Такие Условия – огромный подарок судьбы для мага, искренняя улыбка мироздания. Обычно люди ищут способы обойти свое ограничение, заключая непрочные, несчастливые брачные союзы со своенравными фаэриэ или же приходя к ши-дани Алгорских холмов, но чаще всего всё заканчивается подбором партнера, который более или менее сглаживает их собственное несовершенство.
Маг встал с кровати и неторопливо прошелся по комнате, пытаясь окончательно проснуться. В голове царил бедлам, в воздухе, пропитанном запахом свежего хлеба, постоянно чудился аромат сладких поздних яблок и горького меда, а с пересохших губ не сходил привкус пряной вишневой наливки. Словно и не трезвел вовсе – как был опьянен ночью Бельтайна вместе с девушкой в зеленом платье, так и остался. То чудилась медно-рыжая вышивка в солнечных зайчиках, пляшущих на молодой листве яблонь, то краем глаза замечались каштановые косы, перевитые алыми лентами, промелькнувшие у дверного проема.
Значит, все же это была ши-дани, а не простая деревенская девчонка, которой он сдуру предложил серебряный перстень. Неудивительно, что она отвергла этот «дар», еще бы браслет из холодного железа предложить додумался! Только зимние ши-дани любят серебро, весенние – бронзу, летним же подавай золотые украшения, а осенним – медь. Так в старину бывало и вызнавали, что за ши-дани выплясывает по ночам на зеленеющих полях, оставляя идеально ровные круги примятых колосьев – клали на вечерней заре на белую скатерть посреди поля, где танцевала ши-дани, медный браслет, бронзовую брошь, серебряные серьги или тонкое золотое кольцо, а поутру смотрели, какого из украшений недостает.
Если пропала бронза – значит, веселилась на поле юная весенница, отваживать которую бесполезно, а иногда и опасно. Обидится, задумает злую шутку, и тогда жди беды в виде заморозков, невесть откуда взявшегося града, а то и человека из семьи сманит неизвестно куда – не то в болото, не то в Холм на семь лет и один день в услужение. Принятое в дар серебро указывало на суровых зимних духов леса, с которыми лучше вообще не связываться даже магам, – зимницы на первый взгляд незлобливые и безмятежные, но что может быть страшнее, чем затишье перед надвигающейся метелью? К тому же слишком долгая память у тех ши-дани, что скользят средь заснеженных полей в зверином облике, кому метель служит великолепным плащом, а лед и снег – украшениями в зимней короне. С них станется прийти холодной февральской ночью, когда страшные морозы сменяются нескончаемой вьюгой, и оставить обидчиков без скота, окружить дом глубокими сугробами, не давая выйти даже за дровами. Тут уж лишь на холодное железо уповать остается, да на травяные сборы, что были куплены на ярмарке у заезжего знахаря. С другой стороны – кто как не суровые зимние ши-дани оберегают Алгорские холмы и прилегающие земли от нашествия Сумерек? Именно они в свое время встали живым заслоном, близко не подпуская к Холмам сумеречных тварей, когда те выбрались в мир людей, магией, звериной силой и ловкостью удерживая чудовищ на границе «фейских» земель. И продержались почти две недели, покуда Конклав не заточил виновника прорыва Сумерек и не пришел на подмогу ши-дани. Когда беда отступила, люди сняли с себя серебряные украшения, собрали с окрестных сел, чьи дома защитили величественные зимники, серебряные монеты, даже из самого Вортигерна привезли фамильное столовое серебро и посуду – и в солнечный день отнесли подношение на вершину одного из четырех Алгорских холмов, обращенного к северу, да и оставили богатства без малейшего сожаления. Сказывают, пропало серебро, осталось в дар чудесным зверям, а зима в тот год выдалась изумительно мягкая, обойдя и стужей, и буранами, и голодом охраняемые Алгорскими холмами земли.
Когда «проверяющие» недосчитывались золотого украшения, то недовольно морщились и побыстрее покидали поле – значит, колосья мяла летница, что таким образом привлекала к себе внимание, и убиралась восвояси, стоило ей только получить новую побрякушку. Вреда особого не причинит, но и не одарит. И только если с беленой льняной скатерти пропадал медный браслет, крестьяне вздыхали с облегчением -осенние ши-дани, что считались наиболее мирными, обычно щедро отдаривались за причиненное людям неудобство богатым урожаем. Коли помяла осенница сноп пшеницы, резвясь ночью на поле, то по соседству вырастут сдвоенные колосья без пустородов, что с лихвой окупит потерю. Потому-то крестьяне и вешали на пугала посреди поля медные украшения да обереги, привлекая осенниц, делали медные колокольчики для овец и коз, а на ветках яблонь и груш оставляли витые браслеты. И ведь верной оказалась народная примета – коли пропадет медь с пасеки али с поля, богатый урожай случится, в саду яблоньку, к ветке которой на красной шерстяной нитке была привязана медная узорчатая пластина, плоды по осени будут сгибать до самой земли.
Кармайкл невольно улыбнулся, вспоминая грациозную, как ивовая ветка, девушку, что очертя голову кинулась через стену огня, сорванный украдкой поцелуй, от которого у него закружилась голова, будто бы он хлебнул чистой, как вода горного родника, магии ши-дани. И вкус у этой магии был как у яблок в горьковатом меду…
Интересно, найдется ли в Весенних ручьях медное украшение на продажу?
Судя по тому, что на ветке тоненькой, молодой еще сливы, растущей под окнами выделенной ему комнатки, болталась узорчатая медная пластинка – можно было даже не сомневаться. Не к лицу обремененному Условиями идти в гости к ши-дани без подарка вчерашней осеннице.
Маг застегнул ворот свежей темно-зеленой рубашки с традиционным знаком ордена, вышитым белой нитью на уголке воротника, и уже протянул руку к широкому поясу, как увидел лежащий на полу у изголовья кровати ворох алой ткани, которую он не замечал раньше. Причем вряд ли это была вещь из его личных запасов, поскольку сумку собирал он сам, и ничего красного там и в помине не было, да и принадлежать кому-то из крестьян она тоже не могла. Тонкая шелковистая ткань алого плаща ложилась мягкими складками, обнимала плечи, словно ласковые материнские руки, согревала как жаркие объятия, а на нижнем уголке примостилась крошечная вышивка.
Темно-красный дубовый лист и изумрудный клевер…
Кармайкл, не раздумывая, закрепил плащ на плече серебряной застежкой с гранатами и быстрым шагом направился к двери.
Говорят, что Холм раскрывается для званых гостей, только когда последние лучи заходящего солнца исчезают за горизонтом. Нужно развести на вершине одного из Алгорских холмов костер из терновника, бросить в пляшущее пламя веточку вереска, омелы или, на худой конец, подойдет и осина, а потом ждать, откликнется ли кто из ши-дани на зов, придет ли к огню, чтобы сопроводить гостя внутрь Холма, или же ночь пройдет в одиночестве.
Что ж, остается только надеяться, что оставленный плащ – не простая забывчивость, а своего рода приглашение.
Прохладные весенние сумерки неохотно окутывали Алгорские холмы серебристой дымкой, и вот ведь странное дело – в долине, где располагалось поселение, тумана не было и в помине, несмотря на то что с Холмов стекали десятки ручьев, собиравшиеся в небольшое круглое озерцо к югу от деревни, а наверху – пожалуйста. В какое время года ввечеру не приди, все равно будет туман, иногда едва заметной дымкой, а порой и плотным белым одеялом окутывающий вершину каждого из четырех Холмов.
Кармайкл неторопливо поднимался по узкой извилистой тропке, невесть кем протоптанной в эдакой чащобе среди развесистых кустов боярышника и терна. Тропка едва виднелась в темноте, и если бы не белый мох, слабо светящийся в сумерках призрачным зеленоватым светом, который рос с краю дорожки, маг, скорее всего, сбился бы с пути. Кармайкл с удовольствием взял бы с собой на Холм факел, да торговец, что разыскал в своих закромах искусно выкованный, чуть позеленевший от времени медный узорчатый браслет с янтарными вкраплениями, отговорил брать с собой огонь. Дескать, привлечет живое пламя лесных духов, что по ночам кружат меж деревьев, и тогда хоть всю ночь жги костер из терновника на вершине Холма – не выйдет ши-дани из своего дома, что скрывается под землей, поостережется лесных призраков. Раз медный подарок для осенницы припасен, то помнить надо о том, что не имеет она весной силы в землях смертных, нечем ей защитить себя от разгульной нечисти. Ведь это человека спасет холодное железо, спрятанное на теле, али одежка, вывернутая наизнанку, на худой край, и крест освященный сгодится, а ши-дани все эти хитрости не помогут, не сберегут. Другие они, на людей не похожие, да и искорка, что горит в их сердцах наравне с душами человеческими, иначе устроена – загасить ее сложнее, а вот подчинить легче. Потому редко поднимаются ши-дани из своих Холмов наверх, к людям, в чужой Сезон, разве что с охраной или оберегом тайным…
Вершина Холма, продуваемая теплым, влажным, несущим на своих крыльях обещание скорого дождя ветром, была пуста. Деревья здесь почти не росли – только несколько робких трепещущих осин рядом с небольшой каменной плитой, похожей на поваленное надгробие. Судя по всему, эта почерневшая от копоти, растрескавшаяся от времени плита и была тем алтарем, куда приносили крестьяне медные поделки и украшения, оставляли каравай хлеба, выпеченный из первого обмолоченного снопа пшеницы, и корзину с овощами и фруктами в благодарность за урожайную осень и сытую зиму. Здесь повсюду рос папоротник, усыпанный мелкими розоватыми цветочками, но вряд ли кому-то в голову пришло бы взять что-то с вершины одного из Алгорских холмов без спросу. И клад не отыщешь с таким папоротником, и беду на дом навлечешь.
Кармайкл огляделся и принялся за дело.
Рубить колючий терн широким охотничьим ножом – то еще развлечение, впрочем, когда на первых мелких веточках затрепетали робкие еще язычки пламени, одно из Условий колдовства для Кармайкла было выполнено, и не прошло и пяти минут, как на каменной плите заполыхал костер в половину человеческого роста. Сгорела без следа в жарком пламени заранее припасенная веточка омелы, а маг уселся на землю и принялся ждать.
Не раз и не два пришлось подбрасывать в огонь терновые ветки, прежде чем на тропинке появилась высокая, статная молодая женщина, зябко кутающаяся в простую вязаную шаль из овечьей шерсти. Длинные, до пояса, косы цвета спелого каштана были перевиты алыми и оранжевыми лентами, на миловидном лице с округлой линией подбородка уже появились первые, едва заметные в ярком пламени костра морщинки в уголках глаз, хрупкие руки без единого украшения придерживали длинный подол красновато-коричневого платья с тонкой вышивкой. Было в ней что-то от девушки, что танцевала в ночь Бельтайна на весенней поляне, прыгала через обжигающее пламя в человеческий рост и подарила ему поцелуй, напитанный магией, как спелый плод сладким соком, но так старшая сестра походит на младшую.
– Разочарован, Кармайкл из Вортигерна? – Женщина подсела к костру, узорчатая шаль распахнулась, показав вышивку у ворота платья, такую же, что красовалась на даренном ши-дани алом плаще.
– Я бы не осмелился… – Слишком явная ложь для ши-дани, которые читают мысли на лицах людей так же легко, как грамотный человек – написанную на родном языке книгу. Женщина мягко улыбнулась, морщинки в уголках глаз стали еще заметнее. На вид ей можно было дать лет двадцать семь – тридцать – возраст, в котором крестьянки уже успели родить троих, а то и четверых детей и приобретали незаметную ранее мягкость черт.
– Не нужно мне льстить, Кармайкл. – Осенняя ши-дани ласково потрепала мага по плечу и улыбнулась еще шире. – Так зачем ты на Холм-то пришел? Меня повидать или просто так костерок развел, погреться да весной свысока полюбоваться?
– Отдариться хотел за плащ, которым ты укрыла меня в ночь Бельтайна. – Он порылся в карманах и протянул сидящей рядом осеннице широкий медный браслет с каплями янтаря, в которых золотыми искорками заплясали отражения жаркого пламени. – А вот за то, что ты когда-то укрыла меня в своем Холме от разбойников, боюсь, мне не расплатиться уже никогда. Разве что послужить тебе, как служит каждый, кто сорвет поцелуй с губ ши-дани или же вкусит их пищи.
– Хочешь пойти ко мне на службу на семь человеческих лет? Или же на семь лет в Холме ши-дани? – Осенница приняла браслет из рук мага, и ее хрупкие прохладные пальцы едва заметно дрогнули, когда она услышала ответ Кармайкла.
Обремененный Условиями человек оставил за ней право решать.
Осенница поднялась, и резкий порыв ветра взметнул подол ее платья, пригнул пламя костра к самой земле так, что обжигающие язычки лизнули носки сапог Кармайкла. Зашумели деревья, росшие на склонах западного Алгорского холма, на чистом осеннем небе невесть откуда появились темные облака с неровным рваным краем, а ши-дани защелкнула на запястье дареный медный браслет и протянула ладонь магу.
– Я беру тебя на службу с открытым сроком. На семь человеческих лет – или же до того дня, пока ты не захочешь меня покинуть и уйти к людям. Но запомни раз и навсегда – никогда более не обещай ни ши-дани, ни фаэриэ того, что ты пообещал мне. Никогда не отдавай свою судьбу в руки тех, кого не знаешь.
– Как хоть называть тебя, госпожа моя ши-дани? – Кармайкл осторожно взялся за протянутую руку и встал, успев заметить на поясе осенницы вышитую кожаную сумочку, такую же, как он видел на деве в ночь Бельтайна – именно из нее вынимала девушка звонкоголосую флейту, подыгрывая сестре, что пела про цветок Грааль.
– Фиорэ Аиллан, ши-дани середины осени Алгорского холма. С этого момента не говори ничего, Кармайкл из Вортигерна, пока я не позволю тебе этого. Смотри и слушай, если пожелаешь, но молчи.
Маг лишь послушно склонил рыжеволосую голову и последовал за осенницей сквозь густой туман, невесть откуда взявшийся и белой пеленой окутавший все вокруг, оставив видимой лишь узкую тропку, ведущую, по ощущениям Кармайкла, в никуда. Так, наверное, Проводник уводит после смерти душу человека на тот свет – по узкой тропинке посреди моря молочно-белого тумана, извивы которого то и дело принимают причудливые формы. Чудились скользящие в воздухе полупрозрачные фигуры, контуры которых едва угадывались в белесой пелене, серебристые огоньки то и дело проносились перед глазами, сбивали с толку. Если бы не прохладная ладонь Фиорэ, крепко удерживающая руку Кармайкла, маг наверняка потерялся бы в этой туманной мгле, блуждал по ней до тех пор, пока сам не превратился бы в призрака, сбивающего непрошеных гостей с дороги.
Чем дальше по тропе – тем чаще виделись Кармайклу призраки, то и дело выныривающие из туманного моря только для того, чтобы покрутиться перед лицом мага, скорчить забавную или страшную рожу и вновь раствориться в белесой дымке, пахнущей палой листвой и дождем. Они шептали что-то неразборчивое, какие-то обрывки слов и возгласов, шум, понять смысл которого Кармайклу никак не удавалось, но этот шепот выводил мага из себя, заставлял нервно озираться по сторонам, то и дело спотыкаться, хоть тропинка была ровной.
Белый ажурный мостик, переброшенный через широкую бурную реку, воды которой отливали багрянцем, казался хрупким и призрачным. Чудилось, что стоит лишь на него ступить – как он обрушится в красные воды, над которыми клубилась легкая дымка, стеклянным крошевом. Страшно, несмотря даже на уверенно идущую на полшага впереди ши-дани.
– Погоди, сейчас легче будет.
Фиорэ легонько коснулась лица Кармайкла тонкими пальцами, на которых блестела сладко пахнущая медом и корицей мазь с едва заметными золотистыми вкраплениями.
– Закрой глаза и ничего не бойся…
Почти неощутимые прикосновения пальцев на сомкнутых веках, губах и ушных раковинах.
Сразу смолк давящий, скребущий по сердцу острыми коготками страха потусторонний шепот, кожа больше не ощущала прикосновения неприятно холодящей кожу туманной дымки. Фиорэ нарисовала быстро впитывающейся в кожу мазью какой-то значок на лбу мага и велела тому открыть глаза.
Он подчинился безоговорочно – и оказался посреди осеннего леса…
Ветер, такой ласковый и прохладный, непостоянный и вечный, коснулся моей щеки, отводя назад выбившуюся из косы кудрявую прядку волос, медленно впитывающую в себя краски Осенней рощи. Кармайкл сидел на хрустящем пышном лиственном ковре и пораженно оглядывался по сторонам, словно не в силах разом понять и воспринять то место, куда я его привела.
Через туманное поле и кровавую реку лежит путь в Холм осенних ши-дани, и призраки прошлых лет встречают каждого, кто проходит по зачарованной тропе. Я нарочно не стала сразу мазать Кармайкла волшебной мазью, что позволяет смертному видеть сквозь чары ши-дани и избегать иллюзорных ловушек, – мне хотелось, чтобы мальчик, который когда-то давно попал на западный Алгорский холм, прошел весь путь, как положено. Быть может, ему будет легче понять то, что он наверняка увидит здесь, под землей, в стране ши-дани, находящейся вне потока реки времени.