— Да брось ты! — засмеялся Иван. — Согрешить боитесь?
— Зачем согрешить — это у нас формулируется как попытка нарушить договор. По-быстрому закончить свою жизнь, чтобы избежать трудностей и мучений, — лица Круля в темноте рассмотреть было невозможно, а по голосу понять, шутит он или говорит правду, было трудно. — Даже если тебя поймали погромщики, вот сейчас начнут пытать и мучить — ты не имеешь права чикнуть себя лезвием по горлу или пустить пулю в лоб. И знаешь почему?
— Почему? — послушно спросил Иван, понимая с печалью, что втягивается в разговор, что предавшийся снова поймал его, подбросил интересную тему.
— Когда истинно верующие начинают очищать с земли скверну, они обычно так увлекаются, что незаметно для себя передают душу свою Дьяволу. Что, в общем, является основной задачей и Князя Тьмы, и предавшихся ему. Вот твой знакомый брат Старший Администратор из Мерефы вместе со своими помощниками скидки по договору потерял. Когда отказался эвакуировать женщин и детей. Мне его показывали перед самым выездом с твоей группой — неприятное зрелище. Я многое в аду повидал, но тут даже у меня чуть не случились проблемы с желудком… — Круль хмыкнул, вспоминая. — Там такое…
— Мне неинтересно, — быстро сказал Иван. — Неинтересно.
Значит, брат Старший Администратор, бледная немочь с горящими глазами фанатика, все-таки расплатился за смерть четырех сотен предавшихся.
И Круль словно подслушал мысли Ивана:
— И он погорел, и организаторы погрома. И очень многие погромщики. Тут ведь в чем фокус — предавшиеся уже и так свои души передали во владение преисподней, их смерть ничего не решает, хуже того, она уменьшает дьявольское воинство на земле. Тут ты действовал совершенно правильно, молодец. Но и твои бойцы, кстати, тоже правильно поступили. Ты ведь самоубийство совершить пытался… Разве нет?
— Не твое дело!
— Не мое. Твое. Кстати, твое дело в нашей конторе читается очень забавно. Как боевик.
— Ты о чем? — не поверил своим ушам Иван.
— Ты не знал, что дела на очень многих хранятся у нас? — искренне удивился Круль. — Не знаю, как на обычных людей, но досье всех оперов хранятся и пополняются. И досье на всех священников…
— Это еще зачем? Дьявол разве и так не все знает?
— А ты ни с кем его не перепутал? С Богом, например. Это только Он всеведущ, а мой шеф получает информацию от своих слуг.
— Чушь, — отрезал Иван. — Это он тебе сам сказал?
Круль снова засмеялся.
— Это ты молодец, это ты меня правильно поддел. Только Дьявол не врет, тут ты прав. Мне это говорил не Дьявол. С Самим я лично встречался всего пару раз, и на эту тему мы с ним не беседовали. Личные встречи не располагают к свободному трепу на вольные темы. Там вопросы задает он, и все. А ты — отвечаешь. Есть, правда, и приятные вопросы. Например, что ты хочешь за свои услуги. И если ты отвечаешь правильно… Ты, кстати, знаешь, что значит ответить на такой вопрос правильно? Вот если бы тебе Дьявол сказал: что ты хочешь, Иван, за свою работу, что бы ты ответил?
— Я?.. — начал было Иван, но вдруг спохватился и сплюнул. — Сука же ты, Ярослав Круль, какая сука…
— Я? Почему это? — На этот раз голос Круля прозвучал подчеркнуто неискренне и фальшиво, как у дешевого балаганного клоуна.
— Пытаешься вбросить мне идею торга с Дьяволом? — Иван перекрестился, понимая, что в его положении крест не является надежной защитой.
Если изнутри дом завален всякой дрянью, сказал на проповеди отец Серафим, то стены можно и не красить. Без толку.
— Извини, Ваня, это я по привычке… — без раскаяния произнес Круль. — Это я чисто механически. И я не буду настаивать на своем вопросе. Сразу скажу ответ. Два неправильных ответа Дьяволу — отпусти мою душу, дяденька, и ничего мне не нужно, я искренне и безвозмездно.
— Пошел ты… — Иван собрался повернуться и продолжить движение вокруг машины, но в последний момент передумал. — Ты мое дело смотрел? И этого козла из Мерефы видел перед самым выходом в рейд?
— Ага.
— Случайно совпало?
— Я ведь и соврать могу, — напомнил Круль. — Из самых коварных соображений. Ты же знаешь. Наталкивался уже.
— Значит, не случайно…
— Это ты так решил. Это Иван Александров так решил, что Ярослав Круль не случайно просматривал его досье перед самым знакомством. И зачем я его просматривал? Чисто теоретический вопрос. Для разминки мозгов.
— Чисто теоретический? Чисто теоретически ты мог знать, что я попал…
— А ты попал?
Иван скрипнул от злости зубами.
— Ладно-ладно, ты не попал. Более того, я просматривал твои бумаги и встречался с твоим знакомым… вернее, не встречался, а наблюдал за твоим знакомым, встречей это назвать нельзя, — все это я делал в субботу. А попасть ты имел возможность только в воскресенье.
— Подготовили все заранее? — тихо спросил Иван.
— Что подготовили? Что? — Круль подошел к Ивану вплотную, будто собирался его обнять. — Там был Фома и двое галат. Кого из них я мог прислать на место трагедии? Фому? Ну а как галаты реагируют на запах серы, не мне тебе объяснять. Нам и оружие властями разрешено носить для самозащиты именно от галат.
— Там был третий… — не сдержался Иван.
— Третий? — удивился Круль. — Это с чего ты так решил? В отчете Конюшни ничего подобного нет. У тебя есть суббах, но ты же его нашел на улице… И поверь мне на слово, тот парень, что посеял… на улице… суббах, со мной разговаривать также не стал бы. Просто поверь.
— То есть вы не имеете отношения к тому, что произошло возле Сионских ворот?
— Я — не имею, — твердо сказал Круль. — За остальных я отвечать не могу, сам понимаешь, но по моим прикидкам — наших там не было. Меня не поставили в известность о подробностях, но возникло у меня впечатление, что мешать тому, что должно было произойти в руинах, ад не собирался. Скажу больше, мне показалось, что если бы ад имел такую возможность, то обеспечил бы безопасность и Фомы, и того парня с суббахом. Не требуя взамен ни подписания договора, ни обещаний и отказа от веры.
— Ну что-то же там произошло… Или должно было произойти?
— Не знаю, — тихо сказал Круль. — Сам бы хотел узнать, если честно, но мне не сказали, а любопытство у нас не приветствуется, как, впрочем, и у вас. Можешь мне верить, можешь — нет.
— Тогда зачем ты все это изучал?
— А у меня есть задание по отношению к тебе. Честно. Получил приказ, получил инструкции. И намерен и приказ выполнить, и инструкции соблюсти, — Круль хлопнул Ивана по плечу. — Не дергайся, опер, не нужно. Я не по твою душу. Отнюдь. Кстати, возникла одна странность, по-моему, и я сам ее пока решить не могу. Надеюсь, ты мне поможешь…
— Вряд ли, — покачал головой Иван.
Его мутило. От сильного запаха серы, от неприятных мыслей, вязко переливавшихся в мозгу, от слов, которые он пережевывал через силу, — мутило, и все. Позывы к рвоте были все явственнее и явственнее.
— Не зарекайся, — сказал Круль. — Не нужно. Собственно, рейд группы только повод познакомиться с тобой поближе. Так просто, в обычной жизни к тебе не подберешься. Посвящать в это добровольных помощников, которые еще не обзавелись договорами и запахом серы, — смысла нет. Ненадежны, придурки.
— Я… — Иван сплюнул вязкую горькую слюну. — Я не буду с тобой…
— А куда ты, на хрен, денешься? У тебя стоит задача, ее ты выполнишь так или иначе…
— Я должен посетить Денницу и сообщить в Конюшню…
— Да знаю я, знаю! Дежурное посещение мест компактного проживания и района совместного расселения… Я там был в позапрошлом году. Дыра еще та, между нами. Две тысячи народу: тысяча предавшихся и тысяча верующих. Офис Службы Спасения и Универсальная церковь со священником отцом Василием на борту. С ним я тоже общался во время посещения… Умный мужик, дотошный, во всем старается разобраться, искренне пытается помочь своим прихожанам. У тебя получается обычный рейд.
— Обычный…
— Вот и я говорю, зачем тут я? Не знаешь? И я не знаю. Догадываюсь, но наверняка… Наверняка я знаю, что после посещения Денницы у нас с тобой обязательно состоится разговор. И ты сам не захочешь его прервать, в этом я уверен.
Круль теперь говорил ровно, негромко, словно специально выбрав этот тембр, всегда вызывавший у Ивана желание заорать или разбить что-нибудь звонкое.
В училище был преподаватель Закона Божьего, он всегда говорил одним и тем же тоном — чуть громче тихого и чуть тише нормального. От этого голоса у Ивана начинало зудеть в ушах и груди, хотелось оборвать преподавателя, завыть в голос, постучать головой об стену — сделать что-то четкое, не балансирующее на грани. Снова сделать мир понятным и однозначным. Тихое — тихим, громкое — громким.
— Иди, поспи, — сказал Круль. — Я подежурю. Топтаться на холоде — совершенно бессмысленно, но обряд должен быть выполнен. Можешь до утра никого не будить. Я могу долго не спать…
И Круль, похоже, не соврал.
Проторчав до утра на холоде, он, тем не менее, выглядел достаточно бодро, снова сел за руль и уверенно протащил-таки «Рейдер» через остатки дороги к побережью, а потом вдоль моря до самой Денницы. На холме перед поселком он машину остановил и вылез из кабины.
Следом вылез Иван, потом из фургона выпрыгнули остальные.
Было тепло. После заснеженного Иерусалима, пронизанной ветром пустыни и замороженных камней вообще было жарко. Солнце припекало и слепило.
— Вот вам и Денница, — сказал Круль. — Что до бухты — ваше, что за ней — наше. Посредине, если ничего не изменилось, разделительная линия с подразделением международного контингента. Что-то мне подсказывает, что вы сразу на сторону предавшихся не поедете… Так?
Опера молча посмотрели на Ивана, тот неопределенно повел плечом. В принципе, нужно было осмотреть все, обе половины, пообщаться с руководством обеих общин. Но, пожалуй, Круль был прав — вначале стоило поговорить с главой христианской общины.
Правда, церкви видно не было.
Поселок издалека вообще напоминал кубики, разбросанные ребенком во время игры. Кубиков у ребенка было много, он их норовил свалить в кучу, но куча не держалась, рассыпалась на две стороны. Кубики были старые, яркая краска слезла, грани у кубиков были коричнево-серые, почти такого же цвета, как и песок, на котором они стояли.
На зеркале бухты были разбросаны игрушечные лодочки, часть из них лежала на берегу.
— Полагаю, что для общего имиджа будет лучше, если за рулем «Рейдера» меня не будет, — сказал Круль. — Подозреваю, что меня могут помнить, а в таких забавных поселках достаточно одного брошенного камня, чтобы началась перестрелка. Но все мы хотим тишины и быстрого выполнения поставленной задачи. Вот когда мы двинем на ту сторону…
— Где здесь церковь? — спросил Иван.
— А во-о-он там, — Круль указал пальцем. — На холмике. Христиане, что смогли, то построили. Или переоборудовали. Мечеть старую, понятно, снесли, а под собор приспособили как бы не старый магазин. Я точно не знаю. Но ехать туда по дороге до перекрестка, потом у школы — направо, на холм.
— Марко — за руль, — приказал Иван, залезая в кабину. — Остальные по местам. И себя в порядок приведите. Переоденьтесь, что ли.
Парни переглянулись — вчерашние дорожные работы оставили свой отпечаток на одежде всех. Иван, правда, с утра переоделся в джинсы и куртку, в которых ходил по Иерусалиму.
— На улицах пусто, — сказал Марко, когда «Рейдер» въехал в поселок. — Детей нет.
Детей действительно не было. Взрослых — тоже. Рыжая собака с лаем увязалась за машиной, но быстро отстала.
Ивану показалось, что справа на окне приоткрылся ставень, но останавливать машину он не стал. Разрушений нет, значит, драки не было. А машине с крестами и эмблемой Конюшни на бортах в христианском поселении бояться нечего, разве что галат, но в таких диких местах эти ребята появлялись очень редко.
Нет корреспондентов, нет и инцидентов, как верно подметил когда-то Игнат Рыков.
Пока «Рейдер» доехал до перекрестка, Иван засек десятка полтора приоткрытых окон и дверей, за которыми кто-то стоял, наблюдая.
Церковь, похоже, раньше действительно была магазином. Одноэтажное приземистое здание из желто-коричневого кирпича, метров двадцать по фасаду. Бывшую витрину заложили все тем же кирпичом и даже когда-то побелили. Давно.
Над входной дверью был крест, по живому приколоченный здоровенными гвоздями к стене. Первоначально крест был черным, но со временем, от солнца и ветра, краска облупилась. И теперь было похоже, что кто-то, распяв крест на стене, небрежно ободрал с него кожу, обнажив жилы и кости.
— Я бы местному батюшке… — пробормотал Марко.
— Помог бы ремонт сделать, — сказал Иван. — Нет? Не помог бы? Тогда держи язык за зубами и не гавкай. Не суди и так далее…
Марко остановил «Рейдер» перед входом, заглушил мотор.
Иван вылез из кабины, потянулся было за автоматом, но передумал, махнул рукой и пошел к церкви.
Пыль поднималась при каждом шаге. На губах появился затхлый привкус. Мерзость запустения — всплыло в голове. Именно — мерзость запустения, и ничего больше.
Весь поселок — в запустении. В мерзости. Неужели трудно…
Молчать, оборвал себя Иван. С чего это ты судить начал? Ты здесь первый раз. Уже все понял? До ближайшего населенного пункта — почти двое суток по горам. И, судя по состоянию дороги, ею практически не пользуются.
Иван подошел к двери, взялся за ручку. Горячая шершавая медная ручка. Блестящая, патины нет, разве что в углублениях рисунка. Кое-где. Это значит, что за ручку эту берутся часто, часто ходят в этот бывший магазин… В храм, поправил себя Иван со злостью. В храм.
Дверь была не заперта, легко открылась, как только Иван потянул за ручку. Иван замер. Его словно облило чем-то вязким и сладким — такой густой, тягучий запах потек на него из церкви.
Ладан. Ладан — точно, и еще что-то… Иван не был специалистом в этих вопросах. Он вообще мало в чем был специалистом. Стрелял хорошо, неплохо дрался. Технические и оперативные вопросы. Пожалуй — все.
В детстве Ивану говорили, что у него аналитический склад ума. Но как-то в дальнейшем это не пригодилось.
Иван переступил порог, дверь за ним закрылась.
На улице не было жарко. Нет, еще минуту назад Иван был уверен, что на улице властвует жара, но теперь быстро понял — там было почти прохладно. Жарко было здесь.
Горели свечи — много свечей, десятки, сотни. И лампады перед образами.
Помещение заполняли запахи и колеблющийся желто-красный свет.
Иван расстегнул куртку.
Стены были расписаны, но даже Ивану было понятно, что художник был непрофессиональным. Что называется — лучший среди худших, и относился к тому разряду творчески отягощенных людей, которые недостаток умения компенсируют избытком уверенности.
Непропорциональные фигуры святых с неестественно вывернутыми конечностями, перекошенные лица и неуклюжие тела — рисовальщик даже не пытался передать красоту или величие, он просто указывал место действия и состав участников. Как в протоколе.
Мария, Иосиф, Младенец Иисус, три разноцветных — от желтого до коричневого — волхва, осел и овца. Опознать сцену поклонения можно было лишь по количеству персонажей и по нимбу вокруг головы Младенца.
Бывший торговый зал — храм, снова напомнил себе Иван, злясь все больше, — был заполнен лавками, рядами длинных лавок. Просто, как у них в Конюшне. Только зал для накачек по сравнению с этим храмом выглядел непозволительно роскошно.
Низкий потолок был когда-то побелен, но теперь весь покрыт пятнами копоти.
Иван спохватился, перекрестился и кашлянул.
Фитили свечей трещали, иконы, нарисованные так же неумело, как и роспись стен, тоже были местами закопчены.
— Есть тут кто? — неуверенно спросил Иван. — Эй!
Справа скрипнуло — Иван оглянулся. Открылась боковая дверь, и в зал вошел священник.
Невысокий, худощавый. Усы и небольшая борода, массивный серебряный крест на груди, черная длинная одежда — у Ивана, естественно, вылетело из головы ее название — обычный, самый обычный священник.
— Здравствуйте, батюшка, — сказал Иван.
— Здравствуй, сын мой, — священник подошел к Ивану, но протягивать руку для поцелуя не стал. — Чем я могу тебе помочь?