Ручка еще пару раз дернулась и затихла. Шум воды спал. Мокрое пятно перед дверью больше не росло.
Дрожащей рукой Санёк нашел край своей кровати и медленно опустился на нее. Вопросы «почему?» и «за что?» вымылись из головы. Он настолько остро ощущал каждую секунду, что отвлекаться на лишнее времени не было.
Общий свет в комнате с треском мигнул, попытался погаснуть, но передумал: наоборот, загорелся очень ярко. Словно кто-то невидимый пролетел вдоль каждой лампочки и вдохнул в нее новую жизнь.
Ослепительно-белый свет залил комнату, разбросанные вещи, особо выделив темное пятно на ковре. Санька передернуло, как будто его и правда пронзил луч смерти. И тут же из коридора раздался шум – ребята возвращались.
Они сейчас войдут сюда и все это увидят! По ним тоже ударит луч смерти!
Санёк схватил пульт от телевизора и, подпрыгнув, стукнул черной коробочкой по лампочке в напольном торшере, чей широкий конус плафона смотрел в потолок. Лампочка обиженно крякнула, забирая никому не нужный свет. Следом полетели обе лампы на тумбочках. Звон стекла поглощал свет. Оставались две лампочки в коридоре. Они были встроены в навесной полоток, и, сколько Санёк ни прыгал, толку не было. Пульт раскрошился, обсыпавшись ему в запрокинутое лицо, кусочек пластика попал в распахнутый рот. Санёк закашлялся, оседая на пол.
Козел попытался пройти через комнату. Тонкими ножками запутался в рубашке и озадаченно остановился.
– До середины девятнадцатого века Япония была закрытой страной, – с укоризной произнес он. – Правительство последовательно вело политику изоляции…
Козел споткнулся о край чемодана и вопросительно проблеял в сторону запертой ванной комнаты.
Санёк чуть приподнялся и осторожно вынул карточку из паза. Свет в номере погас.
Его долго не было. Ни когда Санёк выскакивал за дверь, ни когда он бежал по коридору, ни на лестнице. Сознание то включалось, то выключалось, как будто он время от времени терял его.
Пришел в себя Санёк от холода.
Он сидел на коленях перед разбитым окном. Сквозняком в образовавшуюся дырку задувало дождь.
Сотовый телефон в кулаке казался маленьким и хрупким.
– Ну, ты там чего? – надрывалась трубка голосом отца. – Эй, рыжий! Чего? Денег хватает?
Санёк уцепился за первый за весь сегодняшний день нормальный вопрос.
– Хватает, – быстро заговорил он. – Ты понимаешь, тут такое…
– Деньги-то не трать, – спокойно отозвался отец. – Приедешь, расскажешь.
– Я не могу потом! – заорал Санёк.
Ничем ему отец не поможет.
– Деньги не трать! – уперся в свое отец. – От матери получим. Ты ей звонил?
Саньку показалось, что отец сейчас даст отбой. В горле заклокотало. Холодный комок страха толкнулся из груди в голову.
– Погоди! – взвыл он. – Я тут…
Глазами обшарил мокрый пол, разбитое стекло, валяющийся в стороне молоток, свои залитые дождем колени.
– Потратился, что ли? – по-своему понял возникшее молчание отец. – Я тебе на карточку кину, не парься.
Санёк сглотнул, чувствуя, как пересохло во рту, как прилип язык к гортани. По спине прокатилась капелька пота.
– И на телефон доложу, – неожиданно легко расщедрился отец. – Ты долго только не болтай. Чего там осталось? Четыре дня – и уже дома.
Сто лет Санёк не плакал – от набежавших слез стало нестерпимо больно. Защипали глаза, заболело горло, заложило нос.
– Ну, ты там чего? – докрикивался отец. – Скучаешь, что ли? Матери позвони. Сань!
– Я! – горлом булькнул Санёк и опустил трубку.
Порыв ветра бросил в него дождь. Пахнуло духотой. Сезон Цую сбавлял обороты.
Очень хотелось в случившемся обвинить кого-нибудь. Вадю, Алису с Ильей, девчонок. Не получалось. Они были и виноваты, и нет. Да, все дружно поддержали его шуточки, но начал-то он.
Шмыгнул носом, протер глаза, проморгался. Тяжело дыша, посмотрел на экран телефона. Кто ему сейчас может помочь? Что он знает? Что обидел старика, и тот наслал на него какое-то проклятие. Что на других это проклятие не подействовало, только на него. Бонусом к страшной внешности он стал видеть призраков. Они начали на него сходить, как незатормозившие сноубордисты. Козел еще этот. Что он нес? Что-то про эпохи и империю. Историю начитывал.
Санёк выжал из глаз последние слезы, поднял телефон и вошел в Интернет.
В голове металась паника. Дышал он с трудом.
Какая есть зацепка? Японские имена и безостановочные буквы «ё» запрыгали у Санька перед носом. Ухватился за знакомое слово «самураи». Эпоха самураев, смелых воинов, с улыбкой распарывающих себе животы.
Информационные строчки казались бестолковым набором букв.
Полная изоляция. Отказ принимать послов. Закрытая торговля. Выращивание риса. Трудолюбие. Тщательность.
Что-то во всем этом наверняка было, но самостоятельно Санёк решить это не мог. Нужна была помощь.
Ветер залил дождем колени. Старческие руки покрылись мурашками.
Звякнула эсэмэска и следом вторая – пришли деньги на карточку и на телефон. Словно дождавшись райского момента богатства, телефон тут же заработал, выплюнув из себя саундтрек из сериала «Шерлок». Деловой такой музончик. Сразу захотелось выпрямиться, щелкнуть пальцами и, пока Ватсон ставит чашку на стол, найти ответ на возникшую загадку.
– Санёк, ну, ты чего? – канючил Вадя.
– Ничего, – буркнул Санёк.
Ватсон чашку поставил, задача осталась нерешенной. А все потому, что Санёк не успел щелкнуть пальцами.
– Мы в клуб. А ты где?
Общим фоном слышались голоса ребят, громкий смех Шишкиной, Алиса кого-то отчитывала. Даже как будто звуки игрушки Ильи вплетались в общий шум.
Спазм перехватил горло. Они там все вместе, им хорошо. А он… он…
Через боль заставил горло проглотить колючий комок, глубоко вздохнул.
– Я в номере…
Сказал и тут же испугался, что Вадя уже заходил и видел тот бардак, что он устроил.
– Болит чего? – в голосе Вади послышалось сочувствие.
Прерывая все же накопившиеся всхлипывания, Санёк открыл рот, чтобы послать и Вадю, и всю их компанию, когда в телефонной трубке возник другой голос.
– Конничива! – пропел Каору. – О-гэнки дэс ка?
– Да хреново все, чего там? – на выдохе пробормотал Санёк и устало откинулся на стенку.
– Я заходил, – пел Каору, видимо, не расслышав, что сказал Санёк. – Извините! Где вы?
– Гуляю. – Санёк не понимал, что говорит.
– Парк Уэно очень красивое место. Там жил сам император.
– Отвали ты со своим императором, – машинально отозвался Санёк.
– Там находится один из древних храмов Тосё-гу. Очень красиво.
На такую неожиданную информацию о достопримечательностях Токио Санёк не нашел что ответить. Он просто слушал.
– Вечером хорошая подсветка. А зонтик можно взять в гостинице. Около выхода есть стойка. Мы вернемся через два часа. Я буду рад вас видеть. Извините!
Каору как будто отошел в сторону, из фона исчезли знакомые голоса, больше не ржала трубно Шишкина, не подхихикивала Абрамова, замолчала Алиса. Зато появился какой-то другой звук. Что-то как будто журчало. Каору словно встал под водосточную трубу. Или сунул голову вместе с телефоном под кран.
Санёк не сразу сообразил, что сделала его рука. Сотовый шмякнулся о стенку в нише окна. Отскочила крышечка, запрыгал к подоконнику аккумулятор. Но все это было неважно. Главное, из ушей исчез противный певучий голос, рассказывающий о том, что еще можно сделать в Токио. Ничего здесь больше не сделаешь. Только бежать. Не зря прежние императоры выдерживали режим изоляции. Любому европейцу здесь смерть.
Аккумулятор решил не падать из окна, остановился в лужице и принялся купаться. Санёк одеревеневшими пальцами подобрал его и сунул в карман. Туда же крышечку и сам телефон. Пускай пока побудут отдельно друг от друга.
В окно на него смотрел тот самый парк Уэно, куда ненавязчиво пригласил его Каору. Сверху – зеленый мохнатый ковер с холмами-деревьями и провалами-лужайками. Как его там? Обама, дождь освежающий молодую листву, и правда освежил по полной. Вероятно, где-то там, за этими деревьями, прятался храм. Там же спали после долгого дня зоопарк и с десяток музеев. Там же бродила Садако.
Какие они еще истории рассказывали? О кошке с двумя хвостами. Гайрайго смешно шипела. Шишкина влезла с тупой бабкой. Алиса рассказала о водяном призраке. Реально так рассказала. Вполне себе похоже на правду. Каору – о писателе, но, кажется, Санёк это уже где-то видел или слышал.
Взгляд упал на лужицы на подоконнике. Как там было? Писатель наклонился и увидел отражение воина.
Ничего Санёк в луже не увидел. Только черную тень, которую сам же и отбросил.
Была еще история о взбесившемся кимоно. О Черном Альпинисте!
Санёк снова посмотрел в окно. Может, Альпинист не только в горах помогает? А что, если Санёк сейчас изобразит Человека-паука и вылезет в окно, прикрепившись к стене порванной футболкой? Появится Альпинист или нет?
Дождь забарабанил по затылку. Санёк убрал голову из окна и снова сел в нише.
Где Эверест, а где Фудзияма! Альпинист не добежит. Не успеет.
Заметил молоточек на полу. У Вади был точно такой же! Стащил с окна на их этаже. Камикадзе… Часы разбил…
Часы! Время, идущее вспять. А что, если их еще можно найти и собрать? Что, если можно запустить время в обратную сторону? Он тогда будет сидеть в той забегаловке, где они вчера обедали, и глаз не поднимет. Нет! Он вообще не пойдет в лапшичную, постоит на улице. А лучше полежит в номере гостиницы. Еще лучше – вообще не поедет в Японию. Ведь Миха не поехал. Валяется сейчас в больнице с аппендицитом, счастливчик.
Санёк бросился к лестнице. В душе он отлично понимал, что разбитые часы собрать не удастся. Он помнил, как звенело стекло, как разлетались шестеренки. Как Анель ногой поддевала хрупкие детали. Но если все это собрать в горсть и отнести мастеру – в Японии самые лучшие мастера, – может, получится что-то восстановить?
В первую секунду, когда он увидел идеально блестящий пол вокруг диванов, где они сидели какие-нибудь пару часов назад, Санёк решил, что ошибся. Что спустился не по той лестнице. Что пришел не на тот этаж.
Но стоящая в стороне ширма, знакомый вид на окно, диваны, которые, казалось, еще хранили отпечатки сидевших здесь людей, – все говорило о том, что пришел он правильно. Но на полу – ни винтика, ни гаечки. Молоток исчез. Стекла испарились.
А если поискать в том же месте, где нашли эти часы? Пробежаться по помойкам? Может, там отыщутся другие, тоже идущие вспять?
Санёк рванул на выход.
Узкий коридор, стойка регистрации. Улыбнулась худенькая девушка, администратор. Уже около двери вспомнились слова Каору о зонтиках. Высокая деревянная стойка хранила единственный зонт. Черная ручка. Черный железный каркас, прозрачная полиэтиленовая ткань.
Зонт как будто сразу подстроился под Саньку: закорючка ручки удобно легла в ладонь.
Распахнутые двери впустили в холл гостиницы душный токийский вечер. Одежда пропиталась сыростью. Зонт щелкнул.
Уже бредя по улице, Санёк понял, что не найдет ничего. Прошел целый день. Трудолюбивые японцы давно собрали весь мусор. Встреченные урны сверкали чистотой. Заглядывать в каждую при таком скоплении народа было неудобно. Оставалось только плыть вслед за всеми, просто переставляя ноги.
Толпа! Откуда на этом острове такая толпа? Ешь рис и размножаешься почкованием?
Санёк пер напролом, шагал по лужам, разбрызгивая воду, но… никого так и не смог коснуться. Японцы неуловимыми движениями обходили его. Даже зонтик его ни разу не был задет.
Эта осторожность и деликатность начинала бесить. Культурные нашлись! Добрые! А как проклятья на других насылать? Где их доброта?
Толпа на перекрестке копилась. Вновь подходящие спокойно занимали свободное место, не пытаясь пролезть вперед, притереться теснее или занять более выгодную позицию. Все стояли спокойно, прячась под своими зонтиками. И даже капли с зонтов не попадали на людей.
Ярость ударила в голову. Захотелось сложить прозрачный купол и начать лупить им направо и налево. Захотелось пробиться вперед и броситься под чинно идущие с правильной скоростью машины. Захотелось домой, где все неправильно, где люди ближе друг другу, где нет этой холодной отчужденности.
Загорелся зеленый, и толпа хлынула на толпу. Санёк пошел в общем потоке.
Сейчас эти две толпы сойдутся, и начнется драка, из которой живыми выйдут не все. Кто-то потеряется, растворится, растает в каплях дождя.
Ничего не произошло. Санька благополучно потоком донесло до пешеходной дорожки. Потом он еще немного прошел, подчиняясь общему направлению движения. В какой-то момент ему это даже понравилось – просто идти, куда все, подстраиваться под чужой ритм, под чужое желание.
Он споткнулся, когда понял, что идут люди все-таки не просто так, а по делам. Идут куда-то. А он – никуда. Поэтому их пути ну никак не совпадали. Тогда он уже сам свернул с ярко освещенной улицы и оказался там, куда не собирался, но куда его настойчиво звали.
В парке Уэно.
Дождь почти закончился. Невесомые капли пронизали воздух, покрыв зелень серым налетом. Все здесь было тихо, спокойно, недвижимо.
Санёк стоял на краю дорожки, смотрел на аккуратно подстриженный газончик, и в нем уже ничего не рождалось. Ни ненависти, ни зависти. Ему теперь никто не поможет. Он не обратится ни к Шишкиной, ни к Алисе, не расскажет обо всем Илье, не ответит на бесконечные вопросы Вади. Да, он может позвонить матери, пожаловаться отцу, но они не поверят. Они знают своего сына Санька, а то, что перед ними предстанет, Саньком быть никак не может. Он обречен. Остается только умереть.
На фоне серой листвы ярким пятном выделялась клумба с резко-голубыми цветами. Они дружными кубышками теснились на ветках. И даже как будто чувствовался их запах, такой же резкий и голубой.
Вид цветов вырвал Санька из грустных мыслей. Голубой цвет раздражал. Отвлекал. И еще больше отвлекала склонившаяся над цветами белесая фигура. Это была девушка, одетая в национальный японский костюм – несколько халатов торчали друг из-под друга, а сверху все это венчало что-то явно тяжелое с широким поясом. Как его там? Кимоно… И только волосы были распущенные и мокрые. Маленький тряпичный зонтик девушку не спасал, хотя она его и держала над головой. У девушки было сильно набеленное лицо с ярко подведенными бровями и глазами. Они словно были заново нарисованы на абсолютно белом фоне. Алые губы выделялись на белом тревожной каплей.
Девушка уже давно не смотрела на цветы, а уставилась на Санька. Чего сам Санёк понял не сразу. Он все пялился и пялился на девушку, и в голову ему почему-то закралась идея, что красили ее не вручную, а на каком-нибудь специальном станке. Пристроил лицо в подставку для подбородка, а дальше шмяк один раз – белила; шмяк второй раз – черная краска; шмяк третий – губы. Следующий.
Когда девушка улыбнулась ему и поклонилась, Санёк покинул мир будущего, где все станут делать машины, и попятился, как будто девушка могла прочитать его глупые мысли и обидеться.
Нет, она не обижалась. Улыбалась, пела свое: «Конничива! О-гэнки дэс ка».
– Нормально у меня все, – отозвался Санёк, крепче сжимая ручку зонтика.
– Оу! – вдруг воскликнула японка, забавно округлив рот. При этом стало видно, что зубы у нее черные.
– Хай! – поднял руку Санёк, отступая еще дальше.
Японка дошла до границы зеленой лужайки с дорожкой и остановилась. Больше она ничего не говорила, только с интересом смотрела. Глаза огромные, черные, оторвать от них взгляд невозможно. Но Санёк за сегодня уже не первый раз преодолевал чужую волю. Вот и сейчас он отклеил свой взгляд от лица японки и опустил глаза.
Кажется, все-таки волосы у него на голове зашевелились. Или это ветерок погладил его по макушке? Или капля скатилась с затылка?
Ног у японки не было. Легким привидением она висела над травой. Улыбалась. А как же без этого? Здесь все улыбаются.
Санёк сглотнул и почувствовал, что у него тоже с ногами что-то не то. Он их не чувствовал. Вроде как они были, но не с ним. Отошли на минутку.
Так они и стояли с японкой друг напротив друга. Без ног.