Потребовалось лишь какое-то мгновение, чтобы перекресток, где улица Красной Глины встречается с улицей Западных Ворот, снова стал казаться пустынным. Не больше времени потребовалось на то, чтобы вскочить на треса и направить его на дорогу Ящерицы.
Темпус подумал, проезжая мимо кучи отбросов, скрывавших, по крайней мере, одного враждебно настроенного юнца, что Зип сможет получить, если ему удастся сделать невозможное и наметить продвижение к миру, то, на что он не рассчитывал даже в мечтах: дом.
Не было сил, способных заменить пасынков и Третий. Ранканский военный гарнизон именно таким и был — ранканским. Бараки пасынков, завоеванные ценой жизни пять лет назад, придут в запустение; плоды трудов Священного Союза пропадут. Останется лишь горсточка церберов, чтобы противостоять полчищам Терона, бейсибским захватчикам и преступному миру города.
Если Зип позволит ему, Темпус решит несколько проблем, казавшихся неразрешимыми всего несколько минут назад, и окажет молодому парню единственную услугу, которую один мужчина может оказать другому: даст ему возможность самому решать свои проблемы, возможность начать.
Если, конечно, Темпус сможет удержать своих людей от убийства харизматичного молодого вождя повстанцев. И если Зип, увидев предложенный ему последний шанс, поймет это. И если в Санктуарии, где страх и ненависть сходят за уважение, Зип не нажил себе столько врагов, что независимо от того, что сделает Темпус, убийство мальчишки будет так же неотвратимо, как следующий раскат грома во время любимой Буревестником непогоды.
Когда прогремел следующий раскат грома, Темпус уже мчался по дороге Ящерицы, направляясь к «Распутному Единорогу», где за стойкой бара заправлял изверг по имени Снэппер Джо и где слухи распространялись со скоростью молнии, если, конечно, они того стоили.
У Снэппера Джо были серая в бородавках кожа и щербатые зубы. Копна торчащих оранжевых волос венчала его голову, а глаза смотрели в разные стороны, приводя в затруднение посетителей, гадавших, на каком оке сосредоточиться, когда они упрашивали дать в долг или просили позволения подняться наверх, где можно было получить наркотики и девочек.
Работа дневным барменом в «Распутном Единороге» была самым ценным приобретением Снэппера — помимо обретения свободы.
Он был призван в услужение Роксаной, нисийской ведьмой, прозванной Королевой Смерти. Но госпожа возымела прихоть освободить его… по крайней мере, в последнее время она не приставала к нему с приказаниями выполнить то или иное мерзкое разбойничье нападение.
То обстоятельство, что Снэппер считал свое прежнее положение слуги ведьмы разбойничьим, было стержнем нового мировоззрения изверга. Здесь, среди червей, попрошаек и шлюх, он отчаянно пытался обрести признание.
И это ему удавалось. Никто больше не издевался над его внешностью и не отшатывался от него в страхе. Все вели себя вежливо, по-людски, и обращались с ним как с равным, в той мере, в какой это вообще было свойственно местным.
В самой глубине души Снэппер Джо превыше всего хотел быть принятым людьми — когда-нибудь, возможно, даже как один из них. Ибо человечность — это то, что в сердце, а не что-то на поверхности.
Снэппер Джо хотел верить в это, в таверне, где пучеглазых бейсибцев ненавидели на малую толику больше, чем светловолосых красавцев ранканцев, где смуглая кожа, кривые конечности и щербатые зубы не считались изъяном; где все были равно угнетаемы как колдунами Гильдии магов, так и жрецами, обитающими в центре города.
Так что когда высокий мужчина устрашающей наружности, казалось, из каждой поры струящийся кровью — или кровавым дождем — подошел и фамильярно заговорил трескучим голосом, сказав: «Снэппер, мне нужна услуга», дневной бармен выпрямился во весь рост, почти равный росту незнакомца, надул тощую грудь и ответил:
— Все, что угодно, мой господин, кроме выпивки в долг: правило заведения.
Это тоже являлось частью человеческого: заботиться о маленьких чеканных кружочках меди, золота и серебра, даже если стоили они лишь потребности людей, воюющих и умирающих ради них. Но этому огромному человеку была нужна только информация: он пришел к Снэпперу за советом.
Когда рядом со стойкой вокруг бармена стало свободно — несколько клиентов, стоявших за его спиной, вышли на улицу в город, а две девушки-служанки на цыпочках удалились в заднюю комнату, — незнакомец сказал:
— Я хочу знать о твоей бывшей госпоже: нашла ли Роксана дорогу из дома Тасфалена в центре города? Видел ли ее кто-нибудь? Тебе лучше всех… должно быть известно, где она.
— Нет, друг, — сказал Снэппер, постоянно употребляя слово «друг», ему недавно раскрыли его смысл, — ее не видели и не слышали с тех пор, как был погашен огненный столб.
Кивнув, гигант перегнулся через стойку.
Снэппер наклонился ему навстречу, чувствуя себя по-особенному, точно осыпанный милостью: ведь такой значительный человек говорил с ним на виду у всех посетителей «Единорога». Оказавшись с ним чуть ли не нос к носу, изверг начал замечать правым глазом кое-что поразительно знакомое: глубоко посаженные узкие глаза, с пристальным вниманием следящие за ним, тонкий рубец рта, с губами, искривленными какой-то скрытой усмешкой.
Человек сказал:
— А Ишад, женщина-вампирка, — с нею все в порядке? Она по-прежнему у Распутного перекрестка? Правит среди теней?
— Она…
Одно воспоминание пробудило другое, и у Снэппера Джо в дополнение к бородавкам кожа покрылась мурашками: это была Та, которая не Спит, легендарная воительница, с ней так долго сражалась его бывшая госпожа.
— Она… да, господин. С Ишад… все в порядке. И будет в порядке всегда…
У Снэппера Джо были приятели среди нежити, бродящей в пустоте. Ишад не была одной из них, как и этот человек, которого он наконец узнал.
Теперь он понял, почему расступилась толпа, этот сброд, сразу узнавший главного игрока в той игре, в которой они были лишь пешками, и то вопреки своей воле.
Снэппер попытался не съежиться от страха, но губы его безотчетно начали произносить засвистевшие нараспев слова:
— У-бийства, убийства, о, повсюду будут у-бийства, а Снэпперу так без них хорошо…
— Когда сюда забредет пасынок или коммандос, направь их ко мне в казарму наемников. Смотри, не забудь.
Человек, зовущийся Темпусом, положил на стойку монеты.
Снэппер левым глазом видел их блеск, но взял их только тогда, когда гигант ушел, оставив позади себя испачканные бурыми пятнами скрипучие половицы как доказательство того, что он вообще был здесь.
Лишь тогда Джо позвал из кухни одну из служанок и дал девушке, которую любил — так, как может любить изверг, все деньги, оставленные ему Риддлером, прошепелявив:
— Смотри — не бойся. Снэппер оберегать тебя. Снэппер заботиться о тебе. Ты заботиться о Снэппер, да, попозже?
Он широкой похотливой улыбкой одарил женщину, к которой испытывал расположение, а та, скрыв дрожь омерзения, убрала в карман свой недельный заработок, пообещав Снэпперу, что согреет его ночью.
В эти дни в Санктуарии дела обстояли плохо, так что приходилось брать все, что предлагают.
***
— Ты хочешь, чтобы мы сделали что!
Недоверчивое фырканье Крита заставило Темпуса нахмуриться.
У Темпуса казарма наемников на севере города пробуждала воспоминания и призраки такие же кровавые, как и красно-бурые стены, увешанные оружием, столько раз приносившим победу. Здесь Темпус и Крит разработали заговор, направленный на устранение ведьмы; здесь, еще до вступления Крита в отряд, Темпус сплотил ядро пасынков и вступил в командование Священным Союзом Абарсиса.
Здесь, в еще более далеком прошлом, он сжег шарф, принадлежащий женщине, — его самому страшному проклятию, шарф, который возвращался к нему, волшебным образом нетронутый и полный внутреннего содержания; шарф, который он теперь опять носил на груди под доспехами и хитоном, словно все, что было между первым его появлением в Санктуарии и настоящим, оказалось лишь дурным сном.
— Я хочу, чтобы ты в течение одной недели оберегал, а не травил этого Зипа, — повторил Темпус, затем добавил:
— Если в конце этой недели не будет подписана декларация о прекращении огня, не произойдет никаких сдвигов к лучшему, ты сможешь вернуться к взысканию кровавых долгов.
Крит был самым умным из пасынков, сирезский воин, неоднократно принимавший клятву Священного Союза и теперь вновь действующий в паре со Стратоном, связанным с Ишад, женщиной-вампиркой, жившей на окраине у Распутного перекрестка.
Никто больше Крита не желал того, чтобы Священный Союз покинул Санктуарии. И никто не знал лучше сердце Темпуса и все те проблемы, которые обнажились во время пребывания императора в Санктуарии.
Сморщив длинный нос, Крит помешал пальцем горячее молоко с пряностями и вином, уставившись в него так, словно это был гадальный шар.
— Ты не… — произнес он в кружку, затем поднял взгляд на Темпуса, — ты не собираешься использовать шайку Зипа как часть оборонительных сил Санктуария? Скажи, что не собираешься.
— Не могу сказать этого. Зачем? Они обучены, по крайней мере, для этого города, достаточно. Видят боги, для этого города достаточно. И они крепки — настолько крепки, насколько должны быть крепки те, кого обучили мы, а это мы обучили большинство из них. Нико некоторое время работал с предводителем НФОС. И для тебя не должно иметь значения, кого мы оставим в бараках, главное, чтобы это не был Джабал. Нельзя допустить, чтобы делами заправлял вождь преступного мира — Терон выразился очень ясно. Порядок в городе должны поддерживать местные силы или мы.
— Именно это я и имел в виду: никто из нас не захочет остаться для того, чтобы присматривать за бандой убийц: ни я, ни кто-либо из моих людей. Обещай, что ты никогда больше не поступишь со мной так, не оставишь с невыполнимым заданием и неуправляемой толпой разочаровавшихся бойцов. Отряд хочет пойти вместе с тобой. Я не смогу удержать их здесь. А коммандос Синка просто не слушают моих приказов.
Не в духе Крита было искать оправданий, а значит, это и не были оправдания; это были обстоятельства, которые предводитель Священного Союза предлагал Темпусу рассмотреть безотлагательно.
— Чудесно. Согласен. Я только хочу убедиться, что ты понял: Зип нам полезнее живой, чем мертвый… в течение одной недели. И что бы ни было между тобой и моей дочерью — или чего не было, — поднял руку Темпус, останавливая возражения Крита, — она связана с Факельщиком, ниси, то есть врагом. Мы оставляем ее здесь. Мы возьмем Джихан и Рэндала, даже если для этого придется связать их, уберем отсюда свои хвосты — твой, мой, Страта, пасынков, Третьего отряда. Смотаемся из этого обреченного города. Но если мы сможем оставить какие-нибудь силы порядка в помощь Кадакитису, то будем просто кристально чисты.
— Именно поэтому ты прибыл сюда лично? Чтобы слепить кое-какую затычку, которая не продержится долго, потому что Терон этого не хочет? Тебе известно, что ему нужно… ему нужен покорный спокойный анус империи. А теперь, когда магия повержена или что там еще, — Рэндал пытался объяснить мне, — Терон сможет добиться этого силой оружия. В предстоящей драке я не вижу для нас стороны, на которой мы одержим победу, и ты тоже… надеюсь.
Темпус любовно усмехнулся, глядя на своего заместителя:
— Освободи Стратона, и от ведьмы, и от обязанностей по несению службы, и — это мой строжайший приказ — вы двое лично проследите, чтобы Зип смог установить необходимые контакты. И чтобы никто из наших, включая Третий, не чинил ему препятствий. После этого мы покинем город и вернемся в столицу героями. А что касается моих личных причин, я прибыл сюда для того, чтобы помешать бракосочетанию Джихан.
***
Рэндал пребывал в Гильдии магов вместе с безымянным Первым Хазардом, пытаясь осуществить простое манипулятивное заклятие и превратить топкую почву между наружной и внутренней стенами в сад, когда его нашел Темпус.
Первый Хазард был измучен. Ранканец одних с Рэндалом лет, он обрел магическую силу, когда она таковой уже больше не являлась. Гильдия магов держала население города в благоговейном ужасе несчетное количество лет. Теперь, когда разрушение нисийских Сфер Могущества не позволяло налагать даже самые простые заклятия и сделало бесполезным приворотные зелья, теперь, когда сама магия перестала быть таковой, Гильдия стала опасаться не только снижения доходов.
Когда простые обитатели Санктуария осознали, что теперь никакие щиты не оберегают надменных волшебников, что оплаченные золотом заклятия не работают, что пята Гильдии магов снята с шей как илсигов, так и ранканцев, сама жизнь чародеев оказалась под угрозой.
Вот почему найти способ сделать почву и стены податливыми для магии было не просто упражнением: похоже, чародеям потребуется неприступная крепость, чтобы укрыться от разгневанных горожан.
И Рэндал, чья сила оказалась задета меньше, чем чары местных магов, который носил на бедре откованный мечтами «крис» и обладал покровительством самого Повелителя грез, был призван на помощь собратьями по Гильдии, хотя, когда Гильдия была могущественной, колдуна пасынков любили гораздо меньше.
— Дело не во мне, ты знаешь это, — пытался объяснить Рэндал Первому Хазарду, чье боевое прозвище было Кот и который больше походил на благородного ранканца, чем на опытного адепта, заслужившего такой титул.
— Мое волшебство, — скромно продолжал Рэндал, — является частью проклятьем, а частично порождено грезами: оно не зависит от того, какие силы ослабли.
Ранканский адепт, прищурившись, посмотрел на тайзского колдуна и только потом высказал вслух свое недоумение.
— Значит, оно не является частью нисийского могущества? И ничем иным, что придумали Факельщик, Роксана и прочие северные колдуны?
Чихнув, Рэндал отер веснушчатый нос рукавом, от смущения у него покраснели уши.
— Если бы я был настолько могущественным, разве не смог бы я избавиться от этой проклятой аллергии?
Болезнь снова вернулась к нему — как одно из сопереживаний нынешних трудностей здешних адептов: шерсть, птицы и особенно пушистые создания приводили Рэндала в жалкое состояние. Когда-то для таких случаев у него имелся носовой платок, потом он обрел силу, сдерживающую приступ. Теперь у него не осталось ни того, ни другого.
Неучтивое замечание Первого Хазарда было прервано появлением послушницы, ворвавшейся со словами:
— Мой господин, какой-то незнакомый мужчина преодолел наши защитные рубежи, он идет сюда — вверх по лестнице, и с ним его конь…
Симпатичный Первый Хазард опустил голову, уставился на сплетенные на коленях пальцы и солгал послушнице с округлившимися от удивления глазами:
— Мы ждем его. Возвращайся к своей работе… Что у нас там на ужин? У нас будут гости — человек и… его конь.
— На ужин? Ну…
Послушница, девушка-ведьмочка, с густыми волосами, была невысокой, с милым розовощеким личиком сердечком. И даже ученическая ряса не могла скрыть ее тонкой талии, округлых бедер и высокой полной груди. Рэндал подумал, почему он не замечал ее прежде, но тут же прогнал эту мысль, вспомнив, что он помолвлен и скоро станет супругом Джихан, получив источник могущества, о котором он и словом не обмолвился в стенах теряющей силы Гильдии.
Девушка, с заметным усилием собравшись, сказала:
— Попугаи, блохи, беличьи лапки, господин чародей, и если пожелаете, тушеное мясо.
— Что7 — удивился измученный Первый Хазард, а затем, когда девушка широко раскрыла глаза, прикрыв рот рукой, бросил:
— Забудь об этом проклятом меню и убирайся отсюда. И никого не пускай сюда до сигнала на ужин. Ступай, девочка, ступай!
Девушка метнулась назад, и тотчас же послышался стук копыт, а следом звук, напоминающий грохот фарфора, разбившегося о мраморный пол.
Через широкую двустворчатую дверь, за которой только что скрылась девушка, въехал человек верхом на коне.
Всадник не стал спешиваться; у коня были чудные умные глаза. Взглянув на Рэндала, он застриг ушами. Масти он был смешанной, рыжий с гнедым и серым, но ошибиться было невозможно: тресский конь командира пасынков.