Ромеро с сомнением оглянулся. В воздухе метались одни ангелы, их резкие боевые крики слышались всюду. Пегасы и драконы лишь начали бой в воздухе, но не смогли долго пробыть в полете. Ромеро вежливо сказал, подняв лазер, как трость:
— Как жаль, уважаемый союзник, что мы лишены возможности познакомиться с воздушным… э-э… полем боя отважного Гига.
— Почему же? Сейчас я свяжусь с Гигом, и мы раскроем вам, что происходит в воздухе.
Я не заметил, чтобы Орлан совершил какие-то движения, очевидно, он связался с Гигом мысленно, но картина сражения вскоре разительно переменилась. Битва в третьем измерении была внушительней и ожесточенней той, что совершалась на плоскости. Над нами невидимка схватывался с невидимкой. И сразу же стало видно, что одна группа невидимок, более многочисленная, одолевает вторую.
— Наши побеждают, — сказал Орлан. — Нет, сражение подготовлено отлично, Эли.
Ангелам и людям, теснившим одно из каре головоглазов, удалось расчленить его, и головоглазы рассыпались. Ползли они медленно, но сражались с прежней свирепостью.
Два ангела атаковали одного головоглаза, но он поверг их метким гравитационным ударом. Ромеро и Петри бросились на помощь, но раньше их подоспел невидимка из наших. Удар сверху поразил головоглаза насмерть, а невидимка, описав дугу, возвратился в район воздушного боя.
— Много все-таки перешло к нам, — сказал я Орлану.
— Ваши сторонники имеются уже на всех планетах Персея. Великий совершил великую ошибку, когда разрешил трансляцию спора с тобой.
Я показал на головоглазов.
— Эти и не думают изменять властителю.
— Головоглазы — охрана. Их воспитывают далеко от политики. Мощь Империи держится не на них.
Сражение шло к концу. Разрозненные кучки головоглазов, обреченно пересвечиваясь перископами, оттеснялись друг от друга все дальше и погибали под соединенными ударами людей, ангелов и невидимок. Несколько сдавшихся невидимок брели под конвоем ангелов в центр лагеря, где Осима приказал разместить пленных. Туда же отводили прекращавших сопротивление головоглазов.
В последнюю группу сражающихся отчаянно врубался на огнедышащем драконе Лусин. Андре, тоже верхом, но на пегасе, бился неподалеку от Лусина. Петри и Ромеро во главе пехоты методически теснили обреченную кучку. А когда на нее обрушились с воздуха ангелы и невидимки, участь головоглазов была решена.
Около Орлана и меня опустился усталый довольный Гиг.
— Гравитаторы выдохлись, начальник, — сказал он Орлану. — На этой чертовой планете расход энергии в десять раз выше нормы. — Только после этого он обратился ко мне: — У людей, кажется, пожимают руки, давай руку, адмирал. — Он сжал мою ладонь со страшной силой и скорчил предовольную рожу, когда я охнул.
Сегодня невидимки никого не удивляют, они примелькались на стереоэкранах, туристы их породы не раз посещали Землю. Но в день, когда я впервые увидел эту радостно хохочущую абстракционистскую конструкцию, я еле справился с содроганием.
Гиг продолжал, весело загремев костями:
— Как мы тебе понравились в ратном деле, адмирал?
Я ответил сдержанно. Я не знал, как держать себя с этим грохочущим, улыбающимся, ликующим скелетом.
Прошло немало времени, пока я убедился, что невидимки — отличнейшие ребята, только вид у них очень уж страшен — и то по земным нормам, сами они довольны своим обликом, а людей, наоборот, считают конструктивно недоработанными. Я мог бы и не упоминать этих общеизвестных истин, но я веду рассказ о чувствах, испытанных во время, когда все в невидимках было ново.
— Я познакомился с тобой в моих снах, Гиг.
Он загрохотал всеми костями. Я не сразу понял, что так невидимки хохочут.
— Познакомился, говоришь? Познакомили — и ценой немалых усилий! Ты, надеюсь, соображаешь, адмирал, что мы проводим свои совещания отнюдь не на вашем языке. Я уже не говорю об облике. Орлан, например, чаще является в виде тени, чем в виде тела. Кстати, дружище Орлан, на Третьей тебя ни разу не видели в этой парадной форме?
— Аппараты для оптической трансформации остались на звездолетах.
— Правильно, они там. Там же и запасные гравитаторы. Черт знает что такое, благородному невидимке придется вскоре ползти, как презренному головоглазу! Так вот, адмирал, перевести наши замыслы на ваш язык, а потом транслировать их тебе в сны — нет, только Крад мог взяться за это! Где Крад, Орлан? Я не вижу Крада.
— Крад кинулся меня защищать и погиб сам, — сказал Орлан, до предела втягивая голову в плечи.
Гиг торжественно загремел костями. Звук сталкивающихся костей у невидимок очень выразителен, и я вскоре научился отличать их хохот от печали.
— Что делать с пленными? — спросил я у новых друзей.
В центр лагеря вели последнюю кучку сдавшихся головоглазов.
— Всех истребить! — объявил Гиг.
Он был скор на радикальные решения. Я поморщился.
— Пленные пригодятся, — сказал Орлан. — Мы не знаем, что ждет нас у Станции. И если придется сражаться, головоглазы умножат наши силы.
— Поставьте их под мою команду, а уж я заставлю их пошевелиться! — предложил Гиг.
Он гулко захохотал всеми костями. Он быстро примирился с тем, что его желание отвергнуто. Впоследствии я убедился, что ему лучше приказывать, чем советоваться с ним — действовал он с воодушевлением, а размышлял без охоты. Впрочем, таковы все невидимки.
К нам шли Осима с Камагиным. Я представил им новых товарищей:
— Одного вы видели ежедневно и думали, что хорошо его знаете. О существовании другого мы могли лишь догадываться. А они опекали нас, заботились о нашем благополучии. Знакомьтесь: Орлан и Гиг, наши друзья, я скажу сильнее — наши спасители.
11
У каждого были десятки вопросов к Орлану и Гигу. И когда пленных устроили под охраной, мы собрались побеседовать.
Звезда закатилась, черная ночь окутала планету. Мы сидели на быстро стынущих глыбах металла, дружески перемешанные — невидимки рядом с людьми, Орлан возле Труба, Гиг возле Андре…
Смешно датировать большие повороты истории какой-то датой, привязывать их к каким-то мелким событиям — повороты складываются из тысяч событий и дат. Но что-то значительное в ту ночь происходило — все мы ощущали это.
О флоте Аллана нового Орлан не сообщил, все, что было ему известно, он вместил в мои последние сновидения.
И что происходит на Станции, он не знал. Неполадки на ней пока спасительны для нас. Надеяться, что так будет продолжаться долго, нельзя — надо быстрее идти к Станции.
Камагин высказался за возвращение на звездолет. За броней корабля мы будем в большей безопасности, чем на металлической равнине. А если удастся восстановить МУМ, мы вырвемся в космос к своим.
— Все, что ты сказал, нереально, — объявил Орлан. — Если ты и восстановишь вашу разлаженную мыслящую машину, «Волопас» не вырвется за неевклидову сферу вокруг Оранжевой — мощи всего человеческого флота не хватит, чтоб прорвать заграждение. А если бы ты вырвался наружу, то там «Волопас» встретился бы не со своими, а со звездным флотом разрушителей, и конец был бы один.
— Как много «если», Орлан, и все неутешительны! — с досадой воскликнул Камагин. — Разреши напоследок еще одно «если». Не превратить ли звездолет в постоянное жилище, вместо того чтоб стремиться к новым неведомым опасностям? Разве мы не могли бы отсидеться в нем, пока положение не изменится к лучшему?
Орлан отверг и это. Положение меняется не к лучшему, а к худшему. Звезда продолжает излучать, и убийственные ее излучения не уносятся в просторы, а накапливаются внутри замкнутого объема. Скоро все будет насыщено сжигающей радиацией, и начнется распад: погибнет жизнь, звездолет превратится в плазму, плазмою станет и сама Станция, авария на которой породила такую катастрофу, а затем вся Третья планета, могущественнейшее из воинских сооружений разрушителей, растечется облачком новой туманности.
Губительный процесс на этом не закончится.
Выброшенная звездой энергия возвратится к ней снова, подбавляя жара в ее атомное пекло. Неминуемо произойдет чудовищный взрыв — и только тогда будут прорваны окостеневшие барьеры неевклидовости и накопленная энергия мощно вырвется наружу. Далекие наблюдатели зафиксируют взрыв сверхновой, а наблюдатели на соседних звездах ничего не оставят на память своему потомству: вряд ли кто из них уцелеет при такой катастрофе.
— Перспективочка! — пробормотал Петри. Даже этого спокойного человека проняло грозное предсказание Орлана.
После некоторого молчания заговорил Ромеро:
— Дорогой союзник, пророчество ваше ужасно. И, видимо, иного не остается, как неуклонно двигаться к цели, которую вы указываете. Но нельзя ли узнать, кто нас ждет на Станции — друзья или враги? Как нас встретят — с распростертыми объятиями или с оружием?
— Я сам хотел бы об этом знать.
— Но вы не можете не знать больше нашего! Мы вчера и понятия не имели, что существует какая-то Станция Метрики на какой-то Третьей планете, а для вас и планета и Станция — надежнейшие оплоты вашего могущества!.. Простите, бывшего могущества, ибо, надеюсь, вы и сами уже не считаете себя сановником Империи разрушителей.
— Никто не знает подробно о Станциях Метрики. Мои знания о них не намного превышают ваши.
— Расскажите хоть, чего надо опасаться, если не знаете, на что можно надеяться. Лично я из скудной информации о Станции делаю вывод, что, возможно, и там появились у нас друзья и что друзья захватили в руки управление ею. Чем иначе объяснить освобождение от конвойных звездолетов, а также то, что здесь, в опаснейшей зоне, с нами пока не произошло несчастий?
— Нам пока не причинили вреда, но и помощи не оказали. Нас предоставили самим себе. Как развернутся события завтра, предсказать трудно.
— Сформулирую по-иному. Допустим, все дело в неполадках на Станции и неполадки завтра выправятся. Что ждет нас тогда?
— Возможны переговоры с Надсмотрщиком. Возможно мгновенное уничтожение нас защитными механизмами Станции. Возможно нападение охранных автоматов в окрестностях Станции.
Меня заинтересовали охранные автоматы. Не механизмы ли они, вроде древних человеческих роботов?
Орлан никогда не видел стражей Станции, но утверждал: ни одно из этих низших образований недоразвилось до высшей стадии — механизма.
— Крепко у них засела в мозгах дурацкая философия разрушения, — шепнул мне Ромеро. Он говорил тихо, чтобы Орлан не услышал.
— Они что-то среднее между организмами и комбинацией силовых полей. Телесный облик у них непостоянен. Обычно они принимают вид, наиболее подходящий для осуществления приказов Надсмотрщика.
— Кровавая рука, змеящаяся в тумане! — иронически пробормотал Камагин. — Ох, уж эти мне привидения! Четыреста лет назад на Земле никто не верил в этот вздор.
Я, однако, не мог без проверки объявить вздором переменность телесного образа. Привидения и призраки, немыслимые на древней Земле с ее примитивной техникой, вполне могли оказаться рядовым явлением на планетах с высокой цивилизацией. Наш стереоэкран и видеостолбы, вероятно, показались бы сверхъестественными современнику Эйнштейна, но мы не пугаемся, когда рядом прогуливается призрачный эквивалент знакомого, находящегося в данный момент далеко от нас.
— Призраки или тела, но что-то материально существующее, — сказал я Камагину. — И я хотел бы, не высмеивая заранее привидения, отыскать надежное средство защиты, если они нападут.
— Поручите это дело нашей тройке, адмирал, — сказал Осима, показывая на Камагина и Петри. — В обозе мы отыскали оружие, от которого не поздоровится даже призраку. Я говорю о самоходных ящиках. Просто редчайшая счастливая случайность, что они оказались далеко от района битвы и враги ими не воспользовались.
Орлан так засветился синеватым лицом, что все вокруг озарилось, а Гиг оглушительно загрохотал костями.
— Вы слишком многого ждете от слепого случая, капитан Осима, — сказал Орлан, и даже бесстрастность голоса не скрыла иронии. — Обычно счастливые случайности требуют тщательной подготовки.
В заключение беседы я попросил Гига больше не зашифровывать невидимок. Не знаю, как у других, а мне действовало на нервы, что надо мной проносятся незримые существа, пусть даже дружественные.
Против моего ожидания, Гиг обрадовался.
— Такой приказ нам по душе! Если бы вы знали, ребята, как тяжела служба невидимости. К тому же и генераторы кривизны ослабли, и нам грозит позорная участь превратиться в туманные силуэты из добротных невидимок. А если учесть, что и гравитаторы на издыхании, то можешь вообразить, Эли, этот кошмар: невидимка перестал бы реять и толкался бы среди головоглазов и пегасов, ангелов и людей, как простое тело, его пинали бы ногами, задевали плечом!.. Ужас, я тебе скажу, Эли!
Я поинтересовался, не оскорбляет ли невидимок перспектива превратиться в вещественные тела в оптическом пространстве.
— Что ты, адмирал! Невидимость — наша военная форма. И если мы ее носим плохо, страдает наша воинская честь. Когда же мы обретаем облик видимых, то это все равно как если бы снимали броню: и удобно, и не надо следить, чтоб к ней относились с уважением.
Ромеро разъяснил мне потом, что в древности люди тоже применяли бронирование доспехами и оно тоже делало тело воина невидимым, хотя сама броня оставалась оптически на виду.
Разумеется, оптическая невидимость — штука более совершенная, чем бронирование доспехами. И старинные рыцари, как и нынешние невидимки, предпочитали ходить без брони, они называли это «носить штатское». Но если приходилось напяливать доспехи, рыцари заботились уже не столько о собственной безопасности, сколько о том, чтоб внушить уважение к своей военной форме. И называлось это так: «защищать честь мундира».
12
Пленные головоглазы светили тускло, все остальное пропадало в черном небытии. Было лишь то, что рядом.
Я не знал, куда исчез Орлан, где Гиг, в каком месте разместились перешедшие на нашу сторону невидимки. Петри вскоре удалился, за ним исчезли Камагин и Осима. Тяжело махая крыльями — ему обязательно надо было пролететь над всем лагерем, — умчался к своим, на далекий шум голосов и перьев, Труб. Мы сидели кучкой на свинцовом пригорочке, Мери и мои друзья по Гималайской школе — Ромеро, Лусин, Андре. Андре попросил:
— Расскажите об Олеге и Жанне, друзья. — И он добавил с волнением: — Вам покажется удивительным, но сходил с ума я не сразу, а стадийно. Сперва пропал внешний мир и память о Земле, потом стиралось окружающее. Долго держались Жанна и Олег. И последний образ, который сохранял мой мозг, погасая, был ты, Эли. По-моему, ты не заслуживаешь такой привилегии.
— По-моему, тоже. — Меня обрадовало, что вместе в разумом к Андре возвратилась его милая дружеская резкость. — Вероятно, это оттого, что я был последним, кого ты видел.
— Возможно. Начинайте же!
От семейных дел мы перешли к событиям на Земле и в космосе. Я описал сражение в Плеядах, первую экспедицию в Персей, работы на Станции Волн Пространства. Ромеро поделился воспоминаниями о спорах с Верой и о дискуссиях на Земле, с иронией отозвался о своем поражении, обрисовал размах перестроек в окрестностях Солнца.
— Вы не узнаете нашей звездной родины, дорогой Андре. Плутон вас потрясет, ручаюсь!
— Меня потрясает Эли! — воскликнул Андре. — Я помню тебя талантливым зубоскалом и смелым проказником, ты был горазд на вздорные выходки, но не на ослепительные мысли и глубокие открытия. А встретил тебя адмиралом Большого Галактического флота… нет, и подумать странно: ты — мой верховный начальник! Придется привыкать, не сердись, если сразу не получится.
— Привыкай, привыкай! Другим было не легче твоего.
Мери вдруг запальчиво вмешалась в разговор:
— Сколько я помню Эли, он чаще краснел, чем иронизировал. А если случались вздорные выходки, вроде прогулок наперегонки с молниями, то их было немного. Меня даже охватывала досада, что Эли такой серьезный, я предпочла бы мужа полегкомысленней.