чистосердечное признание, говнюку, меньше дали. Ну! Будешь говорить?!
Постепенно успокоившийся Николай Степанович снова начал распаляться, потеть, пучить глаза…
– Колись, па-д-ла!! – орал он на Илью, находящегося в предобморочном состоянии. – Сволочь! Тварь! Га-ди-на!! Все, убью сейчас тебя!!
Он вытер со лба пот, нажал кнопку звонка, вмонтированную в стол, тут же вошел милиционер, который привел Илью.
– Уведи эту мразь. Иначе я его сейчас угроблю, падлу!
На трясущихся ногах Илья вслед за милиционером пошел в камеру.
«Какой страшный человек, – думал он. – Какой страшный».
За время разговора Илья даже вспотел. В камере никого не было.
– А где? Тут были… – он не мог подобрать от волнения слов.
– Выписали их, чтобы баланду тюремную не расходовать. Выписали бомжей домой, в подвал, – уходя, сказал охранник и закрыл дверь.
На табуретке стояла алюминиевая миска с чем-то жидким и дурно пахнущим.
«Боже мой! – Илья сел на койку и обхватил голову руками. – Боже мой! Может быть, повеситься?»
Он поискал глазами крюк, но не нашел, да и не на чем было. Хотя раньше он слышал или где-то читая, что японские самураи, попав в плен, совершали над собой харакири без ножа: откусывали себе язык и умирали от потери крови. Но Илья кусать свой язык не захотел. Положение казалось ему безвыходным. Он постарался вспомнить вчерашнюю ночь, но потом плюнул.
Минут через десять снова открылась дверь, и тот же охранник бесстрастно сказал:
– Насильник, давай на выход.
– К следователю?..
Илья побледнел и, еле переставляя ноги, двинулся вслед за милиционером. Он приготовился к худшему – следователь не выдержит напора ненависти к Илье и все-таки начнет его жестоко бить.
Илья повернул к левой двери, но снова ошибся – его ввели в правую. За столом сидел доброжелательный Миша Плюхин и улыбался ему, как родному. У Ильи отлегло от сердца. Слава богу!..
– Ну садись, дорогой. А ты чего такой бледный? – искренне встревожился Миша.
– Да, меня следователь ваш вызывал. Этот Николай…
– Николай Степанович, что ли? Как?! Я же ему сказал, что дело твое беру. А этот придурок сам решил тебя вызвать. Да пошел он, козел! Ты ему, Илюха, ничего не говори. Он только орать да морды бить умеет, – Миша со злостью посмотрел на Дверь. – Ты его посылай к едрене фене! Понял?! Ну ты чего, вспомнил?! – Миша опять расплылся в улыбке. – Ну, давай, рассказывай, рассказывай…
Он потер руки.
– Миша, знаешь, я ведь честно ничего не помню, – виновато улыбнулся Илья, ему не хотелось разочаровывать такого хорошего парня.
– Ну, Илюха, елки! Ты пойми, без твоего воспоминания я ничего сделать для тебя не смогу. Вон этот придурок, – он кивнул на дверь, – возьмет тебя и посадит, на фиг! А за что?! За что тебя сажать, а?!