— Не бойтесь, все в порядке, — шепнул профессор.
Он начал объяснять, что вампиры часто принимают образ волков и в таком виде утоляют жажду крови. Думаю, тихий и монотонный голос профессора убаюкал меня во второй раз. Когда я проснулся, сквозь грязные окна в комнату струился солнечный свет. Профессор Немец колдовал над спиртовкой, и по комнате расплывался приятный аромат горячего кофе.
V
Мы плотно позавтракали, так как мой компаньон прихватил с собой щедрый запас провизии. Однако, как я вскоре заметил, мяса он не взял: когда имеешь дело с нечистью, объяснил профессор, лучше не употреблять мясные продукты. После завтрака мы упаковали вещи и подготовились к отъезду.
— Но главную задачу мы пока не выполнили, — сказал профессор. — Мы приехали сюда, чтобы избавить мир от злобной твари, и мы это сделаем. Правда, для этого понадобится все наше мужество. Да поможет нам Бог.
Он открыл дверь, и мы с сумками в руках вышли в коридор. Внезапно я вскрикнул и остановился. На пыльном пороге комнаты было нацарапано: «Ты мой навсегда». Должен сказать, что за все время знакомства с княгиней Бешшеньи ничто не повлияло на меня так сильно, как это странное послание. Я буквально затрясся от страха, и Немецу потребовалось немало усилий, чтобы успокоить меня и привести в чувство. Но даже после этого мне отчаянно хотелось бросить все и удрать, и я бы удрал — если бы смог придумать, как сделать это достойно.
Мы спустились вниз. Сторожа не было; в холодном свете дня замок еще сильнее, чем ночью, напоминал заброшенные развалины. Мы заглянули в несколько комнат на первом этаже: если не считать обломков старинной мебели, они были совершенно пусты. В зале, когда-то служившем столовой, в нескольких местах со стен слетела лепнина, и на ее месте торчали птичьи гнезда.
Прежде чем уложить сумки в машину, профессор Немец достал и засунул в свои необъятные карманы следующие вещи: деревянное распятие, грозного вида кинжал, горсть чеснока и бутылку со святой водой. Сжав в руке ломик, он решительно зашагал в сторону часовни.
Это было небольшое и довольно изящное здание, построенное в начале четырнадцатого века. Дверь отворилась от одного прикосновения, и в лицо нам пахнуло холодным и влажным воздухом. Внутри часовня была грязной, заваленной отвалившимися от стен камнями. В окнах еще торчали осколки цветного стекла; у восточной стены располагался каменный алтарь. Поднявшись по ступенькам, профессор осмотрел венчавшую алтарь каменную плиту, изгаженную птичьим пометом. Немного отчистив плиту от грязи, он обратил мое внимание на темные коричневые пятна, хорошо видные в центре. Пять нарисованных на плите освященных крестов были замазаны грязью, рака для святых мощей была пуста.
— Здесь они совершали жертвоприношения, — пояснил профессор. — Вот доказательства того, что алтарь служил для богохульных ритуалов черной мессы.
За алтарем мы обнаружили ступеньки, уходящие куда-то вниз, словно под землю. Оказалось, что они ведут к маленькой двери, на которой был изображен знакомый герб.
— Теперь начинается самое главное, — сказал Немец. — Здесь находится усыпальница рода Бешшеньи, и здесь мы найдем то, за чем пришли. Помолимся, чтобы Господь дал нам силы завершить это ужасное предприятие.
Преклонив колени перед оскверненным алтарем, мы вознесли молитву, прося Господа благословить нас и защитить от сил зла. После чего профессор спустился по ступенькам и попытался открыть дверь подземелья. Она была заперта на ржавый замок, однако профессор пустил в дело лом, и вскоре дверь распахнулась. С диким, пронзительным писком, от которого у меня в жилах застыла кровь, из темноты стремительно вылетело какое-то существо и, взмыв вверх, заметалось под сводами часовни. Это была всего лишь крупная белая сова, но наши нервы, и так натянутые до предела, едва не сдали. Честно говоря, будь на то моя воля, я бы давно бросил эту затею, однако профессор быстро справился с собой, коротко рассмеялся и, подняв фонарь, осветил подземелье. Жуткое зрелище предстало нашим глазам. В нишах вдоль стен помещались гробы всевозможных форм и размеров; со многих были сброшены крышки. Тут и там валялись кости и останки человеческих тел, на которых еще сохранились куски засохшего мяса. В центре склепа стояли два свинцовых гроба.
— Вот они, — сказал профессор, заходя в склеп. — Остальные нам не нужны, поскольку это обычные человеческие тела, подвергшиеся разложению.
Профессор передал, мне фонарь и велел держать его так, чтобы был хорошо виден первый гроб, после чего взял ломик и поддел крышку. Она оказалась вовсе не запечатанной. Немного сдвинув крышку в сторону, профессор взялся за нее руками. Очевидно, она была не такой тяжелой, как он думал, поскольку легко поддалась. И что же мы увидели? В свинцовом ящике лежало тело человека, которого мы приняли за сторожа замка Бешшеньи. «Сторож» как будто спал, его жестко очерченный рот кривился в злобной усмешке.
— Так я и думал, — пробормотал профессор Немец. — Это князь Лоранд. Считается, что он умер в пятнадцатом веке. Можете взглянуть — вот он, лежит в могиле, а когда нужно, выходит на свет божий. А теперь посмотрим, что у нас тут.
Мы взялись за крышку второго гроба, легко подняли ее и поставили на пол. Конечно, я догадывался, какое зрелище может предстать передо мною, однако то, что я увидел повергло меня в шок. Луч фонаря осветил княгиню Бешшеньи во всей красе, мирно почивающую в могиле. Впрочем, трудно было сказать, что она спит, ибо ее широко открытые глаза с презрительной усмешкой смотрели на нас. Глядя на прекрасное лицо княгини, невозможно было поверить, что эта женщина бродит по земле более четырех столетий, а ее жизнь поддерживается за счет крови невинных людей. Да, теперь я все понял.
Мы вернулись к первому гробу, и профессор вытащил кинжал. Шепотом велев мне крепче держать фонарь, он взмахнул рукой и с силой вонзил кинжал в сердце лежащего в гробу существа. Раздался оглушительный вопль, тело изогнулось, забилось в судорогах и на наших глазах рассыпалось в прах. На Немеца это зрелище не произвело никакого впечатления, он бросил в гроб несколько головок чеснока и плеснул туда святой воды. Мы нагнулись, чтобы подобрать крышку и положить ее на место, и вдруг фонарь выпал у меня из рук. Склеп погрузился в темноту. Я лихорадочно шарил по полу, пытаясь нащупать фонарь, когда тишину склепа прорезал пронзительный визгливый смех. Мы мгновенно обернулись и увидели: в узком дверном проеме, озаренная бледным светом, стояла княгиня Бешшеньи. Ее зеленые глаза горели адским злобным огнем. Не мешкая ни секунды, профессор выхватил револьвер и выстрелил в призрака. Напрасный труд — пули пролетели мимо.
Властно подняв руку — при этом мы с профессором окаменели, — княгиня произнесла:
— Немец, ты забрал, у меня моего отца, и за это ты поплатишься. Ты не смог меня одолеть, и теперь ничто не спасет тебя от моей мести, ибо мы, живые мертвецы, ничего не забываем.
Затем она взглянула на меня и, загадочно улыбнувшись, сказала:
— К чему повторять тебе то, что ты и сам знаешь? Ты мой, и останешься моим навеки. Твои губы коснулись моих; пусть нас разделяют годы и океаны, наступит день, и я приду за тобой.
С этими словами она исчезла. В тот же миг к нам вернулись силы, и мы бросились к выходу из подземелья. Княгини в часовне не было, лишь белая сова, хлопая крыльями, с насмешливым уханьем нырнула во тьму склепа.
Профессор казался ужасно расстроенным.
— Поздно! — простонал он. — Слишком поздно. Я не должен был забывать, что она отлично владеет черной магией, так просто ее не взять.
Мы сели в машину и вскоре уже ехали по лесу. Всю дорогу Немец молчал. Он вел машину на бешеной скорости, словно хотел уйти от преследующего нас ужаса. К вечеру мы были в Будапеште. Как только мы оказались в моем номере, я дал профессору рюмку крепкого бренди, однако это не помогло.
— Прежде чем мы расстанемся, — сказал он мне перед уходом, — я хочу вас предупредить. Это существо питает к вам страсть, в некотором роде напоминающую страстную любовь, и не успокоится, пока не сделает вас своей жертвой. Учтите, ждать она может долго — многие годы. Вам остается только одно: защищаться любой ценой. Я боюсь за вас и за себя. Княгиня сказала, что отомстит, и она сдержит клятву. Да поможет вам Бог, друг мой. Если все будет хорошо, завтра я вас навещу.
Больше я его не видел. В ту же ночь профессор Немец был убит самым зверским образом. Следствие пришло к выводу, что в квартиру несчастного каким-то образом забрался дикий зверь, поскольку тело профессора было растерзано в клочья. Но я-то знаю, отчего погиб Немец. Я видел ужас в его остекленевших глазах, я помню огромного серого волка возле замка Бешшеньи.
Теперь моя очередь. Пока со мной мой серебряный крестик, я в безопасности, однако я знаю — она найдет способ преодолеть его силу. Я пишу эти строки с надеждой: может быть, найдется храбрец, которому с Божьей помощью удастся уничтожить гнездо живых мертвецов. Я покидаю этот город со страхом в душе, ибо знаю, что она будет преследовать меня, пока существует этот мир.
Данная рукопись принадлежит Харви Гортону, бывшему сотруднику дипломатической службы, поступившему в нашу клинику 10 ноября 1939 года с диагнозом «острое психическое расстройство». По словам пациента, его постоянно преследовала некая женщина, которую он называл «княгиня Бешшеньи». В остальном пациент вел себя совершенно спокойно и не доставлял нам никаких забот. Более того, он оказался весьма образованным человеком, и мы часто проводили время в приятных беседах, обсуждая международную обстановку. Его крайне беспокоила надвигающаяся война, а особенно судьба Венгрии — он трогательно любил эту страну. Если бы так все и развивалось, через несколько месяцев мистера Гортона можно было бы выписать из клиники.
Второго декабря, после легкого снегопада, он отправился на прогулку. Неловко ступив, Гортон запнулся о корень дерева, упал, скатился на набережную и сильно ударился плечом. Вернувшись в клинику, он пожаловался на сильную боль. Рентгеновский снимок показал перелом верхней части плечевой кости. Было решено провести операцию под анестезией. У Гортона на шее висел маленький серебряный крестик; хирург хотел его снять, чтобы лучше рассмотреть плечо, но пациент пришел в сильное возбуждение и сказал что снимать крест ни за что не позволит. Мы ввели ему в вену пентонал, и Гортон уснул. Во время операции сестра сделала неловкое движение, задела цепочку, которая порвалась, и крестик упал на пол. Гортон спал не более сорока секунд; затем его отвезли в палату, и о крестике забыли. Придя в себя и не обнаружив на шее крестика, больной пришел в такое волнение, что я распорядился немедленно отыскать пропажу. К сожалению, в операционной успели прибраться. Если крестик и был найден, то находился в запертом ящике стола сестры-хозяйки, к тому времени закончившей дежурство и покинувшей больницу.
Я пытался успокоить Гортона, но он меня не слушал и требовал, чтобы кто-нибудь немедленно взломал стол. Я видел, что пациент становится буйным, и во избежание неприятностей ввел ему сильнодействующее снотворное.
Вечером я убедился, что пациент крепко спит, и отправился в дом викария, где провел час, обсуждая с женой викария организацию занятий по оказанию первой медицинской помощи. Едва мы обсудили все вопросы, зазвонил телефон, и меня попросили срочно приехать в клинику.
Там творилось что-то невообразимое. Мой заместитель доктор Снелл сообщил, что через пять минут после моего ухода в клинику пришла какая-то женщина и попросила разрешения навестить Гортона. Судя по акценту, это была иностранка. Ее проводили в приемную, и сестра пошла к доктору Снеллу, чтобы передать просьбу посетительницы. Естественно, в свидании было отказано; когда сестра вернулась с ответом, в приемной уже никого не было. В это время сверху послышался дикий вопль, и весь персонал бросился по лестнице к палатам больных. Там они увидели, что дверь палаты Гортона распахнута настежь. Бедняга лежал поперек кровати мертвый. При осмотре трупа я обнаружил, что в его жилах совсем не осталось крови; как это произошло, я объяснить не в состоянии. Повреждений на теле практически не было, если не считать двух крошечных ранок на шее.
Гарри Килворт
Гарри Килворт родился в 1941 году в Йорке, но много путешествовал по миру в детские годы вместе с отцом — пилотом Королевских ВВС (каковым впоследствии семнадцать лет прослужил сам). Позднее, уже в зрелом возрасте, он с отличием окончил Лондонский университет.
В 1974 году его рассказ «Пойдем на Голгофу!» победил на литературном конкурсе, организованном газетой «Санди таймс». В дальнейшем Килворт написал более сотни рассказов и свыше шестидесяти романов в научно-фантастическом, фэнтезийном, историческом и других жанрах; в 1980 году он дебютировал как автор детских книг, также имеющих научно-фантастическую или фэнтезийную направленность и принесших ему множество наград.
Произведения Килворта четырежды номинировались на Всемирную премию фэнтези: в 1985 году «Певчие птицы боли» были номинированы в категории «Лучший сборник», в 1988 году — «Свиная ножка и птичьи лапки» в категории «Лучший рассказ», в 1992 году — повесть «Рэгторн», написанная в соавторстве с Робертом Холдстоком, в категории «Лучшая повесть» и, наконец, в 1994-м — «Свиная ножка и птичьи лапки», вновь в категории «Лучший рассказ».
Килворт признается, что он обожает писать. По его словам, если бы завтра это занятие объявили незаконным, он стал бы преступником.
Рассказ «Серебряный ошейник» был впервые опубликован в антологии «Крови недостаточно» под редакцией Эллен Датлоу (Нью-Йорк: Морроу, 1989).
Серебряный ошейник (© Перевод С. Теремязевой.)
Одинокий шотландский остров показался вдали, когда солнце уже клонилось к закату. Там, где кончалась природная гавань, озаренные солнечными лучами морские волны легонько бились о берег, потряхивая белыми гривами. Мой катер с урчанием пробивался вперед, навстречу отливу; время от времени, когда волна подбрасывала его вверх, двигатель завывал на самой высокой ноте и лопасти винта молотили воздух. Когда я добрался до пирса, луна уже заливала холодным светом берег и поросшие пурпурным вереском холмы. В этом пустынном месте — одна голая почва да камни — царила какая-то душная атмосфера. Жесткая трава и густой кустарник приникли к земле, чтобы блеклым ковром прикрыть ее неровности, спрятать наготу острова от любопытных взоров.
Как мне и обещали, он ждал меня на причале. Высокая угловатая фигура четко выделялась на фоне плоских холмов, как кусок гранитной скалы, на вершине которой стоял его дом.
— Я привез продукты, — сказал я, когда он подхватил брошенный мною канат.
— Хорошо. Зайдете ко мне? Дома горит очаг, тепло, да и виски найдется. Что может быть лучше стаканчика виски у огня, когда в комнате приятно пахнет дымком?
— Мне бы надо вернуться с отливом, — ответил я, — так что лучше я направлюсь обратно.
Нельзя сказать, что я не хотел принимать приглашение этого отшельника, этого странного затворника — напротив, он был мне очень интересен. Однако на следующий день я должен был уйти в плавание вместе с рыбаками.
— Бросьте, выпьем немного, время еще есть. — Его голос долетел до меня вместе с порывом холодного ветра, словно на нас дохнул ледяной север.
Я решил, что стаканчик виски у горящего камина придаст мне сил для обратного пути, и согласился. К тому же он говорил так настойчиво, что отказаться было попросту невозможно.
— Что ж, благодарю вас. Подождите минуту… Ну, показывайте дорогу.
И я последовал за ним, худым и гибким. Мы шагали по зарослям колючего вереска, царапавшего ноги даже сквозь толстые носки. Судя по тому, что тропа была едва заметна, большую часть времени мой хозяин проводил в доме или во дворе, ибо даже при лунном свете на пологом склоне холма не было заметно следов колес.
Когда мы подошли к дому, он распахнул деревянную дверь, пропуская меня вперед. Усадил у огня, налил мне щедрую порцию виски, после чего сел сам. Я слушал, как в деревянных балках и крытой дерном крыше гудит ветер, и ждал, когда заговорит мой новый знакомый.