"Умно, - оценил Иолай, приближаясь к столу и с поклоном беря предложенный кратер. - Собравшихся не представил: и им польстил - кто ж вас, владыки, не знает?.. и мне - входи запросто, как равный к равным; и Гераклу - вот мол, несмотря на досадное недоразумение, совершаем возлияние, хвалу возносим... что же ты не Алкида позвал-то, а меня?!"
Вино пряным потоком обожгло горло, чаша опустела - и Иолай поставил ее обратно на столик.
Незаметно огляделся.
- Хорош ли был путь сюда из Тиринфа? - даже радушные слова Авгий-элидянин умудрялся произносить так, что они казались жирными. - Да ты садись, садись, Иолай, вон и кресло свободное...
- Хорош, - коротко ответил Иолай, садясь. - Хвала богам.
Владыки переглянулись.
- И героям, - тихо добавил Эврит, и пальцы его, сухо хрустнув, цепко охватили подлокотники.
- Вот уж кому низкий поклон за дороги наши, - Авгий пригладил ладошкой вспотевшую плешь, - так это героям. И в первую голову богоравному Гераклу, лучшему из людей. Чудищ-то под корень повыбил, разбойничков приструнил, кентавров да лапифов - к ногтю... те, которые остались - пакость мелкая, все между собой грызутся, им не до нас! Торгуй не хочу! Добрые соседи, я тебе, ты мне, они нам...
- И все - Микенам, - неожиданно отрубил прямолинейный Гиппокоонт, для убедительности припечатав колено огрубелой ладонью.
Шевельнулась на табурете тень Нелея Пилосского - сказать что-то хотел? Нет, промолчал - а багровые блики на лице троянца сложились в улыбку.
Дескать, не все - Микенам.
Так и имейте в виду, досточтимые.
- Здесь все свои, - Эврит резко наклонился вперед и просто-таки вцепился взглядом в лицо Иолая. - И говорим, как свои, без обиняков.
"Ну-ну, смотри, лучник, - усмехнулся про себя Иолай (на всякий случай расплываясь в тщеславной гримасе - как же, большие люди к своим причислили!). - Много ты высмотришь, чего я не захочу... И все-таки, что ж вам нужно от меня, правители? Здравицу Гераклу подпеть?.. Шестым голосом?"
Видимо, басилей Ойхаллии удовлетворился осмотром - потому что вновь откинулся на спинку кресла и поиграл в воздухе длинными сухими пальцами.
Словно птенца ловил.
- Почему твой дядя Геракл по окончании службы не сел вместо Эврисфея на микенский трон? - мягко, почти ласково спросил Эврит-лучник. - Каждый от Эвбеи до Пилоса ждал этого... дождемся ли?
И снова улыбнулся Лаомедонт.
От Эвбеи до Пилоса - а мы, троянцы, много восточнее...
"Кто я для них? - Иолай потянулся к кратеру, будто забыв, что чаша пуста. - Нечто вроде Лихаса?.. Ума мало, шрамов много, гордыня не по годам; на право наследования купить хотите, владыки? Сказать бы вам, каково оно, мое право - небось, вино бы поперек глотки встало!"
- Вряд ли, - он взял крутобокий кувшин, расписанный изображениями стилизованных осьминогов, накренил его, и багровая струя полилась в кратер. - Вы вот Геракла больше по басням слепых рапсодов знаете, а я с пеленок за ним... Герой? Да, герой. Великий? Да, великий. Ве-ли-чай-ший! Но в первую очередь он - сын Зевса! - для пущей убедительности Иолай ткнул чашей в потолок, расплескав вино на себя. - Сын Зевса! Что отец небесный повелит, то и делает! Скажете - неправильно?
- Правильно! - поспешно согласился Авгий; остальные промолчали.
- И я говорю, что правильно! Но иногда - жалко, - Иолай залпом осушил кратер, мельком отметив отсутствие слуг в мегароне и закуски на столе. Ну что ж, будем считать дело сделанным - вино ударило в голову молодому герою, развязав язык; а посторонних ушей, раз все свои, можно не опасаться.
Этого добивались, владыки?
- Жалко! - но правильно. Мы не Эврисфею служим! Мы - руки Громовержца, его земные молнии! Мы - я и Геракл... в смысле, Геракл и я. И наша служба, наша почетная и многоопасная служба...
- Окончена, - спокойно завершил Эврит. - Двенадцать лет, день в день. Если верить Зевсу, бессмертие Гераклу обеспечено. Но ведь он еще и здесь, на земле поживет... или я не прав? Отчего б не пожить Гераклу, богоравному герою, сыну Зевса - не пожить еще и ванактом Микенским?! А потом удалиться на Олимп, оставив ванактом Микенским - ну, допустим, Иолая, племянника и друга?
- А Зевс? - тупо спросил Иолай, методично наполняя вином все чаши, до которых смог дотянуться.
Потом выбрался из кресла и, пошатываясь, разнес кратеры присутствующим.
- А Зевс?! - еще раз возгласил он на весь мегарон и поднял чашу к закопченным балкам потолка, словно это был священный ритон [священный сосуд для возлияния богам], спустя мгновение осушив ее до дна.
Остальным волей-неволей пришлось последовать его примеру.
- А... что, собственно, Зевс? - слегка охрипнув, поинтересовался Авгий, зябко передергиваясь.
- Как это что?! Кто тридцать шесть лет назад возгласил: "Быть новорожденному ванактом Микенским и владыкой над всеми Персеидами!" Он возгласил, Зевс, Дий-отец... про Эврисфея, между прочим! Значит, так тому и быть!
- Да Зевс же Геракла, дядю твоего родного, в виду имел! - Авгий замахал на Иолая пухлыми ручками. - А Гера Никиппе, Эврисфеевой мамаше, роды ускорила - вот и вышла ошибочка! Кому, как не нам, ее исправить?
- Ничего не получится, - отрезал Иолай, на всякий случай грохнув кулаком о столик. - Не сядет дядя Геракл в Микенах!
- Да почему?!
- По кочану. И вообще - куда ему, прирожденному герою, в правители? Опять же, приступы безумия - слыхали небось? Ну вот и будьте довольны, что слыхали, а не видали. Я уж знаю дядюшку - как найдет на него, так только успевай прятаться!
- Ну хорошо, - подытожил Эврит. - Геракл в Микенах не сядет. А как насчет его брата - и твоего отца? Ты пока не пей, Иолай, ты подумай, не спеши отвечать... хмель - он плохой советчик.
Иолай грузно качнулся.
Опрокинул кресло.
Издал горловой звук - и шагнул к двери.
- Герой, - тихо плеснул вслед голос Гиппокоонта. - Золотая молодежь. А я тебя предупреждал, Эврит...
Гиппокоонт вдруг замолчал.
Твердым, ровным шагом Иолай прошел до двери, постоял на пороге мегарона.
Обернулся.
Жестким взглядом обвел собравшихся, словно впервые их видел.
- Радуйтесь, владыки! - негромко бросил Иолай. - Будем считать, что я только что вошел. Будем считать, что все, сказанное вами, я не слышал - но думал об этом по дороге сюда. Ну что, начнем сначала?
И только тут расхохотался Лаомедонт-троянец.
- Лошадник ты, Гиппокоонт, - сквозь смех крикнул он спартанцу, - тебе коней, не людей судить! Этот парень - как он их всех еще во дворе, а? "Стоять! Я кому сказал?!" Входи заново, Иолай Ификлид, возница Геракла! Возница - это ведь тот, кто везет, правда?
- Нет, - серьезно ответил Иолай. - Возница - это тот, кому везет.
И двинулся от двери - обратно.
Заново.
7
Около полуночи, оставшись в отведенных покоях один, Иолай по-прежнему продолжал думать о странной беседе в мегароне.
Ему упорно казалось, что за обычным заговором, преследующим банальную цель - если и не заменить амбициозного Эврисфея благодарным и потому сговорчивым ванактом, то хотя бы отвлечь Микены от планомерного захвата чужого пирога - короче, за заговором, которых в ахейских правящих домах двенадцать на дюжину, кроется нечто большее.
За тем, что говорили - то, о чем не говорили.
"Если верить Зевсу, бессмертие Гераклу обеспечено..." "Кому, как не нам, исправить ошибку Зевса..." "А что - Зевс?.."
Иолай ворочался на резном ложе, устланном ветхими волчьими шкурами, глядел в мрачный серый потолок, по которому змеились трещины - и думал, думал...
Снаружи доносились крики и нестройное пение пьяных женихов, где-то там же получали свою долю славословий и глупых вопросов братья; наверняка неподалеку вертелся счастливый Лихас - его хотели поселить в павильон для челяди, но Иолай не дал, надеясь хоть как-то приглядеть за этим стихийным бедствием; спать не хотелось, не хотелось ничего, даже думать...
Скрипнула входная дверь.
Иолай замер неподвижно, лишь правая рука его змеей скользнула к изголовью, нащупывая костяную рукоять ножа.
И расслабившись, вернулась обратно, когда Иолай узнал вошедшего.
- Смертные сперва стучат, а уж потом входят, - небрежно бросил он, поворачиваясь на бок.
Гермий помолчал, потом вышел, трепеща крылышками на задниках сандалий, негромко постучал и снова вошел.
- Так, лавагет? - вяло спросил бог.
И по этому "лавагет" Иолай понял, что дело обстоит хуже, чем он предполагал.
- Неприятности, Гермий?
- У кого их нет, лавагет? - осунувшееся лицо Лукавого изобразило нечто, напоминающее былую улыбку.
- Какие?
- Такие, о которых тебе знать не стоит. Ты с близнецами на отдыхе ну и отдыхай.
Это было сказано не обидно; Иолай вполне верил, что у Лукавого могут быть неприятности, о которых посторонним знать не стоит.
- Ну и отдыхаю, - Иолай пожал плечами и перевернулся на другой бок.
У него тоже хватало таких новостей, о которых он не собирался говорить Гермию.
Во всяком случае, сейчас.
- Ты не злись, лавагет, - Гермий уселся рядом на край ложа, оправив свой неизменный хитон. - Нам с тобой ссориться ни к чему. Нам с тобой советоваться надо.
- О чем? О твоих неприятностях?
- Нет. О моих не надо. Пока - не надо. Давай - о наших. А то что-то меня тетка вконец одолела.
- Какая тетка? - не понял Иолай.
- Мнемозина. Память. Вот, к примеру, ты помнишь приезд Эврита Ойхаллийского к тебе в Фивы? Самый-самый первый приезд.
Гермий помолчал и нехотя добавил.
- Ты тогда еще Амфитрионом был.
Иолай рывком сел на ложе.
- Помню, - глухо бросил он. - Только знаешь, Лукавый... давай без лишних воспоминаний. Я не бог, мне память - не тетка. Договорились?
- Договорились, - кивнул Гермий, не отводя спокойного взгляда от бешеных, налившихся кровью глаз Иолая. - Мне уйти или говорить дальше?
Трещины бежали по потолку, плетя свои бессмысленные кружева; "Хвала великому Гераклу!" - завопил во дворе тонкий голос, подозрительно похожий на голос Лихаса, и тут же утонул в хриплом многоголосом рокоте: "Хвала-а-а-а!.."
- Дальше, - Иолай тронул усталого бога за локоть, словно прося прощения за невольную вспышку. - Извини, Лукавый, по-моему, у нас обоих был трудный день...
- Не то слово. Итак: первый приезд Эврита в Фивы, состязание за право учить близнецов между Ифитом Эвритидом и предыдущим учителем... как его звали?
- Миртил.
- Да, Миртил. Потом - ничья; и этот самый Миртил наутро пропадает. Кстати, вы выяснили, что с ним случилось?
- Нет. С тех пор о нем - ни слуху ни духу. Поговаривали, что колесницу его - у нее на заднике приметная резьба была - видели не то в Арголиде, не то в Мессении...
- Колесницу - возможно. Но не ее хозяина.
- Ну и что?
- Ничего. Просто на следующий день после состязаний в предгорьях Киферона на глазах у одного пастуха учитель Миртил принес себя в жертву юному Алкиду. Я частично видел и жертвоприношение, и... приступ.
Гулкое эхо сказанного заполнило покои, превратив их на миг в подобие горного ущелья.
- И ты - молчал? Молчал до сих пор?! Почему ты не сказал мне этого тогда, раньше... когда я еще был Амфитрионом?!
- И что бы ты тогда понял? Да и не до разговоров мне было. Не веришь - у Хирона спроси. Опять же: ничья в состязаниях - это ведь не столько Миртил и Ифит, сколько я с Аполлоном. Братец мой сводный решил, что зазнался Эврит - Аполлон его еще "басилейчиком" через слово величал пора, мол, осадить. Ну и... осадили. В четыре руки.
- Хорошо, Гермий - зазнался, осадили, ничья... а в жертву-то себя зачем?!
- Не знаю. Предполагаю, что...
- Погоди, Лукавый. Дай-ка я соберусь с мыслями. Значит - ничья; допустим, Миртил догадывается о божественной помощи... а он горд - вернее, был горд - и решает... Нет, сам он так не решит. Значит, помогли. Подсказали. Кто? - тот, кому это выгодно. Возможно, Галинтиада, дочь Пройта, пожар ее праху! Хотя нет: явись старая Одержимая к Миртилу с такой идеей хоть до, хоть после состязаний - он бы ее в шею погнал! Неужели... Эврит-ойхаллиец?!
- Не знаю, лавагет. Но мыслю примерно так же. Если, конечно, такое условие и впрямь было поставлено покойному Миртилу; причем не после состязаний, а еще до них.
- Ну и спросите у него! Или Владыка Аид разучился язык теням приставлять?!
- Миртил не в Эребе, лавагет. Он - в Тартаре. Как и любая другая жертва Алкиду; особенно - добровольная.
- Но если в наших догадках есть хоть зерно правды, значит - Эврит... Одержимый! Причем из тех, кто был осведомлен о подлинной причине безумия Геракла!