Барди очнулась от раздумий и очень удивилась, что стоит около койки 4 в секторе 22. Показатели превзошли все ожидания: новые органы пока функционировали нормально, даже кожа О'Хары приобрела здоровый оттенок.
— Да из него даже мычания не выжмешь, — сказал Наффи, неслышно подойдя сзади. Он перевел взгляд с экрана на ее лицо.
— Ты не устал, Наффи? — Его реплика почему-то задела Барди.
— От дежурства? Несомненно, — усмехнулся Наффи. — Он действительно должен очень надолго прийти в себя, чтобы осознать, что все еще жив! И тогда он будет страшно благодарен.
Ворчание Наффи рассмешило Барди:
— Так что ж ты не возьмешь его за руку и не убедишь в этом?
— Он не в моем вкусе, — резко ответил Наффи и вышел.
Барди просмотрела сводки. Внешне все выглядело хорошо. Еще бы, ему ведь не надо было бороться ни с горячкой, ни с болью.
Она прикоснулась к его груди, кожа была теплой, затем положила руку на лоб, отведя назад необыкновенно мягкие волосы. Потрясающе красивое лицо. Лениво она провела пальцем по тонкому розовому шраму на щеке и тут с удивлением заметила слабую улыбку.
— О'Хара? О'Хара? — произнесла она мягко. Потом немного громче. — Роджер!
Улыбка светилась на лице. Дыхание стало глубже, и он снова уснул, слегка повернув голову к ней. Он все еще улыбался.
— Эй, Роджер, проснись, проснись.
Он досадливо нахмурился.
— Роджер, я знаю, что ты здесь. Открой глаза!
— Вы добились больших успехов. — Голос дежурной сестры испугал Барди. — Но ведь мы тоже старались.
— С каких это пор по выражению лица судят о том, пришел человек в себя или нет?
— Но это единственная реакция, которую удалось получить от Спящего красавца.
— Это не кома, — сказала Барди, изучая показания приборов.
— Да. Образец нормального сна. Даже если его отключить от оборудования, поддерживающего жизнедеятельность, ничего не изменится.
— Можно попробовать, — заметила Барди, но в это время пациент в другой кровати жалобно застонал, и она поспешно направилась к нему.
После смены, прошедшей довольно спокойно, они с Нелли опять постояли около кровати номер 4.
Перед следующей сменой Барди сделала перерыв, чтобы посетить сектор 22. Теперь кровать номер 4 окружали несколько врачей, включая Главного Психиатра.
— А, хирург Мэйкем, — сказал Брэндис, коварно улыбаясь: — Как я понял, именно вы продемонстрировали на этом пациенте чудеса хирургии. И наверное, сможете объяснить, каким образом он впал в сомнамбулическое состояние?
— Он все еще не пришел в себя? — удивилась Барди. На лицах медиков отразились интерес и недоверие.
— Вообще говоря, он получил сильные телесные повреждения. Возможно, травма была настолько глубокой, что он не желает осознавать это.
— И тогда… — продолжил Брэндис, игнорируя ее предположение, — …это расстройство может быть психосоматическим?
Барди пожала плечами. Она чинила тела, а не мозги.
— Скафандр сохранил ему жизнь, возможно, и сознание тоже. Он может представлять, насколько сильно покалечен. Но как долго он был в сознании, неизвестно; скафандр фиксировал только параметры жизнедеятельности.
— Хорошая мысль. — Брэндис и другие повернулись, чтобы взглянуть на безмятежное лицо спящего. — Вполне возможно, он знает о состоянии своего тела, поскольку записи указывают на желание освободиться от телесной оболочки.
По тону Брэндиса Барди поняла, что он раздосадован тем, что такой уникальный случай ускользнул от него. Брэндис имел огромный опыт в консультациях по вопросам «сознания».
— Доктор Мэйкем добилась реакции лейтенанта О'Хары, — вмешалась дежурная сестра. Она стояла с другой стороны, и Барди ее не заметила. С каким удовольствием Барди свернула бы ей шею!
— Когда и какой? — Выражение нетерпения на лице Брэндиса стало почти алчным.
— О, я лишь слегка коснулась его лба. — Барди чувствовала себя глупо: прикосновение считалось анахронизмом; сложнейшие приборы измеряли температуру с высокой точностью.
— И?.. — Ободрил ее Брэндис.
— Слабая улыбка. Возможно, рефлекторная. — Она почувствовала румянец на щеках.
— Несомненно, — насмешливо пробормотал кто-то.
— Кто бы мог подумать, что такому красивому мужчине нужно еще и мозгами шевелить!
— А кто это знает? — Слова вырвались, прежде чем Барди успела подумать, и тут же залилась краской.
— Вполне естественное тщеславие, — невозмутимо заметил Брэндис, в его холодном взгляде не отразились никакие эмоции.
Брэндис был довольно привлекательным парнем, в отличной форме, и, если верить госпитальным сплетням, проявлял недюжинную активность в гетеросексуальных связях, что, вообще говоря, нарушало профессиональную этику. Словом, Барди почувствовала, что он завидует.
— Итак, доктор Мэйкем, не будете ли вы так добры повторить ваш опыт? — Он отошел в сторону и освободил место Барди.
Барди не понравились ни его выражения, ни манеры, ни требования. Неохотно она вышла вперед, чувствуя себя еще более нелепо, чем в те времена, когда была студенткой первого курса медицинского колледжа, и положила руку на широкий лоб О'Хары.
— И это все? — презрительно спросил Брэндис. Никакой реакции пациента не наблюдалось.
Барди боролась с желанием повернуться и убежать. С мрачным выражением лица она передвинула руку и в точности повторила свои действия.
— Роджер О'Хара! Роджер!
Ее пальцы медленно скользнули по лбу и отвели назад его кудри. Когда слабая улыбка вновь тронула его губы, она уже не знала, радоваться или нет. Лучше бы провалиться сквозь землю. Впрочем, эксперимент есть эксперимент.
— Эй, Роджер, проснись, проснись.
И снова его брови пришли в движение, на лице появилось почти незаметное выражение недовольства, и голова слегка отодвинулась от нее.
— Я знаю, ты здесь, очнись!
Барди замолчала, чтобы прочистить горло.
— По крайней мере — это все, что я говорила.
Последовала долгая и неловкая пауза, пока ее коллеги переваривали увиденное.
— И это все, чего вы добились? — нахмурился Брэндис.
Барди неопределенно кивнула. Ее профессиональный статус был восстановлен, и это доставило ей удовольствие.
— Это самый значительный отклик, полученный от него, — одобрительно сказала дежурная сестра.
— А не попробовать ли и вам. — Движением руки Брэндис пригласил сестру повторить действия Барди.
Никакой реакции.
— Интересно. Весьма интересно.
На воротнике у Барди тихо запищало устройство вызова.
— Начало смены, коллеги. Извините, мне пора.
Она покинула сектор 22 настолько быстро, насколько ей позволило чувство собственного достоинства.
Большинство случаев в этой смене были обычной рутиной: ампутации, дикие рваные раны от последнего изобретения халиан — кромсателя. Она испытывала удовлетворение, спасая жизни, и все же одна и та же галлюцинация преследовала ее: улыбка О'Хары на лице каждого пациента.
В конце смены она вернулась в сектор 22 к кровати 4 и просмотрела последние показания приборов. Из них следовало, что Роджер О'Хара так и не приходил в себя. Из медперсонала никого, кроме нее, в секторе не было. Испытывая явную неловкость, Барди погладила лоб О'Хары, запутав пальцы в кудрях, затем скользнула вниз по щеке. Появилась улыбка.
— Роджер, — сказала она мягко, ласково. — Ты здесь, я знаю это, пожалуйста, перестань прятаться. Все хорошо, проснись. Ты в своем собственном теле. Мы не позволили тебе умереть, ты знаешь. Поэтому у тебя есть выбор. С тобой все в порядке. Ты действительно существуешь! Ты все еще цел и поправляешься даже лучше, чем можно было ожидать.
Она повторила ласку, и он пошевелился, глубокое «М-м-м» зародилось в его гортани, и он облизнул губы.
— Роджер, милый мальчик.
Она погрузила палец в стакан воды и провела им по его губам, которые, как это ни странно, были не такими уж и сухими.
— Давай, Роджер. Проснись. — Он нахмурился снова.
— Ты не хочешь просыпаться? Ладно. А если все-таки попробовать? Уверяю тебя, ты будешь прекрасно себя чувствовать. К тому же, боюсь, у Брэндиса есть относительно тебя кое-какие идеи, и ты не будешь от них в восторге. Так что лучше просыпайся.
Выражение недовольства стало сильнее, голова Роджера повернулась, как бы сопротивляясь ее требованиям.
— Сделай это для меня, Роджер? Проснись для Барди?
Она откинула со лба его волосы, ласково перебирала их, не переставая удивляться мягкости и упругости кудрей, обвивающихся вокруг пальцев.
— Вспомни о маме, Роджер, ну давай, сладкий мой, открой глазки.
Она постаралась придать голосу интонации нежности и любви. Веки его задрожали, мускулы на висках и скулах задвигались.
— Все хорошо, просыпайся, Роджер.
— Тебе не нравится это слово?
Выражение недовольства покорно появилось на его лице, но на этот раз оно было не таким сильным.
— Я хочу знать, почему? Вспомни о чувстве долга или проснись просто так. Полагаю, с твоей внешностью не может быть слишком много проблем в жизни. И ты окажешься вне этой войны, в том случае, если решишь… пробудиться!
Она усмехнулась, подбирая синоним, затем из чистого озорства, вспомнив, как оригинально называла его Джессап, она наклонилась вперед:
— Роджер, Спящий красавец. — И поцеловала его в губы.
В этот момент она уловила движение за своей спиной и увидела, как его глаза открываются, часто моргая, чтобы сфокусироваться. Она скользнула прочь от кровати и оказалась за пределами сектора раньше, чем кто-либо смог ее окликнуть.
Благополучно добравшись до своей каюты, Барди вызвала сектор 22 кровать 4 и увидела хаотичные всплески альфа-волн. Спящий красавец проснулся.
Она осуществила свое желание быть настолько занятой в последние дни контракта, чтобы на раздумья времени не оставалось.
В последнее утро на «Элизабет Блэквэлл» Барди проснулась с чувством сильного облегчения оттого, что отслужила наконец эти два ужасных года. Пытаясь вернуть душевное равновесие, она использовала почти всю дневную порцию воды в душе, вымыла волосы, высушила и попыталась уложить их, как в мирное время. Затем надела изящную тунику, плотно облегающие брюки и ботинки, одежду, которую не носила с начала стажировки. Она даже слегка подушилась духами, долго пролежавшими все это время на полке шкафа. Затем сунула в сумку чистый форменный костюм и несколько личных вещей, которые ей позволили взять с собой. И это было все.
— О, голубой цвет тебе очень к лицу. Чудесно, — сказала Нелли, оценивающе разглядывая Рарди, вошедшую в палату.
Два других свободных от дежурства хирурга выразили согласие долгим свистом, а затем угостили Барди традиционным прощальным стаканом флотского сока.
Ее попросили отвезти домой письма. На табло Барди оставила прощальное сообщение для друзей. После этого у нее осталось еще время до отлета шаттла, который доставит ее на первую станцию по пути домой. Нелли вызвалась проводить ее до воздушного шлюза.
— Черт возьми! Никто никогда не был так добр ко мне, как ты. И, наверное, не будет, — объявила Нелли, неожиданно разрыдавшись при прощании.
Барди отстранила ее, раздосадованная сентиментальным порывом этой ожесточенной жизнью медсестры.
— Со сколькими хирургами ты уже служила, Нелли?
— Не в этом дело, — отвечала Нелли, глотая слезы. — Только по тебе я буду скучать.
— Э нет, а вдруг следующий окажется красавцем!
— Кстати, здесь Спящий красавец собственной персоной, — сказала Нелли.
Рыдания чудесным образом стихли.
Барди бросила быстрый взгляд поверх ее плеча и увидела в потоке раненых, эвакуируемых на этом шаттле, лейтенанта Роджера Эллиота Кристофера О'Хару на антигравитационном сиденье. Сопровождавший его Наффи вежливо поддерживал беседу со своим подопечным. Лицо пилота выражало внимание, но едва заметная морщинка между бровей указывала скорее на терпимость, чем на заинтересованность. Словом, болтовня Наффи была для него не более чем легкий шум. Бодрствующий Роджер О'Хара был настолько прекрасен, что, взглянув на него, никто не остался бы равнодушным. Его спокойное лицо обрамляли неистово вьющиеся волосы.
— Поразительное заживление. Брэндис собирался специально изучать этот случай. Как я слышала, О'Хара проснулся в тот момент, когда все было готово для начала исследований.
Барди поспешила закончить сцену прощания, желая попасть на борт шаттла раньше, чем Роджер доберется до воздушного шлюза. Ей это удалось, и пока в переходной камере выравнивалось давление, она не переставала удивляться: почему она, словно испуганная девчонка, убежала только от одного лишь взгляда на него.
В течение всего долгого и скучного пути к транспортному кораблю Барди пыталась проанализировать свою реакцию. И только когда шаттл соединился с материнским транспортным кораблем, она поняла, что ее так сильно испугало: из всех мужчин и женщин, которых она оперировала, лейтенант О'Хара был единственным, чье лицо она смогла узнать. И это, вообще говоря, не вписывалось в стереотип отношений пациент — врач. Достаточно часто ей приходилось совершать больничные обходы, и всегда пациенты были для нее только номерами коек и секторов, описанием болезни и степенью тяжести ранений, которые она забывала сразу же, как только переходила к следующему искалеченному телу. И уж конечно, ей никогда не приходилось целовать мужчин для того, чтобы они пришли в сознание. Естественно, у нее не может быть ничего общего с этим Спящим красавцем. Принцем-лягушкой или Шалтаем-Болтаем.
К счастью, хорошо организованный беспорядок, подразумевающий, что раненые должны выгружаться в первую очередь, нарушил плавное течение ее замечательных откровений. Барди увидела О'Хару, лежащего на воздушной подушке, — глаза его были закрыты. Удивительно, для полного заживления ран двух недель было недостаточно. Пройдет ли это путешествие благополучно для него?
Ей выделили каюту значительно больше, чем та, которую она занимала на «Элизабет Блэквелл». В ней было достаточно пространства не только для откидного стола и табурета, но даже для туалета и душа. Едва она осмотрелась и повернулась к обзорному экрану, чтобы изучить расположение отсеков корабля, как раздался сигнал зуммера и на экране появился дежурный по станции.
— Майор-хирург Мэйкем, пожалуйста, явитесь на палубу С, больничная станция G.
— В чем дело?
Военный посмотрел вниз и направо:
— Вы хирург, оперировавший лейтенанта О'Хару?
— Да, какие-нибудь проблемы? — Возможно, они и вправду поспешили с его эвакуацией.
— Он не желает просыпаться.
— Что?
— Не будете ли вы так любезны зайти?
Кадровый военный вполне мог бы позволить себе и приказной тон.
Помимо беспокойства об О'Харе, Барди испытывала жгучее любопытство. Перед ее мысленным взором появилась картина: О'Хара, покидающий шаттл с закрытыми глазами. Но как он мог спать? При обычных перегрузках, скрипах и стонах, неизбежных даже на новейшем шаттле, это было почти невозможно.
Изучив условные обозначения в схематическом плане палуб корабля, она сразу же обнаружила антигравитационную шахту прямо рядом с ее каютой на палубе Н, затем госпиталь G на палубе С. Когда она туда добралась, назойливый военный уже ждал ее с плохо скрываемым нетерпением. На лице его было написано: что-то слишком долго вы сюда добирались. Но он лишь коротко кивнул, приглашая следовать за ним.
— Может быть, вы осмотрите его снова, раз уж вам хорошо известен его случай… — сказал военный, пропуская ее в каюту.
Едва она вошла, как дверь за ней сразу же закрылась. Барди удивило такое поведение. А что, если она доложит об этом палубному врачу?
Роджер Элиот Кристофер О'Хара лежал искусно спеленатый сенсорным покровом, и распечатка над его койкой не смогла объяснить ей причину столь срочного вызова. Правда, он выглядел несколько более бледным, чем следовало. Приблизившись к койке, она заметила легкую испарину на лбу. Приборы не показывали никаких болевых реакций, и согласно отчету два часа назад ему давали лекарства.
Она положила руку ему на лоб — влажный и прохладный. Пальцы блуждали по упругим, но мягким кудрям.
— Так-так, дружище, что это значит? Ты был в хорошей форме, когда Наффи вез тебя.