Мы все привыкли видеть смерть. Мы видели ее чуть ли не ежедневно. Но нельзя привыкнуть к тому, что погибает кто-то из твоих собратьев.
Я склонился над ним и осмотрел его, одновременно продолжая следить за темнотой.
Боже, передо мной был даже не труп. Пустой мешок. Точнее, мешок с костями. Мне вспомнилась картина, изображавшая Смерть на повозке, которую тащили скелеты. От прежнего тела у них оставалось только то, что болтается между ног. Вот таким я нашел и Иоганна.
Останки моего собрата шумно упали на пол. Я закричал. Я умею кричать, а после той ночи мое умение возросло.
Найди я просто труп Иоганна, я бы не так ужаснулся. Но ни мяса, ни жил не было. Я это видел без всякого света. И крови, разумеется, в нем тоже не осталось.
На Иоганна напал демон и просто высосал его насухо. Не так, как это делаем мы. Совсем не так. Наше насыщение можно сравнить с тем, когда зачерпываешь ведро воды из колодца и пьешь. Мы не вычерпываем весь колодец. Не оставляем после себя обескровленные трупы.
Иоганн разделил судьбу Пьера. Вся разница, что Пьера сожгли снаружи, а его — изнутри.
Нет больше Иоганна.
Я вошел в комнату, избранную Арпадом для ночлега.
Лунный свет щедро заливал пол и постель, но ему не хватало силы, чтобы проходить сквозь драгоценный камень в окне, отчего на полу чернел рубец.
Арпад лежал, наполовину свесившись с роскошной кровати. Я дотронулся до его руки. Арпад, самый живой и страстный из нас, с неукротимым огнем внутри, любитель хорошенько выпить… он превратился в такой же мешок с костями.
И тут на меня накатил такой страх, какого за всю свою долгую жизнь я ни разу еще не испытывал. Страх буквально пригвоздил меня к месту. А ведь в каких только переделках я не бывал, сколько ужасов при жизни и после смерти мне не предрекали. Но никогда во мне не было такого страха. Он родился той ночью. Смогу ли я когда-нибудь от него освободиться?
Я вышел из комнаты и двинулся по темному коридору. Кое-где сквозь узкие окошки на пол падали скудные лучи луны, и на каждом был шрам от драгоценного камня, непреодолимого для ее света. А потом ночное светило скрылось за стеной, и я остался наедине с темнотой. Давным-давно луну прозвали Белолицей. Нрав у нее капризный; ей ничего не стоит бросить тебя в самый неподходящий момент, а то и предать.
Вскоре я набрел на Фестуса и через несколько шагов — на Лютгери. Фестуса Смерть тоже могла запрягать в свою повозку. Я встряхнул Лютгери. Неужели и он мертв? Эта мысль пробудила во мне ненависть к нему. Потом я услышал его негромкое дыхание. Оно было хриплым и прерывистым, похожим на скрип крыльев старой ветряной мельницы.
— Лютгери! Очнись!
— Тише, — прошептал он. — Успокойся, мой мальчик.
Я поднял его на руки.
— Слушай, дерьмовая крыса, если ты умрешь, я тебя убью.
Это была наша шутка, непонятная посторонним.
— Знаю, Маурс. Но я постараюсь вытянуть.
Я не выдержал и заплакал у него на плече. Теплом, человеческом плече. Но времени на долгие слезы у меня не было.
— Кто это сделал? — спросил я.
— Сколько? — прохрипел он.
— Арпад. Фестус. Иоганн тоже.
— Ах, — вздохнул Лютгери. — И он…
Тут сознание покинуло Лютгери. Я сжал ему шею в нужном месте, и он очнулся.
— Расскажи, как это было.
— Не могу. И не хочу.
Я не отставал.
— Что-то… оно выскочило из темноты. Оно было похоже… ни на что оно не было похоже. Оно двигалось бесшумно. И набросилось на меня. Боже милосердный! Его зубы впились мне в грудь. Оно сосало мою кровь. Я не смог рукой пошевелить. Даже крикнуть не мог. Горло перехватило.
— А как же ты уцелел? — отупело спросил я.
— Видно, моя старая кровь пришлась ему не по вкусу. Либо до меня успел попировать на ком-то из наших.
— А другие? — спросил я. — У них есть шанс уцелеть?
— У Арпада с Фестусом не было, — прошептал Лютгери. — У Йенса с Жилем… не думаю, если эта тварь наткнулась на них. Болло — он старый крокодил. Этот, может, и выживет.
Голова Лютгери запрокинулась — он опять потерял сознание. Я разжал ему зубы и прислонил свою руку.
— Пей, свинья. Слышишь? Пей, пока не сдох.
Он выпил. Совсем немного. Потом схватился за меч.
— Маурс, оставь меня здесь. Теперь, если что, я отобьюсь. Но ты должен…
— Знаю, что я должен.
Я перекинул Лютгери через плечо и отнес в библиотеку. Лампа погасла и там. Я схватил первую попавшуюся книгу и положил ему на руку.
— Вот тебе. Наберешься сил — сразу почувствуешь, что тяжесть стала меньше. А нет — груз не даст тебе потерять сознание.
— Хорошо, Маурс. Меч при мне. Иди, ищи остальных. Иди.
Болло решил спать в оружейной. Правильнее сказать, он думал уединиться там и посмотреть имеющееся оружие. Спать он вообще не собирался и позаимствовал со стола кувшин вина. Когда надо, Болло мог не спать дней десять подряд. Сам видел. Но зачем противиться сну, если такой надобности не было? Раздумывая об этом, я побежал в оружейную.
Вблизи двери нечто преградило мне путь, вынуждая остановиться, но я не остановился, а продолжал медленно идти, с мечом и кинжалом наготове. Дверь оружейной была приоткрыта (как и все двери замка, кроме той, за которой обитала неведомая дева). Я ползком пробрался внутрь.
И там в окно светила луна, и там ее лучи не могли пробиться сквозь драгоценный камень. Мысленно я назвал его «каиновой печатью». Так что света хватало.
Болло сидел за столом. Перед ним лежала книга, которую он принес из библиотеки, и стоял подсвечник с полностью сгоревшей свечой. Представляете? Лунный свет, разлитый по полкам и стойкам с оружием, фолиант, на переплете которого золото соседствовало с индиго, и темное пятно в окне, которое днем было ярко-красным.
Глаза Болло были широко раскрытыми и застывшими, как колесики механизма. Потом колесики медленно повернулись, и взгляд Болло переместился на меня. Собрат узнал, кто перед ним. Он не утратил сознания, но не мог шевельнуться.
Нечто склонилось над ним, заслоняя собой, как легкое облачко луну. Почти прозрачное, похожее на призрака, но весьма реальное.
Что же я там увидел? Это зрелище навсегда врезалось мне в память, только вот как рассказать о нем словами?
Существо, нависшее над Болло, было гораздо древнее замка и всего, что находилось в замке, включая и свитки, написанные до Потопа. Оно состояло из каких-то лохмотьев, костей, жил и сухожилий, непонятным образом сочлененных вместе и натянутых наподобие струн в арфе. Лунный свет проникал сквозь лохмотья, а сквозь само существо — еле-еле. Так бывает, когда смотришь на замерзшую реку и подо льдом едва различаешь камни. Очертания скелета были похожи на зубцы гребня. Существо имело человеческий облик… вернее, то, что от него осталось. Одному богу известно, какого пола оно было. Существо держало Болло под мышки, а его голова с нитями прозрачных волос склонилась к груди нашего собрата.
Со стороны это виделось жестом покаяния, словно существо явилось поплакать у Болло на груди. Но от Лютгери я знал, что оно вытворяло на самом деле.
Я вонзил меч в спину существа, туда, где у него было сердце.
Мне показалось, что меч воткнулся в снег. Тем не менее существо отпустило Болло, по-змеиному изогнулось и взглянуло на меня.
У существа были глаза. У нас и у волков глаза человеческие, но у него они походили на две сверкающие черные бусины. Они казались наиболее осязаемыми и впечатляли сильнее, чем все остальное в его призрачном теле. Осколки ночи, но не этой. Ночи, которую мы никогда не увидим.
Потом существо широко разинуло рот, обнажив острые желтые зубы и темный, клиновидный, слишком длинный язык. Оно зашипело, и я отступил.
Я выдернул меч, побывавший словно в облаке липкого пара.
Что же делать? Мне подумалось: самое правильное — отсечь его призрачную голову от призрачных плеч. Но едва я занес руку для удара, существо ретировалось, как удирающая змея. Оно докатилось до стены, затем стена разошлась и впустила его в себя.
Так оно и было. Камень стал податливым, как масло. Я услышал хриплый, задыхающийся крик Болло:
— Маурс… туда., туда.
В его глазах я увидел гибель Йенса и Жиля. Я увидел самого короля Смерти на бледном, медленно ступающем коне. И тогда я бросился к стене, не дав ей закрыться. Я погнался за древним вампиром.
В сражениях я делал немало сумасбродных поступков. Потом их называли храбрыми. Но они были порождены безумием войны. А здесь — ничего подобного. Мне было страшно идти сквозь стену, однако повернуть назад я не мог.
Существо было где-то рядом. Возможно, даже не одно. Я слышал не то вздох, не то шепот. Но я не спал, и им не вонзить свои зубы в меня. Почему так случилось? Глупый вопрос случилось, и нечего спрашивать. Каждый из нас знает: он бессмертен. Что бы ни выпало на нашу долю, мы переживем. Смерть может коснуться нас, но потом она уходит.
Коридор внутри стены был совершенно темным, однако я уже говорил, что за много лет научился видеть в темноте. И потом, мой противник слабо светился. Так светятся гнилушки, грибы и гребни волн в теплых морях.
Существо двигалось быстро, но вряд ли при помощи ног или лап. За ним тянулся светящийся след. Я видел его одежды. Возможно, это светились они. Возле поворота я мог бы ухватиться за них, но не ухватился.
Как мне убивать его, когда поймаю? Обезглавить? Мы с собратьями были уязвимы, а ведь эту тварь я пронзил насквозь, и ничего. Зачем я вообще погнался за нею? Потому что должен отомстить за пять смертей. Так считал Болло, и я его послушался.
Древний вампир явно куда-то направлялся. В какую-нибудь каморку, где у него логово.
Коридор начал разветвляться. Справа и слева от меня в темноту уходили другие коридоры. Существо знало, куда двигаться, а я — нет. Заблудиться тут — пара пустяков. Я попал в лабиринт внутренних ходов, устроенных в стенах замка. В его, так сказать, кровеносные жилы.
К счастью, я не потерял своего противника из виду. Он подлетел к дыре, похожей на дымоход. Вверх уходили прямые, узкие ступеньки. Вампир скрылся в этом колодце, и свечение исчезло.
Страх, обуявший меня, был настолько велик, что я застыл на месте. И тот же страх подгонял меня, толкая вверх по лестнице.
Потом я немного успокоился, задрал голову и глянул вверх. Мерзкое существо успело добраться до последней ступеньки и исчезнуть в арке коридора. Пространство арки слегка освещалось, но не холодным беловатым свечением вампира. Свет был теплым.
Я мигом поднялся по ступеням и прошел в коридор. Неподалеку, слева, находилась полуоткрытая дверь. Свет пробивался оттуда — мягкий, уютный свет. Я догадался, откуда он исходит. И все равно, очутившись возле двери и заглянув внутрь, я оказался не готов к этому зрелищу.
Я сразу же понял, что это за покои. Верхняя комната в наклонной башне, вход в которую встретил нас закрытой дверью. «Прекрасная дева, открой засов». И она это сделала открыла засов наверху, чтобы впустить своего прислужника.
Комната была прекрасна, как на картине, — чистенькая, уютная. Каждый предмет в ней находился на своем месте. Узкая белая девичья кровать под пепельно-розовым балдахином, разноцветная шпалера на стене, изящный инкрустированный столик с деревянными гребнями и разными снадобьями в каменных баночках. С краю резной шкатулки свисало ожерелье из дорогих самоцветов. Возле столика я заметил несколько скамеечек для ног. Их покрывали накидки с вышитыми гончими, зайцами, птицами и цветами.
На одной из этих скамеечек, подняв хрупкие руки, перед девой стоял коленопреклоненный вампир, за которым я гнался. Кроме него тут были еще трое, отнявшие жизнь у моих собратьев. Все они были похожи на кукол из кусков тонкой парчи, соединенных серебряной проволокой. Вампиры находились в странных позах, будто вовсе не имели костей. И еще они напомнили мне одежду, которую смяли и бросили.
Эти трое успели отчитаться перед своей госпожой и вручить ей дар. Она опустошила их до последней капли. Теперь и четвертый отдавал ей то, что отнял у Болло. Вот почему он стоял на скамеечке, подняв руки. Дева склонила голову, прокусила его запястье и пила оттуда, как из бурдюка, нашу кровь.
Я вошел в комнату и остановился, глядя, как насыщается дева.
Потолок был фиолетовым, с золотыми звездочками. Ночь сделала цветные стекла в окне совсем черными (луна, видимо, скрылась за тучами). Комнату освещали только медные лампы, дававшие нежный, приятный свет. Возле окна, в большом горшке, стоял розовый куст. Крупные красные лепестки были широко раскрыты. От них исходил аромат, перемешиваясь с благовониями на теле девы.
Ее кожа была белой как снег, а по плечам вились волосы — черные, с вороненым блеском. Наряд ее был бледно-красного цвета, будто кровь, перемешанная со снегом. На пальцах блестели кольца и перстни с самоцветами.
Дева подняла голову, позволяя вампиру удалиться. Теперь и он стал похож на измятую тряпку. На ее лбу я заметил золотую цепь, составленную из крошечных цветков.
У нее было прекрасное лицо. И все в ней было прекрасным, без малейшего изъяна. На лепестках ее губ не осталось ни капли крови. Темно-янтарные глаза девы казались ясными и невинными.
— Наконец-то ты пришел ко мне, — сказала она. — Я так долго ждала.
— И сколько же?
— Много-много лет.
Я поверил ей. Я все понял и не нуждался в дополнительном уроке. Мне его и не преподали. Замок был ее ловушкой. Все, что нас удивляло и завораживало, все, что вызывало восхищение, на самом деле было покрыто пылью, плесенью и гнилью. Одному богу известно, что в действительности мы ели за пиршественным столом. Когда же нас, отягощенных яствами и вином, потянуло спать, явились прислужники девы. Они перелили в себя нашу кровь и жизненные соки, чтобы затем все до капли отдать своей госпоже. Вот откуда ее красота и сила. Кем она была еще вчера? Сморщенным трупом в прогнившем гробу?
А один из нас требовался ей в качестве возлюбленного. Возможно, для продолжения рода, если она была последней в этом роду. Возможно, чтобы скрасить ее одиночество. Или ей хотелось с чьей-то помощью выбраться из собственной ловушки и отправиться туда, где она бы стала могущественной колдуньей. В мире достаточно стран, где кровь льется рекой.
Все это понимал мой разум, но стоило ей взглянуть на меня, и я влюбился в нее. Я обожал ее. Она была королевой-девственницей и источником сладостного греха. Она была моей матерью, дочерью, сестрой. Моей душой.
Ее магия была достаточно сильной, и она получила вожделенную кровь.
Дева протянула ко мне свою прекрасную руку. Я шагнул к ней.
В ее янтарных глазах отражался свет ламп. Мне вспомнилась девчонка из Бетельмая, с тонким браслетом на огрубевшей руке. «Не насилуй меня. Не отнимай мой браслет». Мне показалось, что я слышу слова: солдаты все-таки нашли ее. Или она наткнулась на них. Они изнасиловали ее и отняли у нее единственную драгоценность, а потом толкнули в грязь, где валялись смердящие трупы… Потом я увидел сгорающее тело Пьера и черный прах, вьющийся над гаснущим костром… Я увидел поле зимней битвы, где мы насыщались кровью умирающих. «Розы на снегу». Отчаяние на их лицах и слезы на наших, перепачканных этой кровью… В глазах прекрасной девы я увидел нас, бредущих к замку, чтобы послужить ей пищей. Арпад, Йенс, Фестус, Жиль, Иоганн. Лютгери с мечом и книгой, напоминающей ему о необходимости жить дальше. Болло, вглядывающийся в темноту… Я увидел и себя, стоящего перед ней с мечом в руках, мрачного, как тень.
Бог так устроил, чтобы одни питались другими. Лев — оленем, кот — мышью. И никаким покаянием неправедное не сделать праведным. Тому, что мы живем, убивая других, нет оправдания, кроме одного — мы вынуждены это делать. Выживание превыше всего. Как и мы, дева была уязвима. Ее безмозглые прислужники могли обходиться без пищи, а она нет. Как и мы, она состояла из плоти и крови. Моя сестра, как Пьер, который был моим братом и частью меня. И такая прекрасная.
Утро поднималось медленно, будто состояло из большого тяжелого куска железа. Вместо роз снег во дворе был присыпан чем-то серым, похожим на муку. Таким же серым было и убранство комнаты в башне.